Утром страшно болел зад. Мария уговорила Альбину погостить до конца недели. Димка с Борисом уехали на следующий день автобусом. Всей компанией ходили их провожать. Черт дернул прыгнуть через воротца, перегораживающие дорожку к автобусной остановке. Уже в полете внутренний голос шепнул: «Не перепрыгнешь». «Где ты раньше был, зараза», - подумал я в ответ, с треском ломая перекладины, гулко прикладываясь задом о землю. Разум никак не может привыкнуть, что лет уже далеко не двадцать и в теле не шестьдесят четыре килограмма, как в юности, а полновесный центнер. Я подошел к зеркалу и приспустил штаны. Внушительно. Огромный синячище в фиолетово-розовых разводах вызывал уважительное почтение. Ни какой-нибудь плюгавый синячок - отменная гематома. Созерцать такое на собственном заду не доводилось никогда, даже после того, как Борис доказывал свою правоту методом лягания в пах. Я подтянул штаны, отыскал две пластиковые бутылки из-под «Нарзана», сполоснул, плеснув внутрь водой из чайника, в результате чего одна из них несколько потеряла правильность формы, уложил бутылки в пакет и отправился к Даниловне за молоком. Сам я это молоко не пью, а козье, по-моему, не пробовал ни разу в жизни, но обещал выпросить его для Альбины. Молоко от Даниловниных коз пользуется особой популярностью в поселке, поэтому получить незапланированную порцию представляет определенную сложность. Порывшись в столе, отыскал в нем пачку цейлонского чая. Даниловна - страстный любитель этого напитка, но как у всякого нормального сельского жителя кошелек с трудом открывается для покупки, действительно хорошего чая. В силу этой особенности рынка, дорогих сортов, собственно, и нет в местном магазине сельхозкооперации. Надо же, выживают как-то. Я прикрыл дверь и вышел на улицу.

- Куда направился? – тут же за воротами наткнулся на Веру.

- К Даниловне, за молоком.

- Для Альбинки?

- Для нее, - нехотя признался я.

- Всех припахала стерва.

- Что так свирепо?

- Да уж так, - Вера сердито мотнула головой, - мне тоже к Даниловне надо, зелени нарвать.

- У самой нет, что ли?

- Базилика нет.

- Даниловна знает, что это такое? Здесь укроп, да петрушка, ну сельдерей, в крайнем случае.

- Ты, что, возражаешь?

- Упаси Бог, – я предложил Вере руку, и мы двинулись по дороге, почтенной городской парой.

- Болит? – сочувственно спросила Вера, заметив, что я неестественно подтягиваю ногу.

- Немного.

- Допрыгался, козлик.

- Смотри, за козла ответишь.

- Отвечу, отвечу. Распушили хвосты. Просто свадьба собачья.

- Не лезь в бутылку, Вера. Приехал незнакомый человек. Надо угодить. Да и подруга ваша, по-моему.

- Держись подальше от этой подруги.

- Да я и не подхожу, там Сергей гусарствует.

- Ничего ему не перепадет. Альбинка задницей повертеть, да глазки построить мастерица, а так, особо не подпускает. Фригидная она.

- Это у нее на лице и на пятой точке большими буквами написано, - скептически согласился я, - лютым холодом так и веет. Просто мороз по коже.

Так, препираясь друг с другом, мы добрели до дома Даниловны. Хозяйки во дворе не оказалось. Крикнув, для порядка, я открыл калитку и вошел во двор.

- Когда же вы мужики научитесь пропускать даму вперед, - проворчала Вера, заходя следом. Я не ответил. Подойдя к дому, подождал Веру, широким жестом распахнул дверь, пропуская ее впереди себя. За дверью стоял Мухтар – здоровенная овчарка, которую Даниловна лет пять назад подобрала щенком.

- Гав! – коротко сказал Мухтар в сторону Веры, сделавшей по инерции шаг к двери.

- Ой! Саша! – от неожиданности Вера вскрикнула, отпрянула назад, испуганно прячась за мою спину. – Напугал, как, – она всем телом прижалась ко мне.

- Теперь поняла, откуда пошел этот обычай?

- Какой еще обычай?

