Раз-два-три-четыре… Мама ласково держала ее за пухленькие ручки и медленно-медленно считала. Мир смотрел светящимися зелеными глазами сквозь листву деревьев – прямо к ним в окно. И улыбался. А Катя улыбалась ему в ответ и делала новый шаг навстречу. Сердце билось быстро-быстро: раз-два-три-четыре – делать первый шаг было так страшно…

Раз-два-три-четыре… пять – вышел зайчик погулять… Она мечтала стать балериной… Она? Я? Я – ты – он – она… Она. Мечтала стать балериной, когда ей было четыре. А когда ей стало пять, она впервые увидела себя в зеркале. Нет, не то чтобы она не видела себя раньше. Просто раньше она смотрела на себя в зеркале. А теперь увидела. У нее были вьющиеся волосы, черные, как вороново крыло… Ах, Боже ты мой… Не как вороново… Просто черные… Большие глаза… Это было хорошо и совершенно не мешало ей стать балериной. Пухлые щеки, пухлые руки, пухлые ноги… Это да – это мешало. Но было непонятно – чем. В пять это непонятно.

Потому ее повели в танцевальный кружок, группу младшую. Преподаватель вздохнула: «По росту ее надо в старшую, по возрасту – в младшую. А по весу… может, вы ее куда-нибудь на рисование отдадите?».

«Кушай, Катенька, будешь толстая, красивая…» Бабушка не желала ей зла. Бабушка желала, чтоб рос нормальный одесский ребенок. А одесский ребенок это: перевязочки на руках – это раз; перевязочки на ногах – это два; щеки такие, что приходится смотреть, приподняв голову, поскольку заслоняют окружающий мир – это три; три подбородка как минимум – это четыре. Раз-два-три-четыре… Пять. Зайчик вышел совершенно одесским.

В школе она похудела. Повели опять на танцы. Выщербленные, словно зубы, стены филармонии. А цвет – как будто эти зубы регулярно грызли шоколад и окунались в кофе. Готический стиль. Но Катенька этого не знала. Она просто очень испугалась. Преподаватель вздохнула: «Ну, с весом уже все в порядке. Но без слуха она танцевать не сможет. Вы б ее, все-таки, на рисование».

На рисование она не пошла – пошла на музыку. Оказалось – ребенок с идеальным слухом. И - раз-два-три-четыре… Спину ровней, в руках яблочки, легато-стакатто… Белые бантики, как ушки у Чебурашки… Слезы на глазах. Клавиши ощерились белыми вставными и черными своими зубами. И какой дантист-извращенец тут разгулялся? Я – ты – он – она… Это я сказала. Она так не думала, она просто очень испугалась. А клавиши клацали своими зубами, как будто в них застряла скрепка… Раз-два-три-четыре… Четыре, кстати, тоже оценка.

Раз-два-три-четыре… Не четыре года прошло… Четырнадцать… Катенька, тощая, как щепка… вобла? Доска? В общем, Катенька, отучившись в престижном ВУЗе, шагнула на порог танцевального класса. И ее приняли.

Раз-два-три-четыре… Деми-плие? Это что такое? Стать э-пальман… Катенька знала, что такое пальма… А вот это – то, что на нее кричали, воспринимала исключительно как мат. Гнулась, тянулась, махала ногами… Выворачивала негнущиеся колени, изворачивалась, как уж… Да уж… В третьем ряду кордебалета, в углу, самое главное - это, чтоб ее болезненный оскал был хоть немного похож на улыбку.

Под раз-два-три-четыре засыпала, под четыре-три-два-один – просыпалась. Хореограф – огненная женщина. Знаете, есть такие зажигалки, в них над газовой горелкой подвешен кусочек меди? Горящий газ нагревает этот кусочек, и пламя окрашивается в зеленый цвет… Вот такие глаза были у ее хореографа. Рыжие волосы извивались, как языки огня на ветру. Но Катенька об этом не думала, она просто очень боялась. «КАтюшка (ТОлюшка, Олюшка… - нужное подчеркнуть)», - шипела Леди-Огонь: - «Я сказала – колено выпрями! Что значит – такое колено? Надо, чтоб было другое». И краснела, как переспелый помидор.

И у Катеньки образовались новые коленки. И сольный танец. Соленый – от слез, пота и… крови – коленки, выписывая коленца, как и локотки, больно бились о деревянную сцену.

…Их было четыре, этих ступенек, которые надо было перемахнуть в танце. Катенька упала на все – плашмя. Четыре крепких свежевыструганных зуба смачно вгрызлись в тело. «Подъем, подъем», - шепнула она. – «И – раз, два, три, четыре. Пошла». Аплодисменты, аплодисменты.

Танец любви… Румба… И – раз, два, три. Руки их сплетались, бедра касались ноги партнера… В этом танце важней всего полностью ему доверять; слушать, слышать, слушаться. Тогда тела раскачиваются на волне музыки. Тогда танцевать несложно – просто расслабляешься и плывешь. При удачно сложившихся обстоятельствах румба может неожиданно перейти в марш Мендельсона. Слишком режет слух? Зато вполне логично.

Под раз-два-три-четыре качать колыбель… не вышло. Острые зубки ступенек грызли Катеньку до сих пор. Зато время танцев еще не кончилось.

Время танцев еще не кончилось. Раз… Два… Три… Четыре… Ступенек было пять, но первую она называла «и». Коленко согнули – и – раз. Другое… Двааа. Триии. Четыыыыре. Вот она и у заветной двери. Остается только повернуть ключ в замке. Темный коридор, пропитанный застарелым запахом табака; кухня, на две трети стен окрашенная в ядовито-синий цвет, засаленная клеенка. Облокотиться о стол, медленно, без счета, опуститься на табуретку.

За окном – детское щебетанье. Смех. «Баба Катя, выгляни в окошко, дай папироску. Баба Катя, как добираться будешь, ногами или на метле?» Смешные дети. Смешные…

Баба Катя закрыла глаза, прислушиваясь к гулкому стуку в ушах. Раз – два – три- четы…