– Добро пожаловать в Россию, Айдахо, – я услышал в шлемофоне голос лейтенанта Бейли. – Напоминает дом?

Я смотрел на расстилавшиеся внизу зелёные луга.

– А я думал, здесь будет снег.

– Снег, в июне? – фыркнул лейтенант Свифт.

– Я думал, в России всегда снег…

21 июня 1944 года. Первый день операции «Ярость - 2», челночного перелёта в Россию.

В начале мая меня, новоиспечённого второго лейтенанта американских ВВС, направили в Европу – 8-я воздушная армия, 4-я отдельная группа, 335-я эскадрилья, авиабаза Дебен, на юго-востоке Англии.

Остаток мая ушёл на тренировки. Первое боевое задание – 8 июня, в Нормандии, воздушное прикрытие высаженного два дня назад десанта. К сожалению, командир эскадрильи счёл меня слишком зелёным новичком, и не позволил участвовать в бою 6 июня, в день высадки десанта. Я был огорчён – как и все новобранцы, я рвался в бой, не терпелось встретить врага, поймать его в прицел, свалить на землю – и, вернувшись на базу, нарисовать пяток новых маленьких свастик на борту самолёта.

Сегодня мы выполняли задание по сопровождению дальних бомбардировщиков. Я пилотировал новенький П-51 «Мустанг», модели Д. Нашим звеном – четвёркой командовал первый лейтенант Джек Робинсон, его ведомым был второй лейтенант Дэйв Свифт. Я летел на четвёртой позиции, ведомым второго лейтенанта Хэнка Бейли.

– В Айдахо не так плоско, – ответил я Бейли. – Там горы. А на юге – пустыня, она плоская, но не зелёная. И Змеиная река – настоящая река, не то, что эти ручейки, которые мы пролетали.

– Такая равнина больше похожа на Вайоминг, – добавил я, и услышал хмыканье Свифта. Свифт был из Вайоминга, Бейли – из Монтаны. Калифорниец из Лос-Анджелеса, наш командир Робинсон называл нас «три ковбоя».

– Прекратить болтовню, – приказал он. Больше для порядка, ведь теперь, когда мы достигли территории, занятой русскими, радиодисциплина уже не имела особого значения.

Бомбардировщики выполнили свою задачу без потерь. Два десятка МЕ-109 поднялись было на перехват, но их рассеяли другие наши эскадрильи. Мы даже не видели этого. Я вообще ещё не видел ни одного немца, стрелял только по мишеням.

Немецкие зенитчики тоже сплоховали. Они не ждали наших летающих крепостей так глубоко в своём тылу – знали, что у них не хватило бы горючего вернуться в Англию. Так что первый этап операции прошёл, как было задумано.

Мы приземлялись на аэродроме с единственной взлётно-посадочной полосой, в степи, неподалёку от маленького городка, он назывался Полтава. Топливо в наших баках было уже на исходе. Мне, как новобранцу, дали сесть первым.

Мягкая посадка, на три точки, хотя дополнительные баки, подвешенные под крыльями, чертовски портили аэродинамику. Русский регулировщик флажком указал мне место стоянки.

Я зарулил, расстегнул привязные ремни, сбросил парашют, снял кожаный лётный шлем и засунул его под сиденье. Надев ковбойскую шляпу, я уселся на крыле.

Один за другим приземлилось наше звено, и ребята присоединились ко мне. Настала очередь гигантов – летающих крепостей.

Для меня это было новое зрелище. Б–17 базировались на другом аэродроме, я ещё ни разу не видел их посадки.

– Всё равно, что приделать крылья к ферме и летать на ней, – присвистнул Свифт.

– Немудрено, что они вдвоём сидят за штурвалами, – ответил я.

Все Б-17 были последней модели – Г, новёхонькие. Никакой зелёно-бурой краски – они сверкали полированным алюминием, как и наши «Мустанги». Хотелось произвести впечатление на русских? Мы с гордостью смотрели, как одна за другой летающие крепости мягко касались посадочной полосы. Ни одна страна в мире не обладала такой воздушной мощью.

