Красиво. Очень красиво. Снег этот пушистый, как ненастоящий совсем, кружится, падает. Всё в белом… нет, в серебре. Сверкает. Искрится от лунного света, будто алмазы россыпью. Как в сказке. Только холодно. И она опаздывает почему-то. Раньше всегда в десять минут восьмого, как часы, а сегодня опаздывает. Губы уже обветрились. Снежинки в лицо, щеки немеют. Зима. Ненавижу её. Странно-то как, такую красивую и ненавижу.

Уже на восемь минут опаздывает. Ох, если бы не мороз, ждал бы и слова не сказал. А так уж очень холодно. Может плюнуть и домой, чаю… А она пусть по этой холодине сама идет, вся такая раскрасневшаяся, и прядки волос на лице мокрые от снега… И губу закусывает. Меленькими шажочками по скользким ступенькам во двор… Ну вот, уже и дрожать начинаю.

Нет, дождусь. Сколько ждал её, сколько хотел. Дождусь, раз решил. Тем более то, как она губу закусывает. Зима, будь она неладна. Злюсь-то как. Но это хорошо, это согревает. А вдруг сейчас она из-за угла, и ветер ей в лицо. И она, раздосадованная, юбку поправляет. А я стою у лестницы за деревом, смотрю на её пухлые, алые от этой зимы губы и дрожу.

Но нет, старик какой-то.

Двадцать минут. А вдруг не придет? В животе урчит неприятно. Надо о глазах её думать. Глубоких таких, задумчивых. И ресницы длинные… а на них снег. Взять и растопить их дыханием своим. Горячо, дрожать уже не перестаю. А потом волосы её длинные собрать обеими руками и вдыхать их морозную свежесть… и целовать… а потом шею… и губы… и руки её тонкие раскинуть в стороны на снегу и грудь целовать… живот… и пить её жадно, терпкую, соленую до дна. А потом…

Ох, ну, вот она, наконец-то… красивая-то какая… господи, хоть бы нож не выронить, руки мокрые совсем… только бы не кричала…