Судьба творит человека, вместилище всех добродетелей, сокровище среди живущих, украшение земли, — и губит его в одно мгновение. О горе! Сколь она неразумна!
Александр Николаевич Башлачёв. Публичное одиночество
Один из героев Ремарка удивлялся, почему это до сих пор не пришло никому в голову поставить памятник луне или цветущему дереву. Наверное, потому, что дерево и луна существуют как бы вне времени. Вне исторических категорий, дат и имен, которые хранит наша память.Я всегда удивлялся, насколько случаен и прихотлив этот самый исторический выбор. Вряд ли кто-нибудь вспомнит сейчас имя женщины, сочинившей песню "Бесаме мучо". Или фамилии лётчиков из экипажа Николая Гастелло. Но бывает наоборот. ...
Вряд ли стоит искать логику в исторических предпочтениях. От одних остаются громкие имена, толстые тома сочинений. От других – что-то неуловимое, как ветер в пустой комнате. Иногда – почти ничего. Но и те и другие достойны того, чтобы о них помнили.
Александр Башлачёв был невысокого роста. Многим запомнилась его застенчивая улыбка. Он носил на шее три маленьких колокольца, играл на гитаре и писал удивительные стихи. Родился в Череповце, прожил двадцать семь лет и покончил с собой в Ленинграде, выбросившись из окна. После его смерти осталось около шестидесяти стихотворений. Почти все они уместились в тонкой книжке, изданной в девяностом году.
"Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт" – в этих словах Высоцкого нет, по-моему, пафоса. Только горечь, граничащая с издёвкой. Мол, живой поэт – вроде как неполноценный. А вот страдания и жизненная драма придают истинную цену стихам. То есть смерть как бы оправдывает поэзию. Делает её правдой в глазах требовательного потомства.
На мой взгляд, это извращённая логика. Ведь настоящая поэзия не нуждается в оправданиях и доказательствах своей правоты. Стихи – как луна и цветущее дерево – должны быть лишены показного трагизма, чужды дешёвым эффектам.
Трудно говорить о популярности Башлачёва. Хотя в Москве и Ленинграде он встретил самый тёплый приём. Пел в театре на Таганке и на Ленинградском рок-фестивале, слышал восторженные отзывы Александра Градского, Андрея Вознесенского, Артемия Троицкого, Бориса Гребенщикова... Но держался особняком от многочисленных бардов, поэтов, рок-исполнителей.
В лексиконе великого Станиславского бытовал такой термин – "публичное одиночество". Артисту каким-то образом удаётся быть одиноким в присутствии десятков, сотен людей. Люди в зале тоже одиноки, каждый по-своему. И артист выражает то, на что слов у них не хватает. Это его дар, его счастье, его обязанность. Вот поэтому и счастливы люди в его присутствии. То есть пока он на сцене...
В феврале восемьдесят восьмого Башлачёва не стало. "Поэты живут и должны оставаться живыми", – пел он в ответ на слова Высоцкого. И дальше:
Короткую жизнь, семь кругов беспокойного лада Поэты живут. И уходят от нас на восьмой.
Термин "публичное одиночество" вспомнился мне, когда показали по телевизору концерт памяти Башлачёва. Сколько людей, оказывается, любили поэта, хотели ему помочь, тепло к нему относились. Но это не мешало Башлачёву петь такие, например, вещи:
Я с малых лет не умею стоять в строю. Меня слепит солнце, когда я смотрю на флаг. И мне надоело протягивать вам свою Открытую руку, чтоб снова пожать кулак.
Аудитория Башлачёва – не те люди, которые могут стать плечом к плечу, выйти на улицу, скандируя любимые строчки. Я никогда не слыхал башлачёвские песни в исполнении застольного хора, под водочку. Хоть и фольклорны они, но ни слова не выкинешь, не заменишь – уж больно всё личное. И даже на сохранившихся записях редких квартирных концертов публика всё чаще молчит, загипнотизированная поэтом.
Может, дело тут в том, что Башлачёв никогда не стремился говорить общедоступное, сторонился по возможности ёрничества и поверхностной социальности. Большинство его песен написано в жанре исповеди, бесконечно далёкой, кстати, от показной исповедальности, вошедшей тогда, на волне перестройки, в моду. И от эффектного разрывания рубашки на груди, которое казалось Башлачёву безвкусицей.
