 Любитель мате
Группа: Passive | Прочитал, оценил, отозвался.
Вот что случилось с Наташкой после меня(гыгы, игра слов и значений etcetera)
Через неровные, а потому не прикрывающие в достаточной степени окна, жалюзи виднелись тёмные ленты неба, но взгляд легко проникал сквозь них – в эту смутность меж деревьев, занавешенные оконные проёмы, нарочитую пустынность улиц – всё это утро (не какое-нибудь утро, а вполне конкретное утро шестого числа), обуславливающее бездеятельность предстоящего дня, и вместе с тем заранее оправдывающее шатание по комнатам, рассматривание корешков книг через стеклянные вставки в дверцах шкафа, занимающего всю северную стену. Спать уже невыносимо, невыносимо терпеть на себе это излишнее одеяло, чья удушающая мягкость вынуждает впадать в безобразную безвольность. Пара не очень резких, но результативных движений – и оно с медлительностью тектонической плиты сползло на пол, застыло и зацвело невнятными синеватыми цветками.
В квартире было полно хлама, столь удачно распиханного, что попадался он мне нечасто, а если вдуматься, то по чистой случайности. Сей хлам, исходя из функции вида, был полностью бесполезен, значит, чувствовал себя вполне непринуждённо в моей компании. Особенно, это касается пепельницы, за которую, видимо, отдал жизнь либо панцирь некий представитель фауны (вероятнее всего - черепашка) и которая предпочитала занимать видные места; её коричневатое донышко пахло сладковатым табаком и какими-то недетскими сказками. Ещё есть велосипедная цепь, но нет велосипеда – ни в узкой, пригодной разве что для складирования газет кладовке, ни на чердаке, куда и ходить-то не стоит, особенно позабыв внизу свечку. Вполне возможно, что кто-то на нём уехал и по каким-то своим причинам не возвратился. Однако наличие этих вещиц заставляло задуматься, и в первую очередь задуматься над тем, что две плохо освещённые комнаты на четвёртом этаже могли принадлежать не только мне, но и марсианам, в свое время откликнувшимся на зов спутниковой тарелки.
Дневное лежание на диване, неаккуратно застеленном узорчатым жёстким гобеленом, стало своеобразным способом заключить паритетный мир с сонливостью. Начав чтение, остановиться не так просто – всегда нужно дочитать до точки в конце страницы, так лист подходил к концу, но обрывался на переносе «Здесь, видимо, хотели что-то сказать, но так ниче-». (Перелистывание страниц неизменно сопровождалось и казалось неотъемлимым от самого процесса чтения чётким жестом убирания со лба чрезмерно длинной чёлки, находившей какой-то определённый шарм своего существования в загораживании букв.) Меж страниц книги обнаружился тонкий, неразличимый даже в состоянии закрытия, конверт, а в нём – разумеется, письмо, конечно же, на английском. Dear John, I got a house full of walls… и множественные I miss you, I miss you, наткнуться на которые можно и без внимательного вчитывания. Нестандартного формата лист с двух сторон исписанный убористым почерком коричневатых, как и пепельница, чернил. Графа «куда» заполнена (на почте непременно бы разобрали), нужно лишь наклеить марку и опустить в синий ящик, так неудачно прилепленный буквально в метре от входной двери. Нужно?
Время вертится на заостряющихся концах стрелок кухонных часов. Есть индийский чай, есть сладко-желто-зеленый великолепный по вкусу и запаху мате, но в дни, когда пространство от потрескавшегося асфальта до антенн и от окон до окон напротив заполнено молочной сывороткой, когда даже боль в пояснице приходится кстати, ибо позволяет без вынуждения передвигаться медлительно, придавая движениям некую степень неестественности, как впрочем, и многим происходящим событиям, следует сделать иной выбор. Поэтому каберне будто нехотя выползает из коробки и неспешно заполняет кастрюлю почти на половину. Поэтому из-под стола ногой наугад вынимается табурет и коленом вплотную придвигается к буфету, полки которого заставлены непрозрачными баночками различного калибра; и вот среди последних нужно выбрать заветные ones, содержащие нужные ингредиенты. Может быть именно поэтому из глубины квартиры слышится еле уловимая трель.
- Да, слушаю - голос прозвучал так, словно зажимание чёрно-скользкой трубки между скулой и плечом и произнесение в неё довольно бессмысленных фраз было для меня обычным занятием. Гудков в трубке во множественном числе не было – действительно, глупо было предполагать, что из этого может что-то получиться, он должно быть уже давно отключен от обслуживания. Во всём, безусловно, можно винить замученные эксплуатацией трубы, с той же простодушностью заставляющие верить, что под ванной живёт сверчок.
От упоминания сверчка становится чуть темнее, так наступает Очень Темный Вечер, ведь сверчок - одна из трех тем для обдумывания и единственная уникальная. И чтение без верхнего света и представляется чем-то ирреальным, а в библиотеке номер семь заканчивается рабочий день. В читальном зале, видящем в день не более пяти-шести посетителей, шумнее обычного: возня, сопение, чихание и хруст – это мыши принялись за выгрызание полюбившихся строк (едва тронешься с места, как наталкиваешься на чей-нибудь хвост) из месяцами невостребованных, а потому пыльных томов. Мне вдруг нестерпимо захотелось, чтобы телефон звонил, звонил, давая мне возможность часами ловить чьё-то дыхание; определяя, и даже некоторым образом навязывая мне сопричастность к внешним ритмам и ежесекундной событийности. Но если в вино налить кипяток, то его уже не отделить от вина. И когда темнота ещё немного сгустится, я посыплю крыши речным песком и буду до нестерпимой рези в сонных глазах вглядываться, пытаясь дешифровать, клинопись, оставленную лёгкими лапками птиц, что не в силах вернуться.
вот так. кое-что изменил.
Бывают минуты, когда я чувствую себя циником, когда все табу моей расы дразнят меня своими клешнями © |
Библиотека // Объявления
