Вероника поднялась на палубу теплохода. В сине-белое царство, окруженное позолоченной солнцем водой. Ее проблемы остались на берегу: самодур-начальник, работа, дети, кастрюли, муж. Все это скоро уменьшится и исчезнет за горизонтом. А Ника останется здесь, свободная, красивая и этим счастливая.

Грянул марш «Прощание славянки». Полетели в воду цветы. Алые на голубом. И почему это всегда гвоздики? Лица отплывающих, торжественно-предвкушающие, возбужденные. Провожающих – растерянно-печальные от предстоящего расставания.

Оркестр извергал нагромождение звуков, громкое, раздражающее. Ника не слышала музыки, только ритмичные удары по барабанным перепонкам. Полоска воды между бортом теплохода и причалом росла неожиданно стремительно. Слишком быстро удалялась прошлая жизнь, Вероника не успевала из нее выйти. Вокруг кипела новая, и надо было ее осваивать!

Каюта оказалась тесной и обшарпанной, как купе поезда. На фотографии в туристическом агентстве смотрелась иначе. На фотографиях все выглядит иначе. Ника надеялась, что окажется здесь одна. Теплоход на половину пуст, сентябрь. Спутницы могло не найтись. Душа требовала покоя и одиночества. Но нет! В дверях возникла молодая женщина с дорожной сумкой. Растерянно улыбнулась: «Здравствуйте, я Катя!».

Не успели устроиться, как ударили в рынду (женщины удивленно переглянулись) и пригласили в ресторан на обед. Дамы сменили дорожный наряд. Поднялись на верхнюю палубу к стеклянным дверям, из-за которых изумительно пахло. Нашли свой столик. Вероника разглядывала необычный салат в причудливой вазочке и вдруг поняла, что зверски голодна! И ей нравятся аккуратные столики с накрахмаленными скатертями, высокими салфетками, разложенными столовыми приборами. И это никак не напоминало ее кухню, хоть и уютную, обустроенную по собственному вкусу, но порядком надоевшую. Чувство, что сейчас будут кормить ее, а не она, наполнило торжеством душу. Тут же одернула себя: «Какая приземленность! Но с другой стороны, как мало человеку надо для хорошего настроения!» И еще Ника удивилась, что настроение действительно хорошее и гнетущее ощущение, не покидавшее последнее время, осталось на берегу.

Катя оказалась попутчицей тактичной и ненавязчивой. Вдвоем веселее. Можно вместе пойти на концерт или дискотеку, на экскурсию. Но как только возникало желание побыть врозь, они разбегались, без обид и лишних объяснений. Ника наблюдала за худенькой черноволосой молодой женщиной и терялась в догадках, почему та отдыхает одна. По мере знакомства выяснилось, что на данном этапе Катина личная жизнь свелась к нулю, а у подружки, с которой собирались в отпуск, в последний момент возникли непредвиденные обстоятельства.

Ника отправилась в круиз по Волге без спутников по другой причине. В жизни настал момент, когда она поняла, что устала от всего и всех. Пора было сменить обстановку. После обеда Вероника стояла на голубой палубе. Белый теплоход из песни нес ее среди сияющего солнечно-водного великолепия все дальше от родного города.

С кормы слышалась музыка. Сильный женский голос выводил мелодию, та разносилась над рекой. Ника слушала и не слышала. Сравнила себя с перегруженной памятью компьютера, который больше ничего не воспринимает и ужасно тормозит. Так и она. Устала. Инфицирована всеми известными вирусами переутомления.

* * *

Вероника была проектировщиком. Хорошим проектировщиком. Работала в солидной фирме. В задымленной курилке ежедневно и ежечасно со всех сторон рассматривался, пробовался на зуб и муссировался один и тот же больной вопрос: сократят или не сократят, кого и когда. Угроза вылета с работы дамокловым мечом висела над головами сотрудников и заставляла все время быть в напряжении, лишала уверенности в завтрашнем дне и портила жизнь. По углам ползли пересуды о том, кто хорошо работает, кто так себе, а кто вовсе только пасьянсами занят. Кто достоин, а кто нет. Это постоянное обсуждение и подсиживание напрягало.

К тому же усердие Вероники ей же боком вышло. Оплата за труд была сдельная: сколько наработал, столько получил по обговоренной цене. Придя два года назад на новое перспективное место в надежде заработать, Ника принялась чертить в хорошем темпе, без перекуров и чаепитий. Через пару месяцев, оказалось, делает готовой продукции больше начальника. И платить ей нужно соответственно. Но такого быть не должно. И началось: понижающие коэффициенты, другие препоны. Работать быстро стало невыгодно. А потом пошли предложения подписывать ее чертежи именами играющих в компьютерные игры на работе детей, родственником и знакомых руководства. Ника была в шоке. Оскорблена и уязвлена. Подумывала об уходе. Но куда денешься – кризис! Так и трудилась с тяжелым сердцем и скверным настроением.

