Бежал, бежал, видел тысячи солнц,
Целовал руки прохожим,
Похожим дарил вещи, ключи от дома,
Мелочь, всё, что было в карманах;
Предлагал написать книгу
Прямо на небе. Руками
Слышал, как прорастают перья.
Думал, сейчас всё рухнет
Или станет ещё лучше,
Но тысячи куда-то делись,
Домой не попасть, книгу
Сожрали до слова птицы.
И снова душно, душно
И чьи-то напялив лица,
Бредут по холодной жиже
Скользкие, мёртвые души.

Алексей Кудаков

Часто плохо пищущая ручка мешает человеку написать гениальную книгу.

Прочла лекции Владимира Набокова по русской литературе. Эти лекции были записаны друзьями Набокова – студентами, которым он читал курс русской литературы в американском университете. Книга вызвала желание спорить с автором, обвинять его в беллетристичности, стремлении играть на контрастах, выискивании с одной стороны анекдотичных подробностей из жизни писателей, которых мы привыкли считать великими, с другой – его утверждение, что заигрывание с гением – порочно (ну не здесь ли потрясающий образчик «а в своем глазу»). Некоторые довольно злобные выпады против других талантливых (Чайковский – посредственный композитор), при том что невысказанное и высказанное «а вот я» сквозит чуть ли не в каждой подобной колкости.

Впрочем, Набоков – талантливый, наблюдательный критик-беллетрист, у него можно многому поучиться, и читается его книга с удовольствием. Однако, видно, что этот человек с русской фамилией, сидит на двух стульях, то есть он так и не стал до конца западным, но и русским не остался. Приведу некоторые яркие моменты из его лекций. Названия отрывкам даны мной.

О цензуре

В России до советской власти существовали, конечно, ограничения, но художниками никто не командовал. Живописцы, писатели и композиторы прошлого века были совершенно уверены, что живут в стране, где господствует деспотизм и рабство, но они обладали огромным преимуществом, которое до конца можно оценить лишь сегодня, преимущество перед своими внуками, живущими в современной России: их не заставляли говорить, что деспотизма и рабства нет.

О «Мертвых душах»

«Ревизор» и «Мертвые души» - плоды его (прим. Гоголя) собственного воображения, его ночных кошмаров, населенных выдуманными им, ни на что не похожими существами. Они не были и не могли быть зеркалом русской жизни того времени, поскольку Гоголь, кроме всего прочего, не знал России, и его неудачная попытка написать второй том «Мертвых душ» - результат недостаточного знания жизни и невозможности перенести порождения своей фантазии в реалистичную книгу, которая должна была способствовать смягчению нравов в стране. Но критики увидели в пьесе и романе обвинительный акт против взяточничества, хамства, беззакония и рабства. В этих книгах усмотрели революционный протест, и автор – боязливый, законопослушный гражданин, имевший многочисленных влиятельных друзей среди консерваторов, - пришел в ужас от того, что критики нашли в них.

О советской литературе

«Ольга молчала.
- О, - сказал Владимир, - почему ты не можешь любить меня так же, как я люблю тебя?
- Я люблю мою Родину, - ответила она.
- Я тоже! – воскликнул он.
- Но есть что-то, что я люблю еще больше, - продолжала Ольга, высвобождаясь из его объятий.
- И это?.. – поинтересовался он.
Ольга взглянула на него ясными голубыми глазами и быстро ответила: «Партия».

Роман Антонова «Большое сердце»

О Гоголе и Пушкине

Приезд в столицу был омрачен сильной простудой, которая усугубилась тем, что Гоголь отморозил нос и тот потерял всякую чувствительность… Если верить легенде, которыми в более поздние годы Гоголь любил украшать свое прошлое, первое, что он сделал, приехав в столицу, был визит к Пушкину, которым он бурно восхищался, не будучи знаком с великим поэтом. Великий поэт еще не вставал с постели и никого не принимал. «Бог ты мой, - воскликнул Гоголь с благоговением и сочувствием. – Верно, всю ночь работал?» «Ну уж и работал, фыркнул лакей Пушкина, - небось в карты играл!»