Русский солдат подошёл и молча остановился возле нас. Видимо, ему приказали охранять наши самолёты. Впрочем, он совсем не походил на русского солдата, каким я его представлял. Маленький, тощий паренёк, почти подросток, ростом чуть выше своей винтовки, в потрёпанной, не по росту, шинели, с золотистым пушком на щеках – ещё и не брился ни разу.

Экипажи Б-17 медлили выходить. По приказу они переодевались в парадную форму, прежде чем сойти с борта. Ещё одна глупость, чтобы поразить русских? К счастью, на нас это не распространялось – в «Мустанге» нет места не только для переодевания, там даже некуда и сунуть запасной комплект формы.

– Эй, глянь-ка, – Свифт указывал на три П-39 «Аэрокобры», стоявшие на траве слева от посадочной полосы. На их крыльях были нарисованы большие красные звёзды. Три молодые женщины в грязных комбинезонах возились около самолётов. – Вот бы нам такую наземную команду?

– Ну и старьё мы всучили русским, – рассмеялся я. – Но всё же, это лучше, чем они сами смогли бы сделать. Смотри-ка, «Форд».

Джип остановился возле нас. Обычный американский джип, но вот такого водителя я не ожидал увидеть.

Молоденькая, симпатичная девчонка, среднего роста, шатенка, и даже в мешковатом потрёпанном комбинезоне видно – стройненькая, как голливудская звёздочка.

– Здравствуйте. Я отвезу вас в казарму, – она улыбнулась нам. Её английский был почти безупречен, с небольшим акцентом, казавшимся забавным и милым. – Садитесь.

Робинсон уселся на переднее сиденье рядом с девушкой, мы разместились позади.

Мы проехали всего сотню ярдов. Внезапно в воздухе раздался звук самолёта.

– Дьявол! Это «Хенкель»! – вскрикнул Робинсон. Девушка ударила по тормозам, мы вывалились из машины и залегли вокруг неё, рядом не было ни бункера, ни хотя бы щели в земле, чтобы спрятаться.

Приподняв голову, я разглядел – женщины-механики побросали свои инструменты и прыгнули в кабины «Аэрокобр». Взревели моторы, истребители покатились на полосу.

– Чёрт, так они ещё и пилоты, – пробормотал Бейли.

Одна за другой «Аэрокобры» взлетели.

– Никакого наблюдения за воздухом, – заметил Робинсон.

– Они должны были бы быть уже в воздухе, прикрывая нашу посадку! – возмутился я.

– У нас нет горючего для постоянного патрулирования в воздухе, – ответила девушка.

– А где ваши зенитчики? – грубо набросился я на неё. – Ни одного выстрела!

– Это «Хенкель-177» – просветил нас Робинсон. – Двухмоторный скоростной средний бомбардировщик.

Немец дважды пронёсся над полем, не сбросив ни одной бомбы. Преследуемый «Аэрокобрами», он скрылся в облаках. Мы снова забрались в джип.

– Могут русские что-нибудь делать нормально? – проворчал я с отвращением.

– Полегче, Айдахо, – осадил меня Робинсон.

Всю дорогу до казарм девушка молчала.

…Обгорелый остов здания. Кое-как залатанная крыша, стены, закопчённые пожаром. Аккуратная куча мусора позади, внутри подметено, десяток коек, стоящих в ряд. Тяжёлый запах гари ещё не выветрился.

Я остановился в дверях. – Да, неказистый отель.

– Ты заткнёшься? – раздражённо проворчал Робинсон.

– Я вернусь через пару часов, отвезу вас на ужин, – предупредила девушка. Она уехала, видимо, развозить другие экипажи.

Четверо пилотов уже были в казарме, сидя у стола, они играли в покер. В углу мы нашли рукомойник, умылись и растянулись на койках.

– А не хотите прогуляться, посмотреть город? – предложил Робинсон. – Здесь недалеко.

– А нас пропустят?

Робинсон недоумённо уставился на меня.

– Пойдём.

Часовые только слегка кивнули, когда мы выходили за границу авиабазы. Мы шли к городу напрямик через поле.