* * *

Вечером Вероника с Катей отправились на самую верхнюю палубу, называвшуюся шлюпочной. Там и впрямь красовались белые свежевыкрашенные шлюпки. А на корме устраивался «палубный отдых». Артистическая группа, сопровождавшая круиз, давала концерт. Катя сходу включилась во всеобщее веселье, реагируя по-детски искренне на представление. Вероника была здесь и не здесь. Мысли назойливо кружились в голове, не отпуская.

Что там у нас по нарастающей? Дети. Взрослые, но все еще требующие внимания, помощи. Лишнюю копейку им. На себя тратить жалко. Правильно ли это? Может, не так живем? Кто знает, что правильно, что нет. Как живем, так живем. Надо было видеть удивленные лица в ответ на сообщение о том, что мама едет отдыхать. Мама может взять отпуск, чтобы сделать ремонт. Чтобы привести в порядок запущенный дачный участок. Чтобы подработать в другом месте. Но отдыхать… Итак, дети остались на берегу. Здесь и сейчас была лунная дорожка на темной воде, подмигивание звезд, огни на сцене, музыка. Слышала ее Вероника?

А потом устраивали дискотеку, где вспомнилось давно забытое ощущение праздника. Музыка стучалась в сердце, зазывала, будила движения. Вероника сначала робко, а потом от души отдавалась этому ритму. Танец вытеснял мысли, давал приятный тонус мышцам. Ника поняла, что ей весело размахивать руками на вечерней палубе под звездным небом в компании отдыхающих, чувствуя себя обитателем светящегося острова посреди пустынной темной реки.

* * *

Следующим утром, переваривая излишества шведского стола, Вероника расположилась на белом лежаке в солярии. Состояние полного расслабления мешало даже взять в руки книгу. Вероника лениво улыбнулась, вспомнив, что собиралась читать целыми днями. Потом. Все потом, почитает дома.

Она подставила нежному теплу лицо, зажмурилась. Сквозь опущенные ресницы увидела, как утреннее солнце пробежалось по воде до самого горизонта. На берегу желтели невысокие горы с темным мазком леса наверху и их перевернутые копии в реке. Как хорошо! Остановись, мгновенье, дай тебя запомнить! Сохранить ощущение красоты, покоя, свободы. Огромного мира, раздвинувшего свои границы, окантованного необъятным небом, изумительно голубого цвета, оттененного белым, пуховым. Все это проплывало мимо, плавно и величественно. Ненавязчивое урчание работающих корабельных машин слышалось основной темой полифонии окружающего пространства. В нее вплетался шепот воды, омывающий борта судна. Звуки сливались в единую мелодию. Это был гимн природе, бесконечности, жажде путешествий, звучавший торжественно и немного печально. Его можно было не услышать вовсе, или позже забыть. Вероника впускала в себя музыку каждой клеточкой, боясь расплескать неожиданные эмоции, стараясь сохранить в себе необыкновенное состояние, чтобы позже испытать его вновь.

* * *

Они заходили в провинциальные волжские города, бывшие прежде купеческими. Знакомство начиналось с набережных, потом были экскурсии. Особенно Веронике нравились пешеходные. Туристы бродили по узким улочкам, где за деревьями прятались бывшие купеческие домики с мезонинами, резными наличниками, затейливыми крылечками. Даже современно отремонтированные, они напоминали о прошлом, как бы говоря, что слишком долго существуют на этом свете, много видели и помнят. В том, что дома живые и имеют душу, Вероника была уверена. Состояние обостренного восприятия не покидало. Ника различала полутона, чувствовала настроения, мелодии жилищ и переулков. Ей слышалось то потрескивание ветхих досок, то шелест падения осенних листьев в парках. Родной город Вероники был разрушен в войну, потом отстроен заново. В нем не было старины. А здесь, в эти окна, смотрели когда-то бесприданницы. Гуляли над Волгой, слушая гудок «Ласточки». Отдыхали в тени белых беседок над рекой. А тот особнячок помнил Дни Турбинных. Фединские Города и годы обступали со всех сторон.

Погода баловала теплом бабьего лета, насыщенными цветами зеленого, желтого. И вновь хотелось запомнить ощущение яркого, но не жаркого солнца, приятно расслабляющего, успокаивающего.

