День Военно-Морского Флота мы традиционно отмечаем на воде. С давних времен, когда тела были пободрее, а души поактивней, в запасниках сохранились резиновые лодки, на которых мы дружной компанией совершали путешествия по рекам России. Маленькие двуместные «Уфимки» оказались удивительно устойчивыми и отличились некоторой повышенной ходкостью в сравнении с аналогичными резиновыми изделиями. Учитывая неспортивность наших передвижений, характеристики суденышек, вполне нас устраивают, и мы храним верность судам этого проекта со студенческих времен, не взирая на появление новых образцов надувной техники из современных высокотехнологичных материалов. Как-то глубоко наплевать на их технологичность. Лодки, в свою очередь, отвечают нам взаимностью, естественно, с учетом износа, старения материалов, полученных за долгие годы травм. В прошлом году Сергей Семенович, в силу своей армейской настойчивости, так накачал бедную старушку, что она, лежа на солнце, после возвращения Сергея с рыбалки взорвалась с оглушительным хлопком. Шов не выдержал давления и разошелся вдоль борта на добрых полметра. Мария, которая пятнадцать минут назад предавалась праздной неге на корме в ста метрах от берега, поджаривая на солнышке свои бока, пришла в апостериорный ужас и остатки летнего сезона отказывалась сесть в любую другую лодку, включая плоскодонку Ивана Петровича. На столько силен был шок от зрелища, мгновенно спустившегося баллона. Мы молча почтили память верной подруги. Сергей Семенович отказался предать останки плавсредства утилизации, заявив, что на втором баллоне еще можно плавать. Ему никто не возражал.

Если ты живешь в Санкт-Петербурге или учился в каком-нибудь Питерском (Ленинградском) ВУЗе, так или иначе, тебя многое будет связывать с флотом. Добрая половина промышленности обеспечивает его потребности. Я родился и вырос в районах нашей воистину бескрайней страны, на тысячи километров удаленных от морских побережий. Тем не менее, большую часть сознательной жизни связан с Военно-Морским Флотом. Более того, имею воинское звание старший лейтенант запаса ВМФ. Правда, с приставкой: инженер. В море никогда не выходил, но шишек об люки подводных лодок набил изрядно. В свою бытность имел дело с морской авиацией и несколько лет представлял интересы ВМФ, пребывая на должности младшего научного сотрудника в отделе перспективных вооружений одного из многочисленных военных НИИ. Отдел был изыском нашего начальника, «самого лохматого» (по причине полного отсутствия волос) полковника на флоте, и состоял из трех офицеров и трех вольнонаемных сотрудников. Особых научных достижений за нами не числилось, что не мешало на день Военно-Морского Флота с упоением красить в полоску яйца младшему научному сотруднику капитан-лейтенанту Димке. Господа, тьфу на вас. Яйца были куриные, куплены в буфете части, любовно раскрашены несознательной гражданской половиной сотрудников, упакованы в мелкую сеточку и преподнесены в качестве ценного подарка за особые заслуги перед коллективом. Заслуги забылись, яйца нет.

На нынешнем празднике Димка, капитан первого ранга, надо же, уже в отставке, наш почетный гость. По замыслу организаторов, Димка в парадной форме номер раз, т.е. в трусах, но в фуражке и с кортиком, принимает морской, точнее речной, парад судов нашей славной флотилии. Стоя по щиколотку в воде на песчаной отмели, он мужественно переносит палящее солнце и настырно звенящих комаров.

Мы (вы помните, река в этом месте делает поворот) готовимся к параду в полном соответствии с положениями устава по подготовке к бою и походу. Не торопясь, накачиваем лодки, укладываем в них провизию и «боезапас» на весь долгий день с оглядкой на вечер. Вечер, впрочем, планируется провести на базе. Выстраиваемся в очередь за полагающейся личному составу чаркой водки, закусываем сухим пайком, то есть бутербродами, на скорую руку приготовленными Марией.

- На гюйс и флаг смирно! – командует Иван Петрович, закрепляя на носу импровизированный гюйс. Сергей Семенович развернул флажки и вручил их дамам.

- Что вы над мужиком издеваетесь? – взгоношилась Клавдия. - Совести у вас нет. – Дима тайная слабость Клавы, поэтому-то она и приобщилась сегодня к нашему массовому мероприятию.

- Ни черта с ним не будет. Начальство должно понимать важность момента и ответственность мероприятия. Не можем же мы проплыть абы как, тем самым, опозорив нашу флотилию перед морскими силами, – Иван Петрович придирчиво осмотрел спущенные на воду лодки. – Экипажам занять места, согласно боевому расписанию! – скомандовал он.