То, что я видел в Лондоне, было страшно. Руины зданий, разрушенных бомбёжками…

Но тому, что я увидел здесь, не было названия. Ни одного целого дома. Груды щебня. Улицы, засыпанные пеплом. Сгорбленные люди в лохмотьях, серые голодные лица.

Дети столпились вокруг нас. Они смотрели на нас, в нашей новенькой чистой форме, как на марсиан – грязные, оборванные ребятишки.

Робинсон порылся в кармане и достал пачку жевательной резинки. Дети молча расхватали её.

У меня был с собой маленький кусочек копчёной говядины в фольге. Я отдал его ребёнку.

– Что же здесь было? – меня трясло. – Здесь пахнет смертью…

– Ну теперь до вас дошло, зачем мы здесь? – Робинсон повернулся к нам. – Смотрите. Вот что значит – три года нацистской оккупации. Мы здесь для того, чтобы это не произошло у нас дома. Представьте ваших матерей и детишек на их месте… Нацисты придут к нам, если мы не остановим их здесь, сейчас.

Я смотрел, как ребятишки тщательно делили то немногое, что мы смогли им дать. Они что-то лопотали по-своему. В выбитых окнах я видел измождённые лица их матерей.

Мы возвращались молча.

Та же девушка приехала за нами, чтобы отвезти нас в столовую. Мне было стыдно смотреть ей в глаза.

Мы сели за деревянный стол. Я заметил большой портрет Сталина на стене. Женщины в русской военной форме принесли нам миски с горячим супом, чёрный хлеб и водку. Сидевший за соседним столом русский офицер поднялся, чтобы чокнуться с нами, его примеру последовали другие.

Я никогда прежде не пробовал чёрного хлеба. На столе я заметил пачку масла и отрезал кусочек, чтобы намазать на хлеб.

«Эймс, Айова» – прочёл я на упаковке. Слёзы навернулись на глаза.

Я не пил водки, поэтому вышел из столовой раньше других и присел на крыльце.

Девушка-водитель поднялась по ступенькам ко мне.

– Вы наелись? – заботливо спросила она.

– Да, спасибо, – ответил я смущённо. – Простите, как ваше имя?

– Мария.

– Мария, мне так неловко за моё поведение сегодня…

Девушка улыбнулась и села возле меня.

– Вы здешняя? – спросил я.

– Нет. Я русская.

Я удивлённо посмотрел на неё. – Так разве мы не в России?

– Нет, это Украина.

– Часть России?

– Часть Советского Союза. В Советском Союзе 15 республик.

– А, ну да… так же как в США 48 штатов.

– А ваше имя – Айдахо? – спросила девушка.

– Нет, меня зовут Рик, Айдахо – это прозвище, потому что я из Айдахо. А вы откуда?

– Из Москвы. Я была студенткой Московского университета.

Я громко рассмеялся. Это насторожило и испугало девушку.

– Что тут смешного?

– Я тоже был студентом Московского университета!

Мария недоумённо смотрела на меня.

– В городе Москва, в Айдахо. Это маленький городок, там есть сельскохозяйственная школа, мы называем её нашим университетом. Я учился там два года, прежде чем пойти в армию.

– Вы доброволец?

– Да. Полный курс обучения в нашем университете – четыре года, но я оформил двухлетний диплом, этого было достаточно, чтобы стать волонтёром ВВС.

– А чему вы учились, Рик?

– Скотоводству, разведению бычков. Отец послал меня учиться. Я вырос на маленькой ферме, неподалёку от Меридиана, это молочная столица Айдахо. Каждый день вставал в пять утра, доил коров, потом кормил их. Такое правило у моего папаши – прежде чем есть самому, накорми скотину. Если они голодны – будем голодать и мы. Только раз в году мы выбирались с постылой фермы, осенью выезжали охотиться на оленей. Я был так рад, поступив в университет и выбравшись оттуда… А теперь – побежал бы на эту ферму, провёл бы там всю жизнь и был бы счастлив. Только сейчас я понял, как хорошо дома.