Вероника постоянно отставала, заворачивала на минутку за ближний угол, терялась. Неслась обратно, разыскивая свою группу. Катя послушно слушала рассказы экскурсоводов, от курса не отклонялась. Потом изумлялась, глядя на кадры в фотоаппарате, когда Ника все успела и не могла понять, зачем фотографировать дома.

* * *

По вечерам продолжалось веселье. Катя все время то где-то пропадала, то появлялась. Ника втянулась в дискотечный ритм, создающий приподнятое настроение. Мужчин, как всегда на отдыхе, было мало, и все «при деле». Они, украдкой от своих спутниц, поглядывали на Нику, но, не встречая полагающейся реакции в виде ответного взгляда или проявления кокетства, на этом останавливались. Ника поймала себя на мысли, что знаки внимания ее раздражают, и расстроилась: женщина, лишенная кокетства – не истинная женщина. И что означает сей звоночек, возраст дает знать, или просто усталость. Скорее всего, это был результат именно ее личного общения с противоположным полом.

Она была замужем давно. Так долго не живут вместе. Это был тот случай, когда супруги от долгого совместного общения и быта становятся как кровные родственники, похожие внешне не столько чертами лица, сколько манерами, мимикой, жестами. Муж названивал Веронике на теплоход. Голос был потерянный и безутешный: «Ты давай, бросай все и возвращайся, а? С тобой хреново. А без тебя невозможно…» На что Ника отвечала общими фразами, а сама думала, что хватит быть всеобщей нянькой, пора подумать о себе. Желание опекать и заботиться присуще каждой женщине, но в Нике оно было гипертрофировано. Она бросалась помогать, спасать, ухаживать по первому зову, а то и без него. Это распространялось на членов семьи, подруг, коллег. И вот теперь Вероника задумалась о том, что жизнь проходит. И так ли нужна ее суета близким? Не пора ли отпустить друг друга в свободное плавание? Вслед за мужем названивала дочь и жаловалась, что папа тоскует, что дома без нее пусто и «как-то не так». «Радостнее будет встреча!» - бодро кричала Ника в трубку, не ожидая особой радости.

Муж Вероники был алкоголик. Прекрасный человек, хороший семьянин, но… Ох уж это непременное «но»! У каждого своя маленькая ложечка дегтя, портящая всю огромную и прекрасную бочку медовой жизни! Ника ничего не хотела знать про чужие «но», ей хватало своего, иногда просто портящего существование, порой делающего его невыносимым.

Муж сначала выпивал. Потом пил периодами: полоса черная, полоса светлая. Потом черные полосы слились в одну сплошную, а светлые пропали совсем. Словом, обычная история. И если раньше Вероника жила от одной светлой полосы до другой, то сейчас существовала в условиях чернополосия. Ника испробовала разные способы сосуществования. От активного, со ссорами и скандалами, обидами и истериками, до пассивного: делай что хочешь, только мне не мешай. Не получается не мешать, если живешь вместе.

Ника запрещала себе вспоминать тот случай, когда муж, в своем обычном состоянии подпития, позвал ее, попросил посидеть рядом: «Плохо мне». Потом вздохнул: «Вот и все…». Закатил глаза. Что было позже, Ника не помнила. Она не слышала его пульс, не видела взгляд. Только ощущала его руку в своей. И гнала дурацкую мысль: «Рука теплая, а человека, может быть, уже нет…» Как это нет? Не смей так даже думать! Она кричала, плакала, звонила в скорую, делала искусственное дыхание. И тупо твердила: «Не дам уйти! Не позволю!».

Соседка по лестничной клетке, врач по образованию, войдя в комнату с бодрым: «Что тут у вас?», изменилась в лице, кинулась за аптечкой. Нитроглицерин. Укол. Еще укол. Скорая приехала через сорок минут. Двое мужчин, две женщины и студент. Полный комплект диагностической аппаратуры. К их прибытию пациент пришел в себя. Сорок минут достаточный срок, чтобы прийти в себя, или умереть. Не у каждого в соседях врач-кардиолог.

Каталка. Больничный коридор. Душная палата. Бессонная ночь. Когда состояние больного стабилизировалось, врач вынес вердикт: «Или пить – или жить. Третьего не дано». У организма есть предел прочности, как у всего остального, процент износа, о котором не задумываешься. Муж, небритый, с кругами под глазами, начал подниматься. «Не хочу умирать… Не хочу сюда. Я жить хочу. Но как же не пить?». Вероника слушала и думала, что второго такого происшествия она-то точно не переживет. Поэтому запрещала себе вспоминать о нем. Вспомнить – значит пережить.

Надежда на то, что после случившегося жизнь изменится, оказалась глупой и наивной. Так не бывает. Муж сначала держался, потом начинал пить, снова умирал, просил о помощи и так бесконечно. Ника поняла, что каждый раз переживать это, сопереживать, не хватит сил. Силы надо беречь, чтобы жить и оказывать помощь по мере возможности.

Вероника в очередной раз подумала о запрете на воспоминания. Она взяла метлу, стоявшую в уголочке сознания, замахнулась на ненужные мысли: «Вон отсюда! Кыш!» Здесь и сейчас был белый теплоход, синяя вода и яркое солнце. Она увидела себя со стороны, откуда-то сверху, стоящей на палубе. Пригляделась к уже не молодой, но все еще привлекательной хрупкой женщине, подставлявшей лицо ветру. «Кто это? Неужели я?». Она вдруг поняла, что жизнь продолжается. И в ней - этот теплоход, этот великолепный окружающий мир. Он был, есть и будет, независимо от наших радостей, бед, переживаний. Надо только помнить о нем и видеть его всегда. Вероника почувствовала, что улыбается. И еще слышит музыку, тихо звучащую то ли из палубного репродуктора, то ли из ее сердца. Эта музыка нежно трогала, примеривалась и подстраивалась к каждой потаенной струнке души, заставляя ее звучать. Вероника ощутила влагу на щеках и поняла, что плачет.

* * *

Круиз подходил к концу. Теплоход взял курс на родной город. Ощущение, что все впереди, сменилась мыслью, что речная сказка скоро закончится. Вероника хотела продлить состояние беззаботности, праздности, и просто хорошего настроения. Она думала о том, что теперь будет жить по-другому: Найдет новую работу. Отпустит детей в свободное самостоятельное плавание. Научится любить себя и мирно сосуществовать с мужем. В ее жизни будет звучать музыка. Музыка ее, Вероники, души.

Вот и последний волжский город, в который они заходили, скоро окажется позади. Теплоход готовился к отплытию. Перезнакомившиеся между собой артисты и отдыхающие отплясывали на палубе под музыку, развлекая гуляющих на набережной. Вероника полюбила смотреть, как матросы отвязывают канаты, удерживающие судно у причала. Как это правильно называется, она так и не запомнила. Один канат брошен на борт, другой, третий. Сейчас уберут трап, заурчат машины.

Зазвенел телефон. Вероника взглянула на дисплей, вздохнула, но трубку сняла. Звонил шеф: «Вероника Сергеевна, добрый день! Как отдыхается? Хорошо? Да у нас тут очередной аврал. Я убедительно прошу Вас выйти на работу пораньше. Вы когда будете дома, завтра? Прекрасно, значит, послезавтра я Вас жду, договорились?». Вероника скривилась, будто съела лимон. Под ложечкой заныло.

Между причалом и бортом образовалась узкая полоска воды, которая быстро росла. Желтый речной вокзал начал отодвигаться на второй план. Вероника потрясла головой, отгоняя неприятное известие. Она планировала побыть до конца отпуска дома или на даче. Почитать, поскучать. Да и дел скопилось. Голос начальника прозвучал из другой жизни, параллельной той, что была сейчас. Ника потянулась за метелкой, стоящей в уголке сознания.

Раздался звонок. Она, не глядя, ответила и сразу отодвинула трубку подальше от уха. Наташка, коллега и подруга, оглушительно тараторила: «Как сама? Ну ты даешь, супер! Слушай, шеф совсем озверел! Взялся за новый проект, сроки нереальные. Зарплата вдвое меньше положенной. Все мы, оказывается, лодыри и тупицы, работать не умеем, задницы просиживаем. А у него, видите ли, кризис. Кошмар! Катастрофа! Ужас!». Наташка отключилась, под ложечкой у Вероники заныло сильнее. Она почувствовала, что великолепный мир уплывает вместе с белым теплоходом, а она остается на берегу.

Звонок. «Мам, привет! Займи денег, а? Только мы не скоро отдадим, зимой, ладно? Можешь? Ну пока-пока! Целуем!». Швырнуть телефон за борт?

Звонок. Голосок мужа тепленький, язык заплетался: «Никуль, ну ты где там, а? Давай домой, без тебя скучно. Что-то плоховато мне…»

Вероника замерла с ощущением съеденного целиком без сахара лимона. Под ложечкой бушевал пожар.

Грянул марш «Прощание славянки». В воду полетели цветы.