- Пропускать женщин вперед. Вдруг тигр в пещере саблезубый или медведь, какой? Запускаешь женщину, потом спокойно заходишь сам, или быстро удираешь, пока, кто там есть, закусывает. Смотря по ситуации.

- Только не говори, что ты знал про этого, - Вера кивнула в сторону собаки, продолжающей спокойно стоять в дверном проеме и разглядывать нас внимательными глазами.

- Про этого знал, не знал, что он в доме. Его Мухтаром зовут. Привет, Мухтар.

Пес приветливо взмахнул хвостом и лег на пол, положив тяжелую голову на порог.

- Так, хозяйки нет дома. Придется подождать, – сказал я, осторожно присаживаясь на завалинку, стараясь, лишний раз не тревожить ушибленное место. – «Посидим рядком, поговорим ладком». Садись, Вера, погуторим по-стариковски, на солнышке погреемся.

- Нашел старушку! - вскинулась Вера. - Я себя старой не ощущаю, да и ты, молодой еще.

- Это правильно, как себя воспринимаешь, столько и есть, – я откинулся назад, оперевшись спиной на теплую бревенчатую стену. Подставил лицо солнцу. – Вот в двадцать пять чувствовал себя старым. Сущая, правда. «И это все?» - такой вопрос терзал мою, все испытавшую, душу. Сейчас, за пятьдесят, как неопытный юнец, робко заглядываю вперед: «а что ж там есть?» Что там есть? А, Вер?

- Забавно, когда мне было двадцать, все сорокалетние женщины казались ужасно старыми. А у них еще и любовь была. «Какая вам, думаю, любовь? О душе думать пора».

- А сейчас?

- Сейчас только о ней, о любви, и думаю. Смешно, да?

- Эту бациллу в любом возрасте подцепить можно, если гормоны не все израсходуешь.

- Опять ты о своем. Тебя послушать, так химия одна. А душа?

- Так уж давно доказали, что химия. А душа что? Где сидит эта душа? В пятки она уходит, это точно, а вот откуда, никто не знает. Парадокс. И душа, впрочем, химию стимулировать может, и таблетка душу. Так что, что первично - это еще вопрос. Каждый конкретный случай рассматривать надо индивидуально. Даниловна коз доить пошла, что ли? Тогда мы вовремя.

- Хорошо-то как. Так бы и жила в деревне. В город совсем не хочется, – Вера, присев рядом, тоже откинулась к стене дома. - Давай уедем на юг. У Анечки хутор под Харьковом. Будем втроем жить. Никто нам не нужен. Ты с техникой будешь управляться. Мы со скотиной. Вставать только рано надо. Я этого не люблю.

- Я тоже поспать горазд. Поехать – забавно. Анечка, ничего хоть?

- Тебе, какая разница? Она моя подруга.

- Сама говоришь, втроем, надо, чтоб не противно было.

- Тебя же работать зовут.

- Ну, вот, опять работать, – протянул я разочаровано. - Я думал жить. Анечке сколько? Ровесницы? Вот видишь? Мужик ей нужен, хотя бы для «процедур». Чтоб сума не сходила.

- Ты к Анечке, что ли намыливаешься?

- Не намыливаюсь, а жертву готов принести для общего блага. Мы ей расписание составим, если вместе не хотите.

- Не пойму. С нами обеими, общаться будешь?

- Так пару раз в неделю, обязательно надо. Разведем климакторий, никакой жизни не будет.

- Мы ей Станового вызовем.

- Это еще кто такой?

- Муж ее бывший.

- Зачем нам муж? Сам справлюсь.

- Он мужик хороший, только работать не любит, а гулять с ним хорошо. Напьется, плакать начинает.

- Еще и его кормить? – Проворчал я. - Пить я и один могу. Сопли тут размазывать будут - большое удовольствие.

- Тогда и мне мужика надо. – Атмосфера начала накаляться.

- Тебе-то зачем? Ты же со мной едешь.

- Ты к Анечке приставать будешь, а я как?

- Не приставать, а поддерживать душевное равновесие. Сама пригласила на хутор, от людей подальше, теперь целый полк развести надо.

