На вокзале было грязно, людно и шумно.

Даром, что двадцать второй век! Вокзалы и порты всегда останутся границами - зонами, где всё смешивается, и оттого царит полнейшая анархия. И даже больше.

Евгений Павлович сидел на деревянной холодной скамейке без спинки.

Он ничего и никого не ожидал. Он просто наблюдал и дышал воздухом этой самой вокзальной анархии. Он приходил сюда каждый день.

Стайка детишек пробежала перед лавкой. Смуглый мальчонка лет двенадцати толкнул другого, постарше, и возопил: «Нант!».

Нант – это страшное оскорбление. Примерно то же самое, что «пидор» для 21-го века. Произошло это слово от названия партии революционеров – Нанатологов, как они себя называли. Юные ребята тридцати-сорока лет боролись против искусственного осеменения и самой идеи коммун. Говорят, что они даже занимались обменом физиологическими жидкостями – омерзительный процесс, приведший к эпидемии СПИДа в прошлом веке.

Разумеется, мальчишка, которого обозвали Нантом, тут же ринулся в бой.

Сцепившись в тугой клубок, ребята начали кататься по полу, изредка ударяясь о ноги прохожих, не успевавших увернуться.

Евгений Павлович наблюдал эту сцену каждый день уже в течение долгого времени, но никак не мог надивиться грацией, с которой молодые ребята катались по серому грязному полу, вынимали содержимое карманов прохожих и, не оставив друг другу ни одного синяка, почти моментально растворялись в толпе.

Чуть ближе ко входу (выходу) у лотка с моментальными белковыми дозированными пакетиками стояла Нина. Ниночка была добродушной женщиной в расцвете сил. Она с удовольствием подкармливала привокзальных воришек. Пройдет еще часов шесть, и она снимет свой красивый голубой фартук и снова выйдет сюда торговать, но уже не белковыми пакетиками.

Вокзал – это место, для которого не определены законы, и поэтому каждый пользуется теми, которые ему удобнее. Торговля наркотиками в некоторых странах еще разрешена.

К тому же у Ниночки была какая-то особая модификация, про которую не любила говорить. Как бы там ни было, она могла не спать по трое-четверо суток, что позволяло ей работать практически непрерывно.

Пробило двенадцать. Законники с лучевыми парализаторами наперевес бегом ворвались во внутреннюю площадь вокзала. В течение нескольких секунд, они выстроились, создав живой коридор от ворот и до самой пятой платформы.

Дело в том, что около полугода назад Нанатологи каким-то образом перехватили контроль над первым каналом мультивидения и целых три (!!!) часа (!!!!!!) демонстрировали в прямом эфире технику обмена половыми жидкостями, её преимущество перед заведением пробирочых детей, пропагандировали свои идеи и убеждения. И раз двести повторили слово «любовь». «Свободная любовь» - тоже. Мол, пары выбранные государством – это нонсенс.

В общем, когда это случилось, за них взялись всерьез.

Реального успеха добились только месяц назад, когда прикрыли королеву улья – Нанну Титову и её команду. Их быстро осудили и теперь должны были отправить триста человек в обжитую часть Антарктиды в лагеря временного(?) содержания. Именно с этого вокзала начинался их путь, однако это хранили в секрете до последнего момента – мало ли что еще придумают обезумевшие Нанты.

Евгений Павлович наблюдал издалека, как тихо двигается процессия Нанатологов. Они держались за руки, несмотря на силовую цепочку, которая при контактах должна была жечь кожу. То и дело у кого-нибудь из законников вырывался из рук парализатор и случайно врезался кому-нибудь из заключенных в челюсть. Люди с красными нашивками на груди шли молча. Наверное, стиснув зубы. Среди них попадались и совсем младенцы – дети четырнадцати-шестнадцати лет. В принципе, по закону их вполне можно было осудить. К тому же они наверняка живорожденные.

Тут одному из Нанатологов в голову полетел камень, потом еще один.

Евгений Павлович проследил траекторию – в ста метрах от него стояли красивые ухоженные дети, подбирали камешки и кидали, старик направился в их сторону.

Миленькая златовласая девчушка широко размахнулась и кинула камень. Удовлетворенно кивнув она вдруг прошипела сквозь зубы: «Н-нант». И замахнулась для следующего броска.

Евгений Павлович поймал её руку. Потом показал пальцем на вереницу заключенных:

«Они – Нанатологи. А вы – Нанты!». Потом бросил детскую ручонку и поковылял прочь.

«Н-нант» - проорали ему в спину страшное ругательство и запустили камнем. Камень прошёл сквозь его шею с негромким плеском. Вывалился спереди, вымазанный белой желейной массой.

- Он – Гидробот! – раздался сзади удивленный вопль.

Да, Евгений Павлович был Гидроботом, потому и мог ходить на вокзал каждый день – пенсии ему, как жертве послевоенных генетических экспериментов, вполне хватало на жизнь. Наверное, быть Гидроботом еще более позорно, чем быть Нанатологом. Вот только из слова Гидробот ругательства не сделали… как ни странно.