Не-е, только обстоятельства заставили меня идти этой дорогой... Дело в том, что автобус до кладбища, где я собирался посидеть с баночкой-другой пива у могилы брата, ходит только по Родительским дням. Ждать до апреля в планы не входило, а такси отпадало по причине отсутствия денег. Последние были истрачены как раз на то, что сейчас булькало в сумке. А здесь - от ближайшей остановки всего-то километра три. Правда, два из них по пустырю. В принципе - дорога как дорога. Даже их множество - всяк желающий выкинуть мусор, прокладывал новую. А было здесь поле когда-то. Громадное. Разделенное на квадратики и прямоугольники под картошку да овощи. С началом перестройки, когда с прилавков магазинов исчез даже "завтрак туриста", начали пустеть и участки. Лихие люди быстро прихватизировали с полей всё, до чего дотянулись. И заросло поле высоченным бурьяном, постепенно превращаясь в альтернативную халявную свалку. Поле, поле. Кусок России... То здесь, то там на кучах мусора мелькали сталкеры - местные бомжи-кладоискатели. Время от времени кто-нибудь из них наклонялся, чтобы поднять очередной артефакт и долго с задумчивым видом рассматривал его. Может быть, пытался понять, что за диковинка у него в руках, а может, вспоминал, что когда-то, в прошлой жизни, у него была такая же... - Ничё подобного, - встрял в мои размышлизмы Ворон, - соображает - потянет ли приз на стакан палёнки. И вот так всегда. Ворон - мой язвительный внутренний голос, не даёт полёту фантазии. Не успеешь взлететь над планетой, сразу же - на посадку. Впереди, занимая всю колею, стояла красная Тойота Королла с поднятыми стеклами, хотя день, скорее вечер, был довольно жарким. Рядом, по мусорной куче навинчивал круги местный сталкер, то и дело поглядывающий в её сторону. Обходя машину, я краем глаза заметил на заднем сиденье пышнотелую блондинку, заголённую снизу до пояса. Роскошные колени упирались чуть ли не в подголовник переднего кресла. Рядом акробатил нехилой комплекции мужик, пытаясь стянуть с себя светлые брюки. «Выездная бригада артистов, - сообразил я, - приехали с концертом для тружеников полей. В репертуаре - экстрасекс в актомобиле. Нелёгкий труд. Ну, же! Сталкер истомился!» - Да, пофиг им твой бомж, - втиснулся Ворон, - саксаул, блин, при дороге. Перепихнутся человеки по-шустрому - и по фатерам. Всё чики-чики, и привет Шишкину. Кстати, оне и на тебя забили. - Пошляк ты, птица. Речь о высоком, а ты... - Под ноги смотри, идеалист, - парировал Ворон, - на презервативе поскользнешься. Очередная группа артистов давала представление на Камазе, съехавшем с дороги в высокую траву. На сей раз в главной роли трудилась девочка из массовки, что тусуется вдоль федеральной трассы. Судя по ритмичным вверх-вниз движениям женской головки в кабине, к началу первого акта я опоздал. Не беда, - рядом с машиной, лёжа на вытоптанной траве, ожидали своего выхода на сцену запасные акты - трах с тибидохом - два братка с пустыми глазами. Тут же валялась бутылка из-под водки. Проводив меня невидящим взглядом, они снова углубились в медитацию. Как спортсмены перед стартом. Ни тебе "дай закурить", ни "скока время?". Хорошие ребята. Дружные. На приём к венерологу, видимо, тоже вместе... Дорога вильнула влево и пошла вдоль заросшего тальником ручья. Когда-то здесь была речка. От неё остались только высокий правый и заболоченный левый берега. Вдруг из прибрежных кустов на середину дороги, на четвереньках, выскочил черт-не черт - тёмный человек. Копчёный. Постояв в таком положении, он также быстро уполз обратно в кусты. Не разворачиваясь. Задом. Как в фильме с обратной перемоткой. Я с шумом выдохнул и на всякий случай перекрестился. На месте, где только что стоял в коленно-локтевой позе тёмный человек, лежала книга в светло-коричневом переплёте. Новенькая. А.Ф.Кони. Я перекрестился ещё раз. Точно - чёрт. - Вряд ли, - тут же вмешался Ворон, - книга без коней и без картинок. Такую никому не впаришь. Носком кроссовка я сдвинул книгу на обочину дороги - не часто, но машины здесь проезжают. Авось, кому-нибудь приглянется труд великого юриста. То, что я увидел дальше, перейдя по насыпи через ручей, встряхнуло до мозга ногтей. Крестись-не-крестись: в кювете вдоль дороги, вперемешку с разноцветными вещами, черепами крупного рогатого скота и ломаной мебелью, лежали сотни книг в добротных переплетах! Стоявшая рядом со свалкой ветла была украшена, как новогодняя елка игрушками, предметами женского нижнего белья. Съёмки сюра? Я огляделся по сторонам и ущипнул себя за ухо. Не отпустило - из кустов по другую сторону насыпи вместо камеры и фигуры Стивена Кинга мелькала голая