Исповедь как-то не располагает к публичности. Цель её – вычерпать до дна мутную воду своих сомнений. Своего одиночества и тёмной, запретной, порой языческой радости.
Незадолго до смерти Башлачёва поразила немота. Не физическая, а поэтическая. Он почти не писал и старался не выступать со старыми песнями. Целых два года (те самые, за которые сочинил почти все свои вещи) Башлачёв жил в таком напряжении, что истощение не могло не наступить. Он отдал слишком много и слишком быстро. Да и вообще чудо не может длиться всегда и тем более – стать профессией. Чудо длится мгновение – жизнь многим дольше. Как и память о чуде.
"Я знаю, – говорил Башлачёв, – душа начинает заново маяться на земле, как только о её предыдущей жизни все забыли. Души держит на небесах энергия памяти". Эта "энергия памяти" и есть, наверно, любовь. "Нет тех, кто не стоит любви", – поётся в одной из лучших его вещей. Действительно, таких людей нет.
Автор: Ян Шенкман,
Александр Башлачев. "Время колокольчиков" Ох, долго шли - зноем и морозами. Все снесли - и остались вольными. Жрали снег с кашею березовой. И росли вровень с колокольнями.
Если плач - не жалели соли мы. Если пир - сахарного пряника. Звонари черными мозолями Рвали нерв медного динамика.
Но с каждым днем времена меняются. Купола растеряли золото. Звонари по миру слоняются. Колокола сбиты и расколоты.
Что ж теперь ходим круг да около На своем поле - как подпольщики? Если нам не отлили колокол, Значит, здесь - время колокольчиков.
Зазвенит сердце под рубашкою! Второпях - врассыпную вороны. Эй! Выводи коренных с пристяжкою И рванем на четыре стороны.
Но сколько лет лошади не кованы, Ни одно колесо не мазано. Плетки нет. Седла разворованы. И давно все узлы развязаны.
А на дожде - все дороги радугой! Быть беде. Нынче нам до смеха ли? Но если есть колокольчик под дугой, Так, значит, все. Заряжай - поехали!
Загремим, засвистим, защелкаем! Проберет до костей, до кончиков. Эй! братва! Чуете печенками грозный смех Русских колокольчиков?
Век жуем. Матюги с молитвами. Век живем - хоть шары нам выколи. Спим да пьем. Сутками и литрами. Не поем. Петь уже отвыкли.
Долго ждем. Все ходили грязные. Оттого сделались похожие, А под Дождем оказались разные. Большинство то - честные, хорошие.
И, пусть разбит батюшка Царь-колокол - Мы пришли с черными гитарами. Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл Околдовали нас первыми ударами.
И в груди - искры электричества. Шапки в снег - и рваните звонче. Рок-н-ролл - славное язычество. Я люблю время колокольчиков
Готовя этот материал, невольно вспомнил Леонида Шевченко, кинулся узнать, когда его день рождения – оказывается нигде не указывается (надо будет у Гридиной уточнить). Только год – 1972 г. И еще место рождения – Волгоград. Потому что в этом же городе он и был убит 25 апреля 2002 года. При жизни я не знал его, хотя, наверняка, сталкивались на Квадрате – лицо очень уж знакомо. Уже значительно позже Николай Попов читал мне его строки... "Руки матерей на плечах – эполеты непризнанных поэтов..."
