Рассыплет жемчуг по земле...
|
Эдвард взвизгнул от боли, как щенящаяся сука, и вытащил из живота стилет. Рубашка и даже пиджак промокли насквозь от крови. Полы пиджака набухали, сквозь блестящую ткань просачивалась капля и падала на асфальт – багровая, вязкая; в тот же миг выступала новая. – Ну что же это, мама! – Эдвард заплакал, но мама не стала его жалеть, не принесла бинт, не вызвала неотложку, не успокоила, что всё будет хорошо. Мамы уже не было. Эдвард стоял, прислонившись к кирпичной грани переулка, согнувшись, казалось, под тяжестью тёмного оконного проёма на первом этаже. Свет только мерещился, долетая с далёкой улицы, где ночью ещё проезжали машины, и тень Эдварда нельзя было отличить от общей ночной тени. Он стал волочиться вдоль стены, ориентируясь по свету. Скользкие руки мазали по кирпичу. – Я не буду.
Здравствуй, милый. Я скучаю, знаешь, я каждую минуту помню о тебе.
Ну вот, уже написала, хотела начать на новом листе, но подумала – пусть ты прочитаешь. Кажется, я подсмотрела это в каком-то романе, но разве так начинают письма? Кажется, сейчас их никак не начинают, разве только где-нибудь подсмотрев. Я уже неделю без тебя, и это совсем иначе. Родная Кабинетная от начала и до конца напоминает о тебе. Долго приходила в себя после твоего отъезда, и только теперь начинаю возвращаться к старым распорядкам, к налаженному быту, о котором совершенно не нужно думать. Улицы, дома, ресторан, где мы познакомились, моя квартира – всё дышит тобой; иду и помню, как ещё вчера – нет, уже – шесть, семь дней назад, – мы прыгали под дождём через эту трещину в асфальте, стояли, обнявшись, на лестничной площадке... Так странно писать письмо на бумаге. Кажется, чего важного доверишь белому листочку? Важное обсудишь на самом деле или сожмёшь в смс, чтобы сразу услышать отклик. Так что я напишу только то, что не устареет ни в коем случае, когда бы ты ни получил конверт: приезжай, пожалуйста. Я очень тебя жду.
– Милая, я хочу исповедаться. – Исповедаться? Эдди, ты стал верить в Бога? – Бог есть любовь, а я люблю тебя. Будешь священником? Всего на несколько минут. – Хорошо. Кто эта женщина? – Я не помню, как её зовут. Давай я буду говорить о Кристине, кажется, это имя ей подходит. Мы с ней лет пять назад встретились. Пять лет – не слишком большой срок, но я тогда был совершенно несдержанным мужчиной. – Несдержанный мужчина – бабник или кобель. Эдди, рассказывай скорей, я уже ревную. – Так красиво было встретить её в ресторане. Кристина ждала, кажется, молодого человека, но он так и не пришёл. Она была очень хороша, в лучшем платье и с грустными серыми глазами. Совсем не злилась, не сделала и одного скованного жеста, только смирение и печаль. – А где же угрызения совести? – Не торопи. Я был весел и свободен, и решил подарить ей немного сказки. Передал через официанта розу и шампанское, или что-то вроде; сел за её столик. Рассказывал что-то; помню, она смеялась. Держали друг друга за руки, и её глаза улыбались, блестящие. Тушь немного потекла. Вышли на улицу, гуляли по городу; ночью летний дождь налил на тротуары тёплые лужи, и я нёс Кристину на руках. Тонкое платье промокло насквозь, но она была очень горячей. – Я умру, если через пять минут мы не займёмся любовью. Ты думаешь о ней, когда со мной? – Милая, ты предвзята на исповеди. Той ночью я не пошёл в гостиницу. Проснулся у Кристины. Я и не знал, что вместе с нами проснутся её родные – мама, папа, сестра. Познакомила меня со всеми, хотя я только переспал с ней – в первую ночь. – Жестоко. – А то. Вызвал такси до гостиницы, собрал вещи и улетел домой ближайшим рейсом. Не потому, что хотел спастись бегством, просто командировка закончилась, и, когда был с Кристиной, уже носил в кармане обратный билет.
Здравствуй, милый. Я скучаю, знаешь, я каждую минуту думаю о тебе. Помнишь, я ждала в ресторане человека… Кирилла. Оказалось, он в тот вечер попал под машину, а в больнице его обобрали, и деньги, и телефон. Ничего серьёзного, сегодня выписали, всего семь дней пролежал. Я очень испугалась, когда узнала; ты тогда уже уехал. Я всё рассказала Кириллу, ведь мы столько лет были друзьями, я очень ему доверяю. Только сейчас пришла домой со встречи – мы с ним виделись в нашем с тобой ресторане, это так странно. Рассказала ему, что встретила мужчину, что влюблена безумно. А он ещё спрашивал, чего у меня глаза красные, опухшие, думал, это я о нём скучаю. Говорила, и чувствовала, что щёки и грудь покраснели; зарделась, сплошной румянец. Так тепло вспоминать о тебе, Эдди! Голова кругом идёт, едва подумаю… Кирилл держал-держал руку у повязки на голове – ему так ровно положили бинты, – тихий, смирный такой. И вдруг как замычал на меня, затрясся. Кофе разлил. Я не знала, что делать. Эдди, я боюсь его, зачем он так трясётся? Не венчались с ним, да и ты далеко. Боже, что же я так легкомысленна. Перечитала. Сумбурное письмо, и не о том совсем. Не отправлю, пусть будет другое.
– Вы больше не встречались? – Как ты долго молчала. Мы встретились через пару недель, я взял отпуск за свой счёт, купил билет на самолёт. Решил быть красивым и увлекательным, да и как не быть увлекательным, будучи увлечённым. Да, я был влюблён, как можно влюбиться в бабочку или в красивое небо. Бабочка улетит или погибнет, и облака никогда не лягут как прежде. Кристина встретила меня с самолёта. Она была очаровательна, такая лёгкая, сияющая. Свободный мужчина и очаровательная женщина, влюблённая, каких не найти. Я остановился в той же гостинице. Дождя не было, да и не так тепло стало, но мы прошли по городу – старым ночным маршрутом, только наоборот. И целовались, целовались… Возле ресторана купил для неё розу. Ты знаешь, я никогда не дарю девушкам цветы, а тут почему-то подарил. – Мне никогда не дарил! – Потому что люблю. Любить – не быть влюблённым. Можно попасть под ведро холодной воды на Иван Купала и вздрогнуть блаженно, а можно стать рыбой – рыба в воде только дышит. Не вылезешь обратно. Но рассказ не о том. Мы с Кристиной пили шампанское, смеялись. Я держал в своих её руки. У неё очень нежные пальцы… Она рассказывала мне что-то о своей маме, о бабушке в деревне, какой у них дом и как они закатывали варенье. А я улыбался, глядя на её губы. Решили пойти в этот раз в гостиничный номер, шли напрямик, идти совсем недалеко – переулками. Шли быстро – ночь была по-осеннему холодной, ветер сквозил через мой пиджак, и нам не терпелось оказаться одним в уютной комнате. От ресторана за нами шёл человек. Я так и не понял, кто это, не обратил внимания на слежку. Когда мы зашли в темноту, он подбежал, оттолкнул Кристину и без разговоров воткнул в меня нож. Видела шрам? – Да. – Весь отпуск пролежал в больнице, а потом домой, долечиваться. Больше мы с Кристиной не виделись. …Милая? – Я засыпаю, милый. – Как? Ты ведь говорила про пять минут и заняться любовью… – А пошёл ты. |
Библиотека // Объявления