- Еще и Альбинку возьми. Живите там вместе. Анечка, Становой, Альбинка. Я лучше дом себе построю. Там дешево. Тысяч за десять можно. Одна буду жить. Можете в гости иногда заходить, как надоест их компания. Я не злопамятна.

- Я и здесь заходить могу, и никаких Становых нет.

- Всегда с тобой так. Хочешь о хорошем поговорить, а ты… Никуда не поеду, вали к своей Анечке. – Вера обиженно поджала губы и пересела с завалинки на расшатанный табурет, стоящий посреди двора. – Очень надо.

- Не надо, так не надо. Анечка рада будет.

- Она мужиков боится.

- Ничего, оттает.

- Так и знала, подруга называется.

Не было ни ветерка. В наступившей тишине гудела тяжелая иссиня-черная муха, всхлипывал, задремавший Мухтар.

Обратно решили пойти проулком, круто спускающимся на параллельную улицу. К Марииному дому так было ближе. В проулке влажно парила земля. Даниловна постоянно сливала в него воду, не обращая внимания на неудовольствие соседей. «Чего ворчат? Все равно никто не ходит». Я пропустил Веру вперед.

- Иди первым. Скользко, если упаду, за тебя держаться буду, - отказалась Вера.

- Торжество рациональной мысли, - прокомментировал я, осторожно ступая на влажную дорожку.

Когда мы преодолели половину пути, за спиной раздалось угрожающее блеянье.

- Козел, мамочки! – Вскрикнула Вера. В следующую секунду, поскользнувшись, она подкатилась под меня сзади и я, не удержавшись на ногах, гордо выехал из проулка, восседая верхом на своей спутнице.

- Ничего себе салазки! - восхищенно произнес Иван Петрович, когда мы остановились у его ног. – Всех катаешь, или только избранных?

- Там козел был, – Вера кивнула в сторону проулка, безуспешно пытаясь одновременно выбраться из-под меня и одернуть задравшуюся юбку. Я же никак не мог подняться из неудобного положения, тем более что в руках держал бутылки с молоком.

- Какой козел? – удивленно переспросил Иван Петрович, помогая подняться Вере и мне. – Нет никакого козла. – На провисших над проулком проводах сидел скворец, внимательно глядя на нас круглым черным глазом. – Так, это Гаврик, наверное. Даниловна считает, что в этого скворца переселилась душа ее козлины. Его тоже Гаврюшей звали. И, правда, блеял?

- Еще как, натурально, – Вера, поднявшись, озабочено рассматривала ободранные, перепачканные грязью локти, затем попыталась оглядеть себя сзади.

- Дай я погляжу, - Иван Петрович потянулся к подолу Вериной юбки, - ничего там не поранила?

- Руки убери! – Вера угрожающе подняла сжатый кулак.

- Ну, ну. Спокойно, - Иван Петрович отдернул руку, изображая испуг. – Беда у нас. Семеныч слег. Помирает.

- Что с ним? – спросил я, поставив бутылки с молоком на землю, растирая освободившейся рукой растревоженный ушиб.

- Кто ж его знает. Клавка к нему побежала. Спасать. Я тебя, Вера, искал. Все где-то к медицине поближе.

- За пятнадцать минут не умрет твой Семеныч? Мне обмыться надо. И переодеться тоже, - Вера безнадежно осмотрела вымазанную юбку.

- За пятнадцать не помрет, думаю. В случае чего, Клавка там. Все не один будет. Успокоит грешную душу.

- Что случилось-то? – спросил я, глядя вслед Вере, быстро зашагавшей к своему дому.

- Не знаю толком. Мальчонка соседский прибегал. Что-то про борщевик говорил.

- Это те самые зонтики, что Альбина заказывала?

- Для Фэн Шуй. Что там могло случиться? Толи Фэн, а то ли Шуй. Не ел же он их, в самом деле.