задница. Очнувшись, я полез в могильник. Лев Толстой, Ремарк, Мериме, Дюма, Лермонтов, Вампилов, Драйзер, Майн Рид, Фенимор Купер, Солженицын, Сервантес.... Я сел на обочину и сжал голову руками. Навалилась апатия. - А ты напиши каку-нибудь книженцию, - вылез Ворон, - есть шанс поваляться рядом. - Заткнись, - отмахнулся я, и стал выгребать книги из-под завалов, сортируя по авторам. Так, некоторых томов до комплекта недостаёт. Видимо, до меня здесь побывали копчёный со товарищи. Здесь нет "На Западном фронте - без перемен", здесь не хватает второго тома "Угрюм-реки", здесь... Через полчаса вдоль дороги выстроились вереницей стопки из новеньких, с нетронутыми форзацами книг. Год издания, в основном девяностый-девяносто второй. На торцах блоков - ни пылинки. Последнее осталось загадкой. - Сейчас бы фотик..., - напомнил о себе Ворон. - Да, да, фото, - встрепенулся я и достал цифровик. - Пф-ф...! - на экране фотоаппарата высветился мерцающий контур. Сдохли батарейки. Кто ж знал... Я взглянул на солнце, опускающееся к горизонту. Нет, на сегодня съёмка отменяется. Сгонять за свежими не успею. Но снимки надо сделать. Придется идти этой дорогой завтра. Вопрос - что делать с книгами? Пока я занимался сортировкой, мимо меня проходили люди. Хромой мужик с совковой лопатой на плече, услышав, что я от него хочу, только половчее перехватил черенок и, утратив хромоту, набрал спринтерскую скорость. Глядя вслед, я только порадовался чуду исцеления. Парень с девушкой, вылезшие, наконец, из кустов на дорогу, дико оглянулись на меня и стали соображать - в какой стороне город. Сколько человек ещё пройдет? Возьмут ли книги? И пивка с братом все же хотелось попить. - А ты им не мешай, людям-то, - возник Ворон, - оставь халяву вдоль дороги. Буккроссинг, тэсскэзэть. О себе не забудь. - И то верно, - вздохнул я и стал искать хоть что-то похожее на пакет. Барахла было много. Почти новые, целёхонькие и, видимо, дорогие вещи, вышедшие из моды. - Я б не сказал, что вышедшие, - хмыкнул Ворон, - особо вон те лифчики и трусики с кружавчиками на ёлке, тьфу, на вербе. - Действительно, чего бы им здесь делать, - задумался я, - они же бешеных бабок стоят. - Кому-то стирать западло. Если запросто такую библиотеку выбросили, значит, совести - ни на грамм, а денег - куры не клюют, - резюмировал Ворон, - типа как у того нового русского, которой через день новый мерс покупал - в предыдущем за день пепельница переполнялась. Я уже присмотрел для своих целей широкую юбку и пытался изобразить из неё мешок, когда под одной из курток увидел вполне приличный дипломат. Выдрав из него все переборки и кармашки, я сложил самые ценные для меня книги и в первую очередь - Ремарка и Хейли. Само собой - Толстого и Вампилова. Короче, набил дипломат по самое некуда. Приподнял его и сразу опустил. Тащить груз на кладбищенскую гору - сизифов труд. Пусть чуток ещё полежат в бурьяне.
Береза в изголовье успела набросать рыжих листьев в цветник. Ель за обелиском уже перебралась своими лапами через оградку к Славкиной могиле. Сквозь хвою просвечивают новогодние украшения. Игрушек должно быть двадцать. Потому что отец с матерью перед новогодним праздником каждый раз добавляют по две. Убираю листья и открываю банку с пивом. - С первым сентября, чтоль, братан. Пивная пена растекается по цветнику и достигает муравейника. У муравьев аврал. * * * Солнечные блики бьют из луж на дороге. В неглубоком кювете, перепрыгивая через заторы из мусора и тонких льдинок, журчит ручей. Весна. Мы с братом шлепаем вверх по улице, застроенной одно- и двухэтажными домами из толстых, потемневших от времени бревен. Славка подставляет свое лицо солнцу, потом спрашивает у меня: - Ничего, что я тебя на конкурсе обошел? Я хлопаю глазами. А как же иначе? Брату, хоть и пятнадцать лет, он заканчивает одиннадцатый класс, а я в шестом. - Нет. - У тебя все хорошо получалось. Но, ты раскис под занавес... Накануне в нашей школе прошел конкурс среди учеников на лучшую память. Я победил среди младших классов, Славка - среди старших. В итоге в финале встретились два брата. Славка, прочищая прутом русло, ласково выговаривает ручейку: - Бежишь под горку, веселишься? А вечер настанет, как домой возвращаться будешь? А через две недели школа прощалась со Славкой. Весенний ветерок шевелит волосы на его лбу. В гроб поперек Славкиной груди ложатся алые ленты: лучшему ученику и выпускник 1999. В руке директрисы тренькает колокольчик. Последний звонок. Школьный двор переполнен. Не пришла только та, которая его предала... * * *
Смятые банки из-под пива летят в кучу с мусором. Спи спокойно, братишка. Я возвращаюсь на пустырь.