О Гоголе и стихах

Он привез в Петербург несколько поэм – одна из них, длинная и туманная, звалась «Ганц Кюхельгартен»… В поэме «Ганц Кюхельгартен» рассказывается о несколько байроническом немецком студенте; она полна причудливых образов, навеянных прилежным чтением кладбищенских немецких повестей:

Подымается протяжно
В белом саване мертвец,
Кости пыльные он важно
Отирает, молодец!

Эти неуместные восклицания объясняются тем, что природная украинская жизнерадостность Гоголя явно взяла вверх над немецкой романтикой. Больше ничего о поэме не скажешь, не считая этого обаятельного покойника, она – полнейшая беспросветная неудача. Написанная в 1827 г., поэма была опубликована в 1829-м. Гоголь, который любил напускать на себя таинственность, в данном случае может быть оправдан – он не зря пугливо выглядывал из-за нелепого псевдонима В. Алов, ожидая, что же теперь будет. А было гробовое молчание, за которым последовала короткая, но убийственная отповедь в «Московском телеграфе», Гоголь со своим верным слугой кинулись в книжные лавки, скупили все экземпляры и сожгли их. И вот, литературная карьера Гоголя началась так же, как окончилась лет двадцать спустя, - аутодафе, причем в обоих случаях ему помогал покорный и ничего не разумеющий крепостной.

Звонок Джону Леннону с неизвестного номера:

«Есть такая страна, Джон,
где
все играют на банджо
и не думают о еде.
Ты даже не представляешь, Джон, –
они питаются светом,
исходящим от собственных жён.
Свет со вкусом вина и хлеба,
свет, играющий на ветру.
Смотришь в небо,
перебираешь
полоски струн,
лёжа на тёплых коленях жены,
и никакие занятия больше тебе не нужны.
Тебе понравится, ты не такой пижон,
приезжай вместе с Йоко, Джон.
Аж сердце ёкает, когда думаю, что снова тебя увижу,
это даже лучше, чем ночью гулять по Парижу.
Если не хочешь банджо,
то захвати свой старый, как смерть, рояль.
Это такая страна, Джон,
там совсем не нужна мораль:
ты играешь – жена излучает свет;
и ни войны, ни религии – нет.
Это не страшно – подай мне знак,
я пришлю за тобой упряжку
и несколько звёздных собак.
Их потом не догонишь
ни на самолёте, ни на корабле.
Ты понимаешь, Джонни,
эта страна не совсем на Земле.
Да, что-то вроде Клондайка:
добираться только на лайках,
работать, не покладая рук,
только климат мягче и вместо золота – звук.
Здесь много отличных ребят
и настоящего рок-н-ролла.
Не знаю, как насчёт Пола,
а Джордж скоро будет здесь.
Бросай свой Лондон
и его туманную спесь!
Как выйдешь на улицу,
крикни: « Довольно!» –
возникнет
возничий по имени Марк.
Сначала будет немного больно,
потом беспросветный мрак;
а через секунду ты будешь дома, Джон.
Начни с тональности до мажор...

СВетер

Кто уязвит меня настолько, чтобы птицы
Садились мне на плечи и стихи
Клевали с губ моих, забывших о вине,
Тот будет кем-то, видимо, из вне,
Возможно не живым уже, не здешним,
Не пачкавшим чернилами руки
Со дна реки.
Кто уязвит меня так метко, чтобы вспомнить
Мне удалось сквозь вереницу лет
Насколько холодно, насколько мы бездомны,
Тот будет кем-то, евшим со мной хлеб,
Вокруг смотрящим общими глазами,
Не время измеряющим часами,
А мною свет.

алексей кудаков

моя американка скользит серебристым лососем
чёрным медведем из аризоны в нью-мексико через юту
пишет стихи на салфетках в придорожных кафе и лучших ресторанах мегаполисов

моя американка
пахнет бурбоном маисовым хлебом
сиплый голос в прибрежных деревьях повдоль миссисипи
скиффл стиральные доски белые веревки и чёрное мыло

моя американка
пахнет бумагой типографскими чернилами и пылью университетской библиотеки
отёчные ноги очки в роговой оправе
имена на последней полосе нью-йорк таймс

моя американка
приходит с джеком дэниэлсом и контрабандным мальборо
и сидит до утра
подмигивая

Павел Банников

Ежедневно ставить будильник на определенное время, заказывать себе печатку, визитные карточки, откладывать деньги, снимать размер воротничка, коллекционировать автографы, страховать жизнь или недвижимость, писать поздравительные открытки, наклеивать фотографию на удостоверение личности... трудно поверить, что в мире, где рискуешь потеряться, если забудешь сделать хоть что-нибудь из этого, что в этом мире люди живут и им ни разу не захотелось, даже в голову не пришло стать прозрачными...

Кобо Абэ "Чужое лицо"

Все, что я делаю, правильно.

Кажется, я в самом разгаре эволюционного процесса.

хочется уехать. на юг франции. чтобы было солнце. дорога, бегущая по обе стороны, текущая, текучая, выливающаяся, захлебывающаяся, пахнущая дождем, или солнечной пылью. машина, несущаяся по высокоскоростной трассе. лицо, подставленное ветру. желтые, зеленые поля, постепенно сливающиеся в разноцветные ленты. море. крошечные домики с камином. платье на голое тело. лениво лежать на солнце. снимать одежду через голову. бродить босяком. чувствовать ленивую легкость и расслабленность. смотреть, улыбаясь, через плечо. раскрасневшиеся щеки. уснуть, прижавшись щекой к книге. ладони на горячей коже. полное отсутствие интернета. смех во все горло. будущего еще не существует. прошлого никогда не было. долг и долги - пустое слово. мир обойдется и без тебя.

может, все это у меня будет в этом июле. может, все именно так и будет. я совершенно потеряна, мне нужно выпасть из окна, чтобы не падать.

какая глупость - все эти пишущие женщины, которые, пишут, вместо того, чтобы заниматься любовью.
как же я глупа...

Хочется постоянно повторять вслух стихи моего любимого поэта..

Полулюди по углам
Слёзы горькие глотали,
Не смеялись, не скакали,
Не ходили тут и там,
Всё писали, всё писали,
Что-то там себе писали,
И написанное Вам,
Вовсе даже и не людям,
Вовсе даже и не птицам,
Вовсе даже и не зверям,
Но с такими вот глазами,
Сразу всё вам отдавали,
Постепенно отдавали,
Вам зачем-то отдавали.
И взамен просили вас,
Хоть на время, хоть на сколько.
И взамен просили вас
Трогать только, гладить только,
Видеть только, нюхать вас.
Побывать у вас внутри.
Посидеть у вас внутри
Погостить у вас внутри.

Алексей Кудаков

"Девица, назвавшая себя Сандрой, предложила мне наслаждения, какие нельзя получить нигде в мире, кроме площади Пигаль и Порт-Саида. Я сказал, что мне это не интересно, и у нее хватило остроумия сказать, что и ей это тоже ничуть не интересно. Как потом оказалось, мы оба несколько преувеличивали наше равнодушие, хотя и не слишком.

Но до того, как мы стали сравнивать наши вкусы, у нас завязался долгий разговор - мы поговорили о Фрэнке Хониккере, поговорили о его папаше, немножко поговорили о докторе Эйзе Бриде, поговорили о Всеобщей сталелитейной компании, поговорили о римском папе и контроле над рождаемостью, о Гитлере и евреях.