Марии с Альбиной не оказалось дома. Дверь на веранду была закрыта на висячий замок, значит, ушли надолго, за грибами, должно быть. В этом году, грибов было хоть и не много, но пустыми не возвращались. Хватало и на жареху и на домашние заготовки. Я поместил бутылки с молоком в колодезное ведро и опустил его в прохладные недра колодца, чтобы молоко не закисло. Забежав домой, переоделся. Спуск с горы, хоть и на «саночках», не прошел даром. Левая штанина брюк была вымазана жирной коричневой грязью. Видимо пытался затормозить коленом, впрочем, в памяти не осталось, что предпринимал какие-нибудь активные действия. Все произошло очень быстро. Включив компьютер, скачал электронную почту. Воспользовавшись YANDEKSом, заглянул в Интернет. Этот поиск ничего не дал, пришлось воспользоваться RAMBLERом. Результат оказался более успешным. Распечатал, понравившуюся страницу. Слава Богу, в прошлом году телефон в нашем поселке из роскоши превратился в средство связи. Местный Что-то-ком организовал достаточно устойчивую телефонную сеть, в результате чего стали возможны не только телефонные разговоры, но и постоянный доступ в Интернет. Закусив на ходу свежим огурчиком, отправился к Сергею Семеновичу. Действительно, что могло с ним случиться?

В комнате хлопотали Клавдия с Верой. Иван Петрович стоял у входных дверей, стараясь не попадаться под ноги, суетящимся женщинам. Сергей Семенович лежал на разложенном диване, головой к стене ногами к дверям, животом вниз и тихо стонал. На нем была только рубашка, на удивительно широкий зад была накинута марля, сложенная в несколько раз.

- Ну, и что ты разлегся? - задал я вопрос Сергею. Среди всех присутствующих я единственный, кто был еще не в курсе.

- Как я и говорил, лег на алтарь Фэн Шуй для Альбины, - ответил за Сергея Семеновича Иван Петрович. Добывал борщевик.

- И что? – недоуменно спросил я.

- А вот, что! – Вера подошла к дивану и приподняла край марли, прикрывающий зад Сергея Семеновича. – Сок растений содержит фурокумарины, вызывающие ожог на теле.

- Да, зрелище не для слабонервных, - протянул я. Выглядело это примерно так, как будто к мягкому месту приложили раскаленный утюг. Натуральный ожог, не знаю уж какой, но очень сильной степени в размер подошвы утюга с огромными водянистыми волдырями и раскрытыми язвами на месте прорвавшихся пузырей. – Что ты в этом борщевике делал? До дома добежать не мог? – Высказал я предположение, пытаясь осмыслить возможность возникновения ожога именно на этом месте. – Мог же и другим чем зацепить.

- Подумать страшно, - вздрогнул Иван Петрович.

- У нас все дети знают, что в борщевик нельзя лазить, - вставила Клавдия, - а ты?

- Что я? – Простонал Сергей Семенович. – Я пакетом их брал, чтобы руки не испачкать. Думал, высушу, сухие не ядовиты совсем.

- Пакетом? А жопой что делал? – Недоуменно спросил Иван Петрович.

- Разложил стебли сушиться на солнце, сам загорать сел в шезлонг, задремал.

- Это, как водится, - прокомментировал Иван Петрович.

- А пакет этот чертов, оказывается, в шезлонге был. Я его туда бросил и не заметил, когда садился. Встал – ничего. А утром, температура, башка болит и не шевельнуться. Хорошо Андрюшка забежал за сигаретами для отца. Я его к вам отправил.

- Андрюшка за сигаретами? Для отца? Смешной ты, Сережа. Сам в сарае и скурит, - покачала головой Клавдия, – надо будет матери сказать.

- Скурит, не скурит, а человека, можно сказать, спас. Подмогу вызвал, – заступился за Андрея Иван Петрович.

- Хватит вам, - Вера подошла к дивану, села на табурет, на второй поставила бутылочку с какой-то жидкостью, миску с кучей ватных тампонов, эмалированный лоток, в котором зловеще поблескивал хирургический скальпель. Мы с Иваном Петровичем, не сговариваясь, отвернулись, оставляя Сергея Семеновича в чутких женских руках.

- Верка, не отрежь ему чего нужного, - фыркнул Иван Петрович.

- Думаю, ему долго не понадобится, - присоединился я, - и, правда, с Альбинкой облом вышел.

