Память – это зловредная старушка-процентщица с увесистой связкой ключей на впалой груди: заимствуешь грош – возвращаешь рубль…
Ночью снилась 25-я весна. И та, которая вычла из меня «вторую половину». Я снова увязал в быту, словно бы незрячий гончар в чужой глине. Мы стояли у окна и привычно пренебрегали рифмой, путались в размерах и в итоге утеряли всякий такт. Даже сейчас мне не совсем ясно, когда мы перешли на прозу? Но, как и тогда, я очутился в её неисчислимых романах на птичьих правах третьего лица. Тело прорастает из складок постельного белья, и пальцы аргументируют во мраке форму предмета: теплая вода не утоляет жажды, в горле першит и её имя рвется наружу. Что толку теперь горевать о своей доле? Ей досталось моё сердце, мне – печень: моя подробная карта зло употребленных в сиюминутных кафе вин.
Сон – это анекдотичная очная ставка с вчерашним днем: не возразить вслух, не отыскать выхода из нелепого положения…
Рассвет. Струнные комарья сменяются щипковыми воробьиной ватаги. Кран вплетается ксилофоном, из коридора ему вторит бас гулкой парадной: “Бог устал нас любить… Бог просто устал…”. Вчера щедро наполненная сахарница сегодня утром удручает малосодержательным дном. Муравьи отвоевывают жизненное пространство, сообразуясь с тактикой великого переселения народов: плинтус – стена – рама – стол. Преимущество бесспорно на их стороне: «Пьета» – едва лишь иная поверхность, а всё Авраамово семя – в сравнении с популяцией – подробность. С точки зрения муравья – я – тля: каждый вечер наполняю сахарницу, не смахиваю со стола крошки, забываю на подоконнике банку с кофе.
Страшное заблуждение – обитая в гигантском муравейнике – уповать исключительно на одну периодическую систему элементов…
Вечером окно в кухне с видом на реанимацию. Мрак упраздняет учение Евклида, и отныне каждый предмет в неоплатном долгу у Лобачевского. Мое бытие между тем напоминает пробел: покрытая телом поверхность не отвечает взаимностью, и каждое движение соотносится с пустотой слева. Материя обладает своей скоростью движения во времени, а период полураспада тьмы не превышает и нескольких часов. Вчерашние детали покрываются пылью, меняют цвет и теряют внятность; утро разменивает прибыль на мелочь теней. Все проходит – дождь, незнакомец, день, боль, жизнь…
Рассудок все еще путается в доказательствах и лихорадочно ищет предлог для сомнений, но одиночество “с” уже сменяется одиночеством “без”… |
Библиотека // Объявления