Я стоял на автобусной остановке и с удовольствием ощущал, как оттянутые тяжелым дипломатом руки обретали чувствительность. Вместе со мной в кармане, ожидая автобус, стояли ещё с десяток человек. Плотный, слегка датый мужик выписывал на асфальте пируэты, рискуя попасть под колеса несущихся по дороге машин. Вдруг, при исполнении наиболее сложного па, он столбиком рухнул на спину, раскинув руки в стороны. Толпа не отреагировала никак. Их больше занимал воробей, пытавшийся утащить корку хлеба из-под ног. Я чертыхнулся: если с танцором случился припадок, его надо оттащить с проезжей части и подложить что-нибудь под голову, чтобы тот в конвульсиях не разбил её об асфальт. Между тем наследник Петипа встал и занялся исследованием точки падения - почему именно в этом месте Земля крутнулась сильнее расчётного? Так, что ушла из-под ног. Не найдя причин, он вернулся в карман и начал приставать к стройной блондинке. С трудом втиснувшись в подошедший автобус, я сумел таки пристроить дипломат с книгами сбоку сиденья, а сам повис, зацепившись рукой за верхнюю перекладину в салоне. Народ оживился, готовясь к выходу на следующей остановке. По проходу, как поршень по цилиндру, устремилась женщина, ну, очень крупных размеров. Джинсы на ней сидели, как автомобильный чехол на бегемоте. Её движение сопровождалось громкими, трубными комментариями: "Понаставят здесь..., ни пройти, не проехать!" Что-то жалобно хрустнуло в бауле под ногой мадам. Джигит - владелец баула, только втянул голову в плечи. Я поспешил затолкать дипломат подальше под кресло, но не успел. О-ё-ё! Бегемотиха, проходя мимо, впечатала меня своими безразмерными бедрами в торец сиденья, и я на мгновение пожалел, что родился мальчиком. - Поосторожнее! - выдохнул я, морщась от боли. - Сумку снимать надо, - не снижая скорости, отрубила мадам. - Жрать надо меньше! - заорал во всю глотку Ворон, - тогда никто мешать не будет, - но, уловив укоризну Льва Николаевича из книги в дипломате, съёжился, - понял, ваше сиятельство, - и исчез. А я подставил под удар другую щёку: - Э-э... С моими вещами - как-нибудь сам. - Поговори мне, ещё... - Бегемотиха выпорхнула на остановке. Рессоры вздохнули. В салоне стало просторнее, но не уютней. Седоки смотрели с насмешкой. Джигит, как ни в чем ни бывало, выдвинул баул снова в проход - тот мешал ему расставить ноги на ширину плеч.
Дома, обтерев и без того чистые книги, я раскрыл одну из спасенных и погрузился в чтение. Понсон дю Террайль рассказывал мне о романтических похождениях Генриха Наваррского и его друга Аморе. Париж, мушкетеры, шпаги, спасенные от насильников прекрасные незнакомки... На какое-то время я выпал из того мира, что за окном. Но постепенно мысли снова и снова возвращались к пустырю и последующим событиям. Что с нами происходит? Мы постепенно сходим с ума и перестали это замечать, принимая за норму? В природе всё понятно - сколько в одном месте прибудет, столько же убудет в другом. В обществе - чем толще богач, тем больше тощих обездоленных. Куда в этом случае деётся добродетель? От богатых не дождешься - её у них нет, нищим - не до того. У середняков она давно подменена эрзацем: "как ты ко мне, так и я к тебе". Что случилось? Почему труды великих выброшены на свалку? Появились совершенно другие ценности? На какую помойку нам вставать в очередь? - Слишком много вопросов, - Ворон поднял с пола книгу, выпавшую из ослабевшей руки спящего, - ты поспи, а я тут в одно место смотаюсь. И он достал из шкафа огнемёт.
Замер пустырь в ожидании. Небо куполом до самого горизонта закрыто тёмными грозовыми тучами. Только громадным пятном выделяется поле с выбеленным под солнцем бурьяном. Ждут Титаны, возвышаясь над ракитами у ручья. Сурово смотрит Лев Николаевич на смельчака, вышедшего на бой за их честь. Верховой ветер теребит лохматую бороду графа Толстого, руки засунуты за ремень, подпоясывающий длинную рубаху-косоворотку. За его спиной, молча, стоят такие знакомые и ещё незнакомые Творцы. Напротив них в высокой траве поблескивают глазки дельцов и жуликов разных мастей, готовых рвануть с награбленным за границу поля. Белеют голые зады проституток и мужиков со спущенными штанами. Ползают в поисках дозы наркоманы. Бежит по дороге, пытаясь скрыться, стерва-бегемот из автобуса. Затаились мерсы, джипы и бээмвэ. Пригнули свои крыши, желая остаться незамеченными, многоэтажные особняки. Много чего скрывает от глаз бурьян на пустыре... - Не с тобой бьюсь, поле, а с тебя породившими, - говорит Ворон и даёт волю огню.
Здесь время остановилось
Фрагмент - 1/10. Через сутки. Книги, выставленные вдоль дороги, успели растащить. |
Библиотека // Объявления
