Встречать, сомнения тая, и снова расставаться,

В смятении души слезами покрывая путь.

Быть может, журавля тебе и стоило тогда дождаться,

Чтоб не открылась вдруг синицы мелочная суть...

Эссе начинается с двойного эпиграфа, но уловить взаимосвязь между напряжённым драматическим повествованием и пространными строками, вынесенными перед ним, можно, только прочитав произведение до конца. Первый эпиграф – Его слова – будто вырваны из контекста: возможно, они из какого-то другого сна, возможно, принесены из глубины веков тем самым вороном – бессмертным вестником страшных истин. Второй - "поверье деревушки", хотя и представлен в ироничной форме, рисует всю ситуацию миниатюры в ином свете.

Нестандартная композиция и последовательность событий одновременно возвращают нас в прошлое и позволяют забежать вперёд. Два первых абзаца, хронологически вырванные с того места, где стоят «звёздочки» - разделитель, сразу же сообщают нам о страшном финале – и вместе с тем отпускают катиться клубок интриги. И здесь появляется интерес не столько к тому, отчего и как произошло самоубийство – нет, сознание стремиться разгадать тайну мистической символики названия и эпиграфа.

Смысл, таинственный подтекст эссе тесно привязан к Восточному календарю: отсюда и частые намёки на числа, кратные двенадцати: «каждые двадцать четыре года уходил и возвращался...», «Завтра в полночь», «Двенадцать часов мук и терзаний», и косвенные подсказки, связанные с нитью сюжета: «Двадцать пятый сон в моём дневнике» - 24+1. Последний сон закончился «многоточиями» - его не было. Потому, что дошёл до конца виток жуткого цикла, затянувшего героиню – цикла длиннее, чем её собственная жизнь.

Таинственный хозяин, как тёмный властитель, почти полностью подчинил своей воле действия героини. Его роль не менее странна, чем у булгаковского Воланда – он призван воздавать по заслугам тому, кто свернул в жизни не на ту дорогу: приводить в действие «закон бумеранга», возвращающегося обратно с той же силой, что и был брошен. Хотя, со слов автора, таинственный Он «отрекся от Бога и теперь вечно живет, для того чтобы вечно терзать». В туманном образе мы видим только лезвие меча – карающую сторону некоего высшего Божества. И Он – и как орудие, исполнитель, зависящий от ещё более глубинных законов мироздания и способный появляться только на определённых этапах нескончаемой ленты времени, и - как мучитель более слабых существ. Повелитель чужого сознания.

Трагедия главной героини, попавшей по роковое влияние темного повелителя людских душ и похитителя человеческой воли, лишила её свободы выбора в своих действиях, а уже после того, как «зеркало судьбы» разбивается, превратившись в черную дыру, не имеет значения, что побудило её поставить точку в последнем порыве. Выполняла ли она в год Тигра демонический приказ или нет, в любом случае те, кто остались по эту сторону бытия, найдут для себя оправдание всему увиденному и услышанному и соберут всего лишь банальные «вещдоки», только чтобы списать дело в архив. Стражей общественного равновесия и покоя трудно чем-либо удивить.

Карфаген собственной души и тела погибшей девушки, при жизни сдерживавший внутреннюю свободу, должен быть разрушен – так она для себя решила, вот её окончательное предпочтение. Не важно, как это свершилось – потусторонняя злая воля с фантастическим стальным бумерангом покарала её, или же она сама обыкновенной бритвой вскрыла себе вены, в угасающем сознании панически пытаясь убежать от нерешительности, которая столь присуща жажде последних капель жизни на мокрой мостовой улицы Марата…