- Еще не вечер, - подал голос Сергей Семенович.

- Ну, значит, жить будет! – резюмировал Иван Петрович.

- Я тут в Интернете успел покопаться, информацию собирал, - я пристроил на носу очки. Никак не могу привыкнуть к этому, несомненно, полезному изобретению. Уж больно явно оно напоминает о том, что юность кончилась. Увы. – Так вот, что там пишут про борщевик, - я откашлялся и начал читать, заглядывая в распечатку:

«Укус этого опасного представителя семейства волокнистых зонтичных оказывает воздействие на организм человека, как правило, живого; при этом в рану вводится строго отмеренное количество отравляющего вещества, которое по своей токсичности уступает только яду. Зловонная слюна борщевика содержит в себе ферменты, вызывающие моментальное свертывание крови, вследствие чего пострадавший жалуется на внутренние и подкожные кровоизлияния, сильнейший отек, закупоривание сосудов. В ряде случаев может возникнуть психическое возбуждение, переходящее в устойчивый бред преследования, благодаря чему укушенный начинает представлять опасность для окружающих. Токсины вызывают молниеносное посинение лица, аритмию. Меняется на противоположный состав мочи. Все это сопровождается явлениями общей слабости, головокружением, невыносимым зудом, спонтанным отхождением рвотных масс, а нередко и спазмом. У еще живого человека, попавшего в заросли борщевика, лицо и руки вскоре покрываются капельками свежей крови. Один отдельно растущий борщевик способен высосать все жизненные флюиды из довольно крупного быка. Но не гнушаются они и мелкой добычей: птицами, грызунами, неосторожными насекомыми, даже амебами. Насосавшись крови, борщевик раздувается так, что превращается в подобие бордового или багряного пузыря. Нападая на человека, борщевик не только полностью лишает его крови, но и выполняет функцию биологической бомбы: он переносит сибирскую язву, чуму, проказу и рак. Сила исполинских борщевиков поистине огромна. Кольцами могучего стебля они обвивают совершенно живого человека и сдавливают ему грудь, несмотря на крики несчастного. Дыхание пойманного человека останавливается: объятия душат его. Любопытно, что борщевик никогда не ломает своей жертве костей. Ведь поломанные кости мешали бы растению проглотить добычу. Когда по телу человека проходят последние судороги, борщевик распускает свой зонтик и целиком заглатывает тело. Если по какой-то причине душитель и отпускает человека, то только затем, чтобы со стороны насладиться зрелищем его мучений. Бедняга извивается в страшнейших спазмах, и если ему своевременно не ввести папаверин, то он может впасть в обморочное состояние и даже умереть». (Пусть простят меня за используемую цитату, но я не буду называть адрес этого сайта, потому что считаю его опасным).

- Вон, как! А ты задницей. – Иван Петрович осуждающе покачал головой. – Похоже, легко отделался.

- Там еще про морских борщевиков было, как они корабли на дно утаскивают, но я подумал, что это не наш случай. Кстати, на этом сайте говорится, что все это легенды и получить ожог от борщевика можно только, если листья положить в кипяток и засунуть туда руку, а стебли можно жевать без малейшей угрозы для организма. Сознавайся, Сергей, зачем на чайник садился?

- Пошли вы! – Огрызнулся Сергей Семенович.

- Теперь, только ждать, - сказала Вера, бросая скальпель в ванночку. Мы повернулись к больному. Вера прикрыла ожог марлей, - постарайся уснуть.

- Я зайду через часок, покормлю тебя, - Клавдия нашла в шкафу чистую простыню и накрыла ею Сергея Семеновича.

- Очаровал супругу, Серега, - вздохнул Иван Петрович, - может, махнемся? Хоть на месячишко.

- Я не против, если моя согласится.

- Кто ж ее спрашивать будет? Сделка сугубо мужская.

- Пошли уж! – Клавдия вытолкала нас из дома. – Вера, ты зайдешь еще посмотреть?

- Конечно, зайду, - ответила Вера, - хоть и смотреть-то особенно не на что.

- Подождите, - спохватился я. – Сергей, чтобы тебе не было так одиноко, – я подошел к дивану и приспустил штаны, демