Большое красное солнце вставало над городом. Высотки встречали его гробовым молчанием. Было душно, но холодно. Ветер гонял по пустынным улицам мусор. Изредка проезжали в сторону космодрома внедорожники, набитые солдатами.

Вспышками, муравьиной возней в разных концах мегаполиса копошились редкие люди: на северо-западе трое юношей в чёрной коже громили витрину ювелирного магазина и жадно, горстями загребали золото; в центре, на одной из площадей, двое занимались любовью, их тела были покрыты мурашками и испариной; где-то недалеко двое подростков сидели на лавочке и пили пиво; на южной окраине сухой длинный мужчина в очках, не торопясь, поливал церковь бензином.

На космодроме и в последнем пропускном пункте неподалеку активость была совсем другой.

Эвакуация.

Солдаты держали два последних корабля в оцеплении, стоя плечом к плечу. Толпа гражданских давила на них, силясь разорвать круг. Тянулись сотни корявых рук с судорожно сведёнными пальцами. Иногда раздавались выстрелы и люди в ужасе отшатывались, но ненадолго. Молодая женщина пыталась передать сержанту на вытянутых руках годовалого ребнка. Сержант мягко оттолкнул её. Нет никакого смысла пытаться объяснить кому-то, что они уже_не_смогут спастись. Но не стоит уподобляться животному. Сержант еще ни разу не выстрелил. Где-то справа от него круг прорвали. Гражданский успел пробежать от силы десяток шагов - его уложил из табельного оружия офицер, дежуривший внутри круга. Осколки черепа и мозга разлетелись по асфальту. Солдат, стоявший слева от сержанта, проткнул штыком ту самую женщину, которая пыталась передать ребёнка. Она издала нечеловеческий хрип и рухнула на землю.

Толпа отхлынула.

Ненадолго.

Сержант напрягся и крепче сжал зубы.

У последнего пропускного пункта толпа была меньше и состояла в основном из мужчин. В указе от 18го сентября было сказано, что на спасительные корабли попадут только здоровые особи. Мужчин проверяли бегло - прослушивали легкие, смотрели глотку, делали экспресс-тест крови. Женское обследование занимало несколько дней и именно поэтому их здесь почти не было.

По толпе, еще стоявшей в некотором подобии очереди, ходили слухи: что состав последнего корабля уже укомплектован, что больше никого не возьмут, что пропускной пункт здесь еще стоит только для отвода глаз.

Тем не менее, каждый из них готов был убить за радужную бумажку, которая стала равнозначна праву на жизнь.

Врачей охранял не один десяток хорошо вооружённых и агрессивно настроенных солдат, и принудить эскулапов выписать талон было невозможно.

Тем не менее, две сотни пар глаз _очень внимательно_ следили за всеми выходящими, силясь уловить признак улыбки, тень жизни на их лице.

Охота.

И вот, кажется, светловолосому юноше не удалось скрыть торжество.

_Очень осторожно_ за ним из толпы отделился лысеющий мужчина. Он шёл на большом отдалении и, словно не торопясь, но не выпуская спину юноши из поля зрения.

Преследование.

А потом у него не выдержали нервы.

Двумя гигантскими прыжками он настиг юношу, наскочил на него сзади, как дикий зверь, уронил на землю, нащупал пальцами густые светлые пряди и стал метолично вбивать его лицо в асфальт. Мальчик неловко кувыркался. Безнадёжно. Жук, барахтающийся на спинке. Человек, лежащий на животе. Человек, прижатый к земле другим человеком. Юноша перестал дёргаться. Мужчина продолжал остервенело бить его головой об асфальт. Что-то противно чавкало.

На земле образовалась кучка то ли хрящей, то ли костей, приправленных мясом и кровью.

Мужчина остановился и извлёк из кармана изуродованного трупа радужный билет, испачканный в крови.

Сидя на спине убитого юноши, он огляделся.

От пропускного пункта к нему неслась толпа.

Первым добежал коренастый рабочий лет тридцати. Он пытался сбить сидящего одним ударом ноги, но лысеющий схватил его за брючину, повалил на землю и вбил ему собственные зубы в глотку одним ударом. Мужчина поперхнулся осколками костей и начал задыхаться. Чудовищный сип.

Но это было бесполезно: к лысеющиму неслась сотня, две сотни пар ног.

Травля.

Теперь он сидел на рабочем.

20 метров.

...они разорвут тебя в клочья

19 метров.

...они съедят тебя

10 метров.

...у тебя нет ни единого шанса

Лысеющий меееедленно демонстративно запихивает радужный талон к себе в рот.

Толпа встаёт, как вкопанная.

Задние ряды, наталкиваясь на передние, оббегают их и видят кусочек блесятщей бумаги между двух тонких потрескавшихся губ неестественного жёлтого цвета.

Девять метров.

Дистанция - девять метров.

Мужчина сидит на посиневшем теле в круге. Круге с радиусом в девять метров.

_Мёртвая_ тишина.

Он звучно глотает.

Двести пар ног срываются с места.

Человечество решило экологический вопрос. Человечество решило вопрос перенаселения. Человечество решило все вопросы.

Кроме одного.

Люди никогда не умели решать вопрос времени.

Наше солнце неумолимо стареет.

Следующие несколько месяцев земле предстоит прожить во всё более усугубляющемся, чудовищном состоянии, а потом сгореть или задохнуться... как придётся.

С последнего корабля должны были сбросить нейтронную бомбу.

Это был последний акт гуманизма.

В десятке километров от космодрома во дворе одной из блочных многоэтажек на спинке скамейки сидело двое подростков лет четырнадцати-пятнадцати. Они курили, плевались и пили пиво.

- Сенька... - а ты почему не пошёл, а? - спросил темненький мальчик, поправляя большие очки в толстой оправе.

- Знаешь... - протянул его русый крепкий товарищ, - Какая у них там жизнь на корабле? Скучно, вповалку, на "белковой диете". И ведь неизвестно, через сколько поколений долетит. И долетит ли вообще. Мне нет там места. Вернее, там я занял бы чьё-то чужое место, - Сеня сплюнул. Затянулся. Спросил:

- А ты почему не там?

- Так порок сердца... - протянул задмчиво очкарик.

- А...

Они замолчали и одновременно сделали по глотку пива.

К подъезду подошла какая-то сморщенная старушка с авоськой, недобро глянула на них, прошла до самой двери, обернулась и затараторила:

- Поганцы, последние часы живёте, а всё пиво своё сосёте и скамейку пачкаете! Поделом вам! Вас бы никогда на корабль не взяли! Нечего таких как вы спасать!

И быстро скрылась за дверью.

- А тебя не возьмут, потому что ты старая, как пень!!! - в сердцах проорал ей вслед очкарик.

На его щеках выступили красные пятна и он залпом допил бутылку. Его руки дрожали. Откупорил следующую.

На космодроме два последних корабля дали холостой ход.

Толпа налегла на солдат прочнее. Кажется, дальнюю часть круга уже прорвали, но офицер, дежуривший внутри уже скрылся на корабле и гражданских было некому удержать. От пропускного пункта к кораблю бежали врачи в окружении солдат.

Сержант даже успел подумать, что что-то здесь не так.

Врачи погибли первыми.

Как только они подбежали к самому кораблю, он стартовал. Медики с охраной сгорели.

На секунду все на космодроме замерли.

Замер солдат, который стоял слева от сержанта, прижав штык к груди какого-то гражданского. Застыл мужчина кавказской наружности, держа обезоруженного сержанта за грудки. Остановились люди, бежавшие от пропускного пункта вслед за врачами. Женщина, сидевшая на груди у какого-то гражданского оцепенела с большими пальцами, погружёнными в его глазницы.

Все смотрели вслед улетающему кораблю.

Ни_у_кого не осталось ни шанса.

Корабль набрал скорость, уменьшился в размерах.

Большие пальцы женщины с чавканьем скользнули глубже, кавказец встряхнул сержанта и безразлично бросил на асфальт. Солдат проткнул гражданского и, резко развернувшись, схватил сержанта за грудки, поднял на ноги, заорал:

- Что же это?! Какого ...?! Они... Они... - он задохнулся.

- Да, они нас бросили, - спокойно произнёс сержант, а потом так же безразлично стряхнул руки солдата и сел на землю по-турецки.

Небольшие группки людей вокруг продолжали методично убивать друг друга.

Кто-то потянулся в город.

Кто-то последовал примеру сержанта.

Солдат, кажется, хотел накинуться на него, но оступился о фразу "соблюдайте субординацию".

Сержант не собирался уподобляться животному даже сейчас.

- Что же...Что же делать? - растерянно спросил солдат.

- Смотреть салют, - ответил сержант и задрал голову, чтобы не пропустить момент, когда с корабля полетит бомба.

Солдат опустился рядом с ним. Для этого ему пришлось отпихнуть труп с развороченной грудиной и торчащими рёбрами.

Краснота сошла с лица Олега. Теперь он был бледен, но спокоен.

Они уже пили за землю, за достойную смерть, за хорошее зрелище, за учительницу географии...

Сеня отставил пустую бутылку пива и вопросительно посмотерел на Олега. Тот кивнул и достал из-за скамейки гитару, пристроил на коленях, задумался, взял какой-то случайный аккорд. Посмотрел на небо и вскрикнул: "Смотри, летит!".

"Играй, еще успеем... Он должен сначала из атмосферы выйти" - отозвался Сеня.

В этот момент из подъезда показалась та самая старушка.

У неё на руке висела корзинка с большой серой кошкой, а в руках был поднос с выпечкой.

- Я тут... пирожков напекла... мне самой не хочется, так может вы... - дрожащим, умоляющим голосом сказала она.

На космодроме несколько сотен людей сидело на земле, неотрывно глядя в небо. Вокруг них в беспорядке валялись изуродованные и покалеченные тела.

В центре города двое ускоряли свои движения во второй или третий раз, прохладные, мокрые от пота тела прижимались друг к другу. Дыхание учащалось.

На южной окраине сухой длинный мужчина заканчивал обливать церковь бензином. Всё оставалось по-прежнему, только теперь рядом с ним валялся мёртвый поп, забитый деревянным крестом, вырванным из земли. Мужчина аккуратно отставил канистру, протёр руки платком, неотрывно глядя на золотой купол, и полез в карман.

Трое гладили сытую серую кошку, давясь слезами. Она мурлыкала.

От корабля отделилась бомба.

Полторы сотни человек на космодроме хором выдохнули.

Летит!

Церковь вспыхнула.

Старушка неожиданно обняла двух подростков. Они прижались к ней.

Небо разорвал чудовищный свист.

Двое на площади достигли оргазма.

Бомба разорвалась на тысячи мелких цветных блёсток, не долетая до земли. Космодром, север, запад, юг, восток, всё потонуло в блеске и мерцании.

Это было конфетти.

Последний акт гуманизма не состоялся.