Безмолвные строфы Наконец-то можно подержать в руках не макет, не рукопись - полновесную книжку. В черной обложке с золотым тиснением: "Леонид Шевченко. Мистерии". Цвет обложки - не траур, и, открывая книгу, не хочется устраивать очередные слезливые поминки. Но никуда не деться от жестокого факта: два года уже, как нет на земле 30-летнего поэта. Он обитает теперь где-то в горних высях, в глубоком космосе. И продолжает оттуда говорить с нами - все тем же языком, который не каждому понятен. Сегодня, уже зная о его судьбе, остается лишь поражаться глубине и точности предвидения. Приведу целиком коротенькое стихотворение "Пасха", включенное в посмертный сборник: В 2002-м не умереть совсем, сидит над справочником каббалист-очкарик, евреи штурмуют Вифлеем, и среди них мой одноклассник Арик. Мой крестоносец! Дело на мази, паскудный Бах в твоем концертном зале, Израиль, армия, "узи", собаки райские премьер-министра искусали. Расковыряй болячку коготком, хвост распуши и поделись иными снами. . . . . . . . . . . . . . . Директор школы. И песочница с песком, когда судьба по следу шла за нами, как трудовик с учебным молотком, как палестинец с мокрыми глазами. Теперь мы можем только гадать: что означают точки перед последней строфой? Недостающие строки, которые автор не успел вписать? Длинную очередь из автомата "узи"? А может, это просто глоток воздуха, который надлежит сделать читателю, переходя к финалу?.. Чтобы адекватно понимать стихи Леонида Шевченко, простого умения читать маловато. Надо еще уметь думать над прочитанным. Желательно иметь и богатый читательский опыт, чтобы подмечать все "подводные камни" скрытых цитат, все переклички и все варианты полемики с другими поэтами. К примеру, финал процитированного стихотворения может оценить только тот, кто знаком с творчеством Арсения Тарковского или хотя бы видел фильм "Зеркало", созданный его сыном Андреем. Вспомните строчки Тарковского, звучащие за кадром: "Свиданий наших каждое мгновенье Мы праздновали, как богоявленье..." И вспомните, как завершается это удивительно трепетное и светлое стихотворение: "Когда судьба по следу шла за нами, Как сумасшедший с бритвою в руке". Как бы ты ни пьянел от радости бытия, помни о роке, преследующем всякого смертного. "Memento mori", как говорили древние римляне... Антон Павлович Чехов когда-то писал, что за спиной у каждого счастливого должен стоять некий "человек с молоточком", напоминающий ему о существовании несчастных. Настоящий поэт - это всегда такой вот "человек с молоточком". Только достучаться ему суждено, увы, не до каждого сердца. Большинство людей глухо к поэтическому слову. Им кажется, что автор, пишущий трагические стихи, просто упивается своими придуманными страданиями, получая от этого некое мазохистское наслаждение. Мне доводилось слышать от неглупых, в сущности, и достаточно образованных читателей довольно странные отзывы о поэзии Леонида Шевченко: нытик, дескать, апологет пессимизма... Искусство, дескать, должно приносить радость и звать к свету, а у него - сплошные "кладбищенские мотивы"... Люди, выдавшие такое в адрес Леонида, называли себя тогда моими друзьями, и я не стала спорить с ними, хотя у меня были аргументы в противовес. И сейчас я ни с кем не спорю, а всего лишь прошу обратить внимание на парочку фраз из предисловия к "Мистериям", написанного Сергеем Васильевым: "...не потерянность поколения, а потерянность человечества, в генах которого, как утверждают ученые, изначально заложен код самоуничтожения, остро ощущал Леонид Шевченко. А смерть, населяющая чуть ли не каждое стихотворение , является всего лишь своего рода лакмусовой бумажкой, проверяющей человека на вшивость и заставляющей его чувствовать ответственность за свое рождение". Очень точно, на мой взгляд, сказано. Сергей Васильев провел титаническую работу по исследованию творчества поэта, без которой невозможно написать толковое предисловие. Он приложил немало усилий, чтобы книга все-таки вышла в свет - если не к первой годовщине смерти, то хотя бы ко второй. И составлением сборника тоже занимался Васильев. Он так выстроил последовательность весьма разнородных текстов, что книга воспринимается как единое целое, как величественное здание, спроектированное архитектором-классицистом. Следом за уже упомянутым стихотворением "Пасха" идет цикл "Молочная трава", посвященный... Кому? Догадайтесь с трех раз... Арсению Александровичу Тарковскому. Из единственной прижизненной книги "Рок" в посмертный сборник Леонида Шевченко вошли только самые лучшие стихи, достойные соседствовать с более поздними и более зрелыми. В последний год жизни Леонид начал писать неординарную прозу, не похожую ни на чью другую, сразу отмеченную авторским "клеймом". Повесть его и рассказы тоже стали частью "Мистерий". А завершили книгу два литературоведческих эссе, посвященных неизмеримо далеким друг от друга писателям - Льву Толстому и Эдгару По... Чем удивил бы нас Леня Шевченко, проживи он еще хотя бы лет десять? Снова и снова перелистываю книгу, и в мозгу сами собой складываются строчки: "Его убил не сумасшедший с бритвой, а трудовик с учебным молотком..." Дальше - пока ничего. Безмолвные строфы из одних многоточий. Морзянка, надиктованная из небытия. "Учебный молоток" сделал свое дело: чеховский "человек с молоточком" больше никому ни о чем не напомнит. Пребывайте в счастье, счастливые... Образ из пророческого стихотворения перекочевал в грубую реальность. Как он выглядел, этот "трудовик", нанесший роковой удар в висок поэту? Во что он был одет? В широченные штаны "гопника" или в милицейскую форму?.. Боюсь, мы никогда этого не узнаем. И остается утешаться лишь другим пророчеством Леонида: "В 2002-м не умереть совсем..." Он не умер в 2002-м. Поэты не умирают. ... И не беда, что на ее титульном листе никогда не будет автографа поэта. Зачем автограф, если есть стихи?..
газета "Вечерний Волгоград", Гридина Галина
Потихонечку выкладываю его "Мистерии" на
Леонид Шевченко «День Победы». …День Победы: синева, над головою ангел-мститель, любая женщина — вдова, любой мужчина — истребитель. Я видел Гитлера во сне, ну а потом пришла Победа. «Купи мороженого мне плодово-ягодного, деда…» Но дед не смотрит на меня, ему давно пора обратно, он превращается в туман и говорит: молчи, болван. Троллейбус, почта, магазин. На рынке клетка с попугаем. Идём по городу, скользим и пропадаем, пропадаем. Повсюду флаги и сирень, в моей руке воздушный шарик, тяжёлый шарик, красный шарик. И я кричу: «Купи, купи (и просыпаюсь) — плодово-ягодного, деда…» Над городом салют. Победа.
РАЗГОВОР посвящение Поэту Александру Башлачёву Я не сплю. Нет, не сплю. И всё это не бред. Я пишу — хоть и нет, вроде, сил — Потому что стихами к поэту поэт Обращался всегда на Руси.
Я с тобой не знаком был до этой поры — Не заметил свечу на ветру. Я недавно совсем твои песни открыл И твой голос на лезвиях струн.
Потолкуем, земляк! Нам найдётся о чём. Нереальность беседы — не в счёт. Сядем рядом, Сашок. Пусть мы оба не пьём: Ты — уже, а я, видно — ещё.
Я, наверное, всё до конца не пойму И не в праве я так донимать. Не легко на душе и не ясно уму… Но мне многое нужно понять.
Почему своей кровью ты точку в строке Сам поставил, вдруг встав на краю? Ну, зачем колокольчик ты сжал в кулаке? Ведь они в кулаках не поют!
Ты писал и не верил, что будут и те, Кто услышит тебя и поймёт. Неужели ты понятым быть расхотел, Не желая пойти через брод?
Пережить равнодушия ты не сумел Потому что неровно дышал. Ты от боли кричал, а все думали — пел… Так рвалась на свободу душа.
Ты рогов дорисованных трогать не стал На иконе своей всё равно. Почему ты нашёл этот выход не там И за двери вдруг принял окно?!
…Ты поёшь мне в ответ о терзаньях своих — Я кассету кручу взад-вперёд, И надеюсь понять через песни твои Своей жизни кривой переплёт.
Как сорваться с насиженных мест, как с креста, Чтобы ближнему делом помочь? Как догнать — но не вплавь! — в море злобы Христа, Босиком уходящего прочь?
Есть у всех рубежи. У меня — в тридцать три. Будто умер. С креста уже снят. Только чудится мне — воскресает внутри Кто-то лучше и чище меня.
Мне так много всего ещё нужно нагнать, Чтобы чувствовать так же, как ты. Мне собою самим предстоит ещё стать, Изводя меловые листы.
Вот такой разговор. Ты меня уж прости, Что я душу бередил твою. Я ищу, как в себе ещё сил наскрести, Чтоб найти снова душу свою.
Я опять сам не свой. Но всё это — не бред. Я пишу, хоть и нет, вроде, сил. Мне, наверное, просто был нужен совет. И его я уже получил.
Спасибо тем, кто еще помнит и любит Сашу Башлачева.
Хочется пить, но в колодцах замерзла вода. Черные-черные дыры, из них не напиться. Мы вязли в песке, потом соскользнули по лезвию льда. Потом потеряли сознание и рукавицы......
Наша правда проста, но ей не хватит креста И солорменной веры в "спаси сохрани", Ведь святых на Руси только знай выноси В этом высшая мера: скосил - схорони...
Библиотека // Объявления
