пролетая над планетой только боковым зрением замечаешь осколки отражений, скользящие, зацепленные пластиком фюзеляжа, и также, где-то за границами четкой видимости, всегда живет твое присутствие, очертания ласковых рук, кольца волос на подушке, мои ботинки при входе, катастрофическая лестница, ведущая к выходу из твоего подъезда, и треплющиеся влажным ветром, бумажные объявления на дверях, и ни о чем не подозревающие лица пассажиров аэротакси, уносящего, как по водосточной трубе, также безнадежно, необратимо, мое тело туда, вниз, к поверхности, разлива,я разбивая по асфальту космоса, оставляя только осколки, очертания, кольца, изгибы, блики трусливой ненадежной памяти. когда рассекаешь атмосферу, наполненную ядовитым давлением, экспрессивными красками, вздохами гейзеров, пылью и ультрафиолетовыми цветами, то как бы растворяешься в ней, перестаешь существовать как личность, кусочки воли, желания, стремления откалываются, обсыпаются, оголяя костяк из отчаяния и равнодушия, или скажем, получается, что к тебе подходит вахтер-старик и забирает на хранение весь твой земной багаж, кроме фотокарточки пришитой к груди, и остается ждать дня выдачи, и только потом разбираться в пропажах, оживлять подвысохшие цветочки планов и ожиданий.

молнии стреляют на горизонте, рубиновый закат, это также красиво, как губы распорядителя некроцеремоний, мое сердце замирает, будто неловкий башмачник воткнул туда шило, перепутав орган с ботинком, странно, что такие мысли, состояния, почти отчаянные, почти предательские, возникают в голове астронавта-исследователя, каждый вдох которого стоит работодателю больше, чем может позволить себе потратить в неделю среднестатистическая киборг-жена. но это знакомая история, когда самые сильные, надежные вдруг подводят, вдруг ломаются, как часы и не ходят больше по веревочке, а срываются и падают, пока не упадут. надеюсь, это не тот случай, приземление в штатном режиме, значит не тот. эй колумб, добро пожаловать домой, в америку.

здесь, на Везувии идут дожди, погода играет, суспензия, смесь селитры с водой каплями решетит бесконечный сине-зеленый простор атмосферы. а я, как школьник приник к окну и смотрю, может быть мне хочется галлюцинаций, может быть за завесой почудится твое лицо, волосы ползущие ко мне, или что-то похожее промелькнет в моей голове, как видение, мираж, больной росток. мне не оторваться, мой взгляд не прорвется дальше этой мутной пелены. мои мысли способны вырваться за атмосферу в тяжелый космос, поразить воздушную оболочку земли, пробежаться элестрическим воском по сырым, непричесанным улицам со старыми трамвайными рельсами посередине и, пробившись сквозь окно, лечь рядом с тобой на мятое покрывало, где ты словно сбитая машиной кошка, рабросана, смята, распластана и раздета, смотришь в пожелтевший потолок сквозь такую же как здесь, плывущую, но только соленую пелену.

но как это назвать? мои мальчишеские выходки, приступы сентиментальной агонии. разве можно позволять себе такие игры? разве можно только ради удовольствия загонять себя в ловушку? в таких ситуациях твой лучший друг это борт-психолог, разве не так?

но еще сложнее, когда наконец приходит эта картинка тихого ужаса, такого тихого, что сам себя не слышишь. это картинка - великая махинация мозга, очень простая, почти примитивная: два камня, лежащие на берегу океана. без движения, принимая на себя вялые ленты дождей и солнечные раскаты, мороз, соленые океанические брызги, дрожание почвы, дыхание растений. они лежат молча, не шевелясь. обычные камни. они лежат на разных берегах океана. и они знают друг о друге.