Мы приступили к посадке. Учитывая, что поход намечался не дальний, и снаряжение не занимало много места, в лодки были установлены штатные сиденья, сохранившие свою первозданную свежесть за почти полной ненадобностью в реальных походных условиях. Придерживая верткие суденышки, мы усадили дам, и сами уселись на весла. Посадка на отмели не такое простое дело. Как только переносишь тяжесть своего, отнюдь не полегчавшего за последние годы, тела в лодку, та плотно ложится днищем на дно, и сдвинуть ее с места требуется определенное искусство. Наконец все уселись, и лодки, выстроившись кильватерным строем, вышли на фарватер. В роли флагмана выступал Иван Петрович. Он шел на первой лодке с Клавдией в качестве матроса. За ним двигался я с Верой, замыкал колонну Сергей Семенович, как не имеющий морского звания сугубо сухопутный вояка, с Марией на борту. Мы дружно налегали на весла, стараясь добиться синхронности гребков, что, впрочем, удавалось слабо. Тем не менее, через несколько минут, не нарушая строя, мы приблизились к излучине реки, где на мысочке поджидал нас в знойном томлении принимающий парад Димка. Выплывая из-за раскидистых ив, маскирующих поворот, мы грянули:

«Из-за острова на стяжень,

на простор речной волны

выплывают расписные

Стеньки Разина челны…»

Отгорланив положенные куплеты, мы поравнялись с Димкой. Иван Петрович бодро отрапортовал о готовности к параду. Димка поздравил участников с праздником. Удерживая лодки на месте, старательно загребая против течения, мы громогласно проорали троекратное «Ура».

- К показательным стрельбам по береговым объектам приготовится: - прокричал команду Иван Петрович. – Орудия малого калибра, беглым, пли.

Мы жизнерадостно открыли огонь по алюминевым банкам и воздушным шарикам, предварительно развешанным на ветках прибрежных ив. Клавдия, старательно целясь, стреляла из воздушного пистолета. После каждого выстрела из очередной прострелянной банки выбивалась струйка воды. Вскоре куст представлял собой импровизированный фонтан. Остальные с азартом палили из рогаток, так что град камешков, рикошетящих от пивных банок и взрывающихся воздушных шаров, заставлял Димку втягивать голову в плечи.

- Орудия главного калибра к стрельбе товьсь, - прокричал Иван Петрович. В глазах его лихорадочно блеснул зловещий огонек. Нагнувшись, он зашарил по дну лодки. Через мгновение рука его вынырнула из-под сиденья, извлекая на свет божий булыжник в пару килограмм весом. В это же время Сергей Семенович поднялся в своей лодке и, стараясь поймать равновесие, воздел над головой недюжинный обломок гранита.

- Зашибете, ироды! – Взвизгнула Клавка.

- Пли!!! – Заорал Иван Петрович, запуская булыжник в сторону Димки.

- У-ух! - ухнул Сергей Семенович, отправляя свой снаряд к берегу. Камень был столь тяжел, а опора на столько не надежна, что Сергей Семенович зашатался в лодке, пытаясь спасти положение, плюхнулся задом на борт, взмахнул руками и сполз в воду. Димка опрометью бросился к берегу, что не спасло его от взлетевших фонтанов брызг, но позволило избежать вероятных травм.

- Человек за бортом! - Довольно ухмыляясь, закричал Иван Петрович.

Сергей Семенович, сопя и отплевываясь, навалясь грудью на баллон, черпая бортом воду, вполз в лодку. За суматохой строй нарушился, и флотилию снесло течением за поворот.

- К высадке десанта приготовиться, - приглушенным голосом скомандовал Иван Петрович.

Через минуту лодки скрылись в маленькой заводи, отгороженной от мыса плотными зарослями кустов и осоки на заболоченном берегу.

- Быстро, быстро – шипел Иван Петрович, извлекая из лодки, ткнувшейся носом в берег, груз. – Не тяните, мужики. В темпе, в темпе. Девки, хватайте авоськи. За мной, марш.

Взвалив на спины лодки, и похватав вещи, мы бросились за Иваном Петровичем.

- Куда вы? А Дима? – причитала Клавдия, семеня в арьергарде.

Спотыкаясь о камни, скользя по траве, матерясь и чертыхаясь, мы быстро перемахнули через узкий перешеек и оказались в исходной точке нашего отправления.

- Ура! – коротко крякнул Иван Петрович, - Мария, выдать личному составу по чарке. Заслужили бойцы.

Я открыл бутылку «Синопской», расплескал ее содержимое по пластиковым стаканам. Мария выдала по огурчику. Выпили. Закусили. На соседнем лужку стрекотали кузнечики. В небе проносились изящные ласточки. Пара белоснежных облачков застыла в ярко-голубом небе. Хорошо.

Лениво жмурясь от солнечных бликов, отражающихся в мелких фацетах речной волны, мы во второй раз спустили на воду лодки и произвели посадку. Не торопясь взмахивая веслами, неправильной гурьбой двинулись в сторону мыска, напротив которого проходил праздничный парад. Подплывая к месту событий, снова грянули «Стеньку», но песня зазвучала не бравым походным маршем, а философской притчей, разморенно-тягучей балладой.

Димки на мысу не было.

- Не все проходит по плану, - заметил Иван Петрович, почесывая в затылке, – смазал шутку.

Мы вытащили лодки на берег. Женщины захлопотали вокруг импровизированного стола на лужайке. Сергей Семенович, собрав походный мангал, колдовал с шашлыками. Я самозабвенно пытался развести костер из палок и веток, выброшенных на берег рекой. Через несколько минут одноразовая китайская клеенка превратилась в сказочную Скатерть-самобранку. Дары огородов: огурчики свежие и малосольные, помидорчики, редиска; пучки зелени: петрушка, укропчик, лучок, киндза, гордость Марии - фиолетовые листки базилика. Разумеется, свежая отварная картошка, сохраненная Клавкой горячей под стеганной Ивановой телогрейкой. Картошечка красовалась посреди стола в широкой миске, присыпанная мелкопорезанной зеленью, плавя на своих боках кусочки сливочного масла. Колбаска копченая в нарезке, буженинка, жаренные окушки – трофеи нашей вчерашней рыбалки. Традиционная банка оливок. И, конечно же, пироги, испеченные Марией с Верой по столь знаменательному случаю. Тут же высилась литровая бутылка «Флагмана» и коробка молдавского «Мерло». Пиво и прочие напитки, а также спиртное второй очереди «отмокало» в холодном ручейке, текущем из родника неподалеку.

- Уж водка греется, а Димыча все нет. – Продекламировал Сергей Семенович, оторвавшись от шашлыков. – Куда это его черти могли занести?

- Обиделся наверно, где вот его теперь искать? – укоризненно глядя на нас, сказала Клавка.

- Придет, куда он денется, – беззаботно отозвался Иван Петрович. – Сейчас наливать начнем…

Как будто в подтверждение его слов затрещали на берегу кусты и из них, высоко поднимая ноги, преодолевая топкий участок, выбрался Димка. В трусах с кортиком в руке, в парадной фуражке, с вымазанными до колен илистой грязью ногами Димка походил на незадачливого пирата из детского фильма.

- «Вон кто-то движется там по реке, золотыми клешнями сверкая на солнце…» - подражая Утесову, пропел Сергей Семенович, дирижируя себе шампуром.

- Это тебе не по морям шастать и не по бабам, - обронил в сторону Иван Петрович.

- Дим, иди, обмойся, да за стол пора, - хлопотала вокруг Димки Клавдия с полотенцем в руках.

- А ты, что это, Димыч, за водкой бегал или как? – ухмыляясь, спросил Иван Петрович. – Мы же говорили, что на мысу отмечать будем.

- Получите у меня, сволочи, - огрызнулся Димка – думал, где дальше полянка есть, вы на нее ушли.

- Нет, Димыч, там кусты и болотина до самой околицы. Жабы да мокрецы, пиявки и другая всякая мерзость.

- Угомонись, Иван! – прикрикнула на мужа Клавка.

- Да я ничего, давай, Димыч, за твой праздник, - уже добродушнее сказал Иван Петрович, протягивая Димке стаканчик с водкой.

Выпили за ВМФ, «За тех, кто в море, темнице и венерической больнице», - Сергей Семенович – неисправимый ребенок шестидесятых, каждый раз выдает этот бородатый каламбур прочувствованно с придыханием, как будто, по крайней мере, полк его знакомых и родственников мотаются по волнам или тянут сроки в упомянутых заведениях. Выпили «за теток», традиционно став в кружок, держа рюмку перед собой в горизонтально поднятой руке, с отставленным в сторону локтем прогорланили:

«Вдоль да по речке

Вдоль да по широкой

Сизый селезень плывет.

Три деревни, два села

Восемь девок, один я.

Куды бабы – туда я!»

Эх!!!

После «Эх» содержимое залпом опрокидывается в рот. При этом тостуемые в действе не участвуют, а с положенным вниманием наслаждаются звучанием мужского хора. Сергей Семенович, как всегда, отстаивая свою независимость, демонстративно поставив рюмку на кулак с тыльной стороны ладони, снисходительно подпевает, затем выпивает вместе со всеми из этого положения, придерживая рюмку зубами.

- Сапог, - прокомментировал Иван Петрович, – был сапогом, сапогом помрет.

Выпили еще за что-то. Закусили. Легким маревом накрыла послеобеденная истома. Димка развлекал женщин городскими новостями. Сергей Семенович, перебравшись в лодку, задремал. Я, сидя на берегу, сталкивал в воду камешки. Следуя рекомендации Козьмы Пруткова, глядел на разбегающиеся круги. Вследствие этого, занятие становилось не пустым времяпрепровождением, а приобретало некий философский смысл. Вода расступалась под падающим камнем, образуя глубокую воронку. Через мгновение воронка схлапывалась, и на ее месте вздымался бугорок, с вершины которого срывалась капля, формируясь в маленький водяной шарик. Шарик, в свою очередь, падал в ямку, возникавшую вновь на месте падения камня. Волны концентрическими кругами разбегались в стороны, натыкались на торчащий из воды гранитный обломок, привнесенный в обстановку волей Сергея Семеновича, отражались от него, пересекались с бегущими следом волнами. На возникший рисунок набегала мелкая рябь от легкого ветерка, в испуге метался к поверхности малек, и вот, плавная прибойная волна раскачивает на себе картину, нарисованную на поверхности воды множеством крохотных мазков. Ее, уже лишь с большим трудом, можно попытаться описать формулами вероятностных распределений. Так и во всем: маленькие незначительные поступки, простые и понятные сами по себе, определяют течение самой жизни. Наполняют ее смешными и трагическими событиями, делают непредсказуемой, заставляют играть судьбами отдельных людей и всего человечества.

- О-хо-хо, братцы. Жить оно хорошо, а помирать не хочется, – неожиданно с тоской в голосе выдал Иван Петрович. – Крутишься, крутишься. А, на хрена? Вот, на бережку полежать, в небо посмотреть. Высоко, что под Аустерлицем. Речка по камешкам журчит. Рыбки там всякие.

- Потянуло, Петрович?

- Что ж не потянуть? Годы, однако. Сколько в среднем мужики у нас живут? Шестьдесят? Плюс-минус пару лет. А нам сколько? То-то.

- «Одних уж нет…», - прокряхтел Сергей Семенович, выбравшись из лодки, подсаживаясь к столу.

- Бреши в наших рядах, уже заметны невооруженным взглядом, хотя не все определены естественным ходом событий, – поддержал тему Димка.

- Начали за здравие, кончили за упокой, - вмешалась в разговор Мария.

- Конечно, вам что? Тетки в среднем, опять же у нас, на двенадцать лет дольше живут. Напьетесь нашей кровушки, а потом голосите на могилках. – Иван Петрович обличительно ткнул пальцем в сторону Клавки.

- Твоей глотнешь, так сама ноги протянешь, - отпарировала та.

- Она у меня с хмельком, но здоровая.

- Для похмелки, самый раз, точно, Клавдия? – заржал Сергей Семенович.

- Да ну, вас. Дим, дай фуражку поносить.

Димка, пошарив где-то за спиной, протянул Клавке фуражку.

- Димка, а краб-то у тебя шитый. И звездочки, небось, точеные были? Все, вы, вояки пижоны, - язвительно бросил Иван Петрович.

- Точеные носил, пока лейтенантом был, надо же было чем-то выделяться.

- «Папа служит двадцать лет, дубом стал, а веток нет», - вспомнил я старый стишок.

- Это не про Димку. Он у нас с ветвями. Со всеми, так сказать, регалиями. - Иван Петрович потянулся за бутылкой. – Ну, еще по одной за морской флот. А ты, Клавка, смотрю, фетишистка у меня. Хоть через фуражку, да присосешься.

- Я первая умру, - неожиданно нервно выдала Вера. – Не хочу старой быть. Никому не нужна, никто не любит. Старая, не красивая. Для женщин красота важна.

- Брось ты, Вера. Что значит: не любит? А дети, внуки? – заворочался у стола Сергей Семенович, переворачиваясь с боку на бок. – «Все опять повторится с начала». Жизнь – штука прекрасная в любом возрасте. Надо только вовремя понять и приобщиться к другим ценностям. Я, вот, на молодых девчонок все больше с эстетической точки зрения смотрю. Красота. Все при всем, а в штанах ни гу-гу. Не то, что раньше, чуть что – трещат.

- А еще, я вас хоронить не хочу.

- Конечно. Смерть – штука не эстетичная. То перекосит, то обгадишься. Пусть другие с тобой повозятся. Не боишься, что мы с Анатольичем тебя кантовать будем? – спросил Сергей Семенович, пытаясь выловить огурчик из литровой банки.

- Ничего не бойся, Верочка. Мы тебя умоем, подкрасим, в гробик уложим, - заворковала Мария. – Иван Петрович музыку закажет. У него гармонист деревенский в закадычных друзьях ходит. Цветочков нарежем. Ты, смотри, летом помирай. Киселька наварим. Наливочки выпьем. Весело будет.

- Добрая ты, Маша. Я всегда знала, как ты меня любишь. Всю жизнь к мужикам ревнуешь да завидуешь.

- Я? Завидую? Да чему завидовать-то? – Вскинулась Мария.

- Ты найдешь, даже если и не к чему. – У Веры в глазах пробежали злые огоньки.

- Девки, цыц! – Прикрикнул на распаляющихся дам Иван Петрович. – Всех похороним, когда время придет. Подгонять не надо.

- Вот это правильно! – вставил Сергей Семенович. – Давайте, лучше помянем, тех, кого уж нет с нами. Пусть земля им будет пухом.

Выпили молча, не чокаясь. У каждого есть, кого помянуть, к кому устремляется мысль, воскрешая на мгновения ушедших. Светлая им память.

- Недавно я пришел к убеждению, - подняв руку, с пучком зеленого лука, начал Иван Петрович, - что близкие нам люди живут нашими усилиями. Мольбами, если хотите. Чем сильнее хотим мы их здравия и долголетия, тем дольше оно проистекает и наоборот. Тоже касается и домашних животных, собак, кошек…

- И хомяков? – спросила Мария?

- И хомяков.

- Черт, вот, оказывается, почему у Пашки хомяк долгожитель! – Воскликнул Сергей Семенович. – Он каждое утро, как проснется, стучит по клетке и вопрошает: «Не сдох еще, Пафнутий?»

- Конечно, поэтому. Боится Пашка хомяковой смерти. И обращение-то к хомяку по имени: «Пафнутий». Вот и дарует Господь долголетие. – Иван Петрович назидательно взмахнул луковыми перьями.

- А, что у Даниловны козел в прошлом году в бане сгорел? Тоже ее работа? – саркастически спросил Сергей Семенович, - что ж она своей животине смерти пожелала?

- Вопрос сложный, кто и как влияет на бытие? Может сама, может и кто другой. Ведь воплощаются сокровенные желания, о которых, порой и сам не догадаешься.

- Опасная, Иван, теория. В каждой смерти кого-то близкого обвинить можно, - Сергей Семенович строго посмотрел на Ивана Петровича.

- Неприятно, но возможно. Но, если продолжить мысль, что весь мир окружающий имеет субъективную причину, то вполне логично.

- Логично тогда, что это я козла-то прикончил, – хмыкнул Сергей Семенович, - не ладили мы с ним в моем представлении. Он, вредная животина, все сзади норовил подобраться. Довел до того, что дергаться стал. Как-то раз иду переулком, а позади «Ме-е-е!». Я подпрыгнул, оборачиваюсь. Нет козла. Ну, думаю, глюки начались. Вдруг, опять: «Ме-е-е!», откуда-то сверху. Осторожненько поднимаю голову – скворец, паршивец, сидит на проводах, козла изображает, да так натурально. Ну, думаю, убью заразу. Это про козла уже. Надо же невинную птаху блеять обучил.

- Ну, Серега, как создал – так и приговорил. Живодер, ты, наш дорогой. Не огорчайся. Захочешь, хоть стадо козлов Даниловне настрогаешь, - засмеялся Димка, - козочки у нее славные. Я сегодня мимо проходил, видел.

- Дима, не надо, - укоризненно воскликнула Клавка.

- Я ничего, это, вон Серега пригорюнился.

- Клава у нас девушка благонравная, пошлостей не выносит. Как детей нарожала, сама в ум не возьмет, - язвительно вставила Вера.

- Так не от козла же! – взвилась Клавка.

- Ну, Петрович, сподобился. Глянь, как жена на защиту бросилась, - расхохотался Сергей Семенович, - не козел, это через тридцать-то лет совместной жизни? Поздравляю – уникум! Ты, Вера, Клавдию не тронь – и, правда, дама благовоспитанная.

- Как пить дать - дураки, - фыркнула Клавка.

Продолжение следует