Мы говорили о жуликах. Мы говорили об истине. Мы говорили о
гангстерах и о коммерческих делах. Поговорили мы и о симпатичных
бедняках, которых сажают на электрический стул, и о подлых
богачах, которых не сажают. Мы говорили о людях набожных, но
извращенных. Мы поговорили об очень многом.

И мы напились".

1. Продать левую ногу в сексуальное рабство турецкому имаму. Пристроив ногу в его апартаментах, можно таким образом пристроить все тело и даже голову. Глядишь, и голове, как дальней родственнице пятки, перепадет немного от имамских щедрот.

2. Писать дамские детективы вместо Дарьи Донцовой и грести деньги лопатой, а саму прекрасную госпожу продать в сексуальное рабство турецкому имаму. Одна проблема: чтобы подделать стиль, придется прочитать ее творения. Впрочем, Шляпнику достаточно двух страниц, чтобы подделать любой стиль. Выдумать сюжеты Донцовой, конечно, будет сложнее, для этого надо обладать определенным складом ума. Но не все же коту масленица. Иногда стоит и пораскинуть мозгами.

3. Взять в заложники кота американского президента. В качестве выкупа потребовать годовую зарплату президента и в качестве карманных денег зарплату его жены, а также роспуск Белого Дома. Если у американского президента нет кота, то план Б – подарить кота, дождаться, пока его полюбят и привыкнут к нему, а потом выкрасть. Кота продать в сексуальное рабство турецкому имаму.

4. Ограбить банк. Всех служащих продать…

5. Стать турецким имамом.

В последние месяцы читаю Чехова на предмет написания по сему автору дипломной работы, и все больше прихожу к выводу, что все его герои - не просто незадачливые, несчастные люди в поисках идеи, по которой тоскует их душа, а форменные неудачники.
В раннем творчестве автора (время "осколочной литературы"), когда он пишет зарисовками о трагикомичных жителях уездных городов N*, ориентируясь на читающих желтую прессу того времени обывателей, все понятно. Чехов пишет то, что видит, для тех, кого видит. Персонаж Чехова маленький, занимает не свое место, не может вступить хоть в сколько-нибудь понятный дискурс с близкими ему людьми и в принципе, ничего ему не удается, и он настолько мелочен, что его даже не жалко. Фельдшер вырывает не те зубы (рассказ "Хирургия"), гробовщик Яков всю жизнь живет в городишке, в котором "все маленькое, и даже люди маленькие", третирует жену и в конце концов незатейливо помирает, успев разве что напоследок создать что-то стоящее, музыку ("Скрипка Ротшильда"). Чиновники, купцы, врачи, музыканты, взрослые и дети, обабившиеся мужчины и мужеподобные женщины - все погибают почем зря. И так со всеми. Даже нашумевший рассказ "Степь" - прекрасен, но таааааакая тоска!!!
Зрелый Чехов пишет уже не мазками, а точечными штрихами, и герой, обретая мировоззрение, становится от этого еще более несчастным. "Горе от ума", как говорится. Архиерей - самый, пожалуй, светлый и человечный персонаж Чехова, и тот умирает в непритязательных условиях, мечтая совсем о другой жизни - жизни свободного путника, идущего с палочкой по полю навстречу солнцу. Вот она - мечта русского человека, если жизнь не задалась, все бросить и куда-нибудь удрать.
И все герои Чехова, взять хоть драмы, хоть рассказы, хоть публицистику, вопиюще неудачливы, не на своем месте, как жить не знают, и некому их научить, потому что автор настолько объективен, что почти в текст не вмешивается. Нет, ему вряд ли все равно, просто такова чеховская манера - указать на болячку и глубокомысленно замолчать.
Так что же получается? Чехов, как врач и журналист, успел повидать за свою жизнь бездну человеческого материала, и хотя роман у него так и не родился, создал такое огромное количество персонажей, что их хватило бы на десяток толстенных томов. И при этом не нашел ни одного счастливого, удачливого героя. Все его герои - неудачники. Объективность? Субъективность? Так показалось.