– Три года я не была дома, – грустно прошептала Мария. – Я не знаю даже, есть ли ещё у меня дом…

– Но ведь нацисты не были в Москве? Ваши парни остановили их и погнали назад. А теперь мы навалимся на них с запада. Наши бомбардировщики сокрушат даже дьяволово пекло, вы видели их сегодня!

– Вы настоящий ковбой, Рик, – Мария улыбнулась. – Надо же, буду всем рассказывать, что встречалась с ковбоем…

Робинсон, Свифт и Бейли показались в дверях столовой, порядком навеселе.

Мария сбежала с крыльца и села за руль. Она отвезла нас в казарму. На этот раз я сидел с ней рядом…

….

Я проснулся от страшного удара. Меня сбросило с койки, стены дрожали, падали кирпичи. Яркий свет проникал через дырявую крышу – в воздухе горели зажигательные бомбы.

Я выбежал наружу, меня нагнали Робинсон и другие пилоты. Гремели зенитные батареи. Лучи прожекторов полосовали небо.

Зажигалки сыпались на авиабазу. Горящее топливо растекалось из пробитых автоцистерн. Громыхнуло, взвился громадный огненный шар – взорвался один из Б-17.

– Дьявол! Проклятые Крафты! – кричал Робинсон. – Тот, днём, был разведчиком… упустили, будь он проклят!

…150 «Хенкелей-111» и «Юнкерсов-88» атаковали той ночью американские самолёты, стоявшие на аэродроме в Полтаве…

– Врёшь, я так не дамся! – я бросился к моему «Мустангу».

– Назад, Айдахо! – крикнул Робинсон. – В укрытие… убьют, дурак!

Я будто не слышал.

Джип нагнал меня.

– Прыгай! – вскрикнула Мария.

– К самолёту… сейчас я им покажу!

Только бы взлететь… патроны есть, но на сколько хватит горючего? Некогда пристёгиваться, парашют за борт…

– Уходи! – крикнул я Марии, запуская мотор.

Мучительно медленно я отрывался от земли. Сбросить эти проклятые навесные баки,… но уже поздно… «Юнкерс-88» зашёл сзади, расстреливая меня в упор. Мотор заглох, винт остановился. В следующий момент рвануло, и пламя ослепило меня.

«Мустанг» рухнул на землю и перевернулся. Меня кувыркало, будто я летел в бочке с высоты Ниагары. Внезапно всё остановилось. Я ударился лицом о приборную доску. Отчаянным усилием выкарабкался из охваченной огнём кабины. Кровь текла по разбитому лицу, левая рука не слушалась. Я встал, но, сделав шаг, рухнул на землю снова – нога была сломана. Пополз от пылающей машины, превозмогая острую боль в груди – сломанные рёбра проткнули лёгкие.

Из темноты ко мне бросилась Мария. Подхватила, потащила прочь от огня.

– Уходи… – хрипел я. – Сейчас рванёт…

«Юнкерс-88» развернулся для новой атаки.

Мария бросила меня на траву и упала сверху, прикрывая своим телом.

Очередь автоматической пушки вспорола землю. Навесные баки моего «Мустанга», наполненные парами бензина, взорвались, как бомбы.

Мария вздрогнула, её тело напряглось и медленно обмякло.

Я выполз из-под неё и положил её голову себе на колени. Девушка истекала кровью.

– Не умирай… прошу…

Отблески пожара играли на лице Марии, казалось, она улыбается, загадочно, будто зная какую-то тайну.

Девушка перестала дышать у меня на руках. Уже теряя сознание, я держал её, укачивая, как ребёнка…

Я не клялся отомстить. Ненависть, патриотизм, честолюбие – всё ушло куда-то той ночью, когда Люфтваффе превратила в обломки наш хвалёный воздушный флот, и на моих руках умерла девчушка, спасшая хвастливого ковбоя.

Днём на санитарном самолёте меня отправили в Англию. Я оправился от ран. Я воевал, выполнял задания.

Четырнадцать месяцев спустя я вернулся на маленькую ферму близ Меридиана, в штате Айдахо, пожал руку отцу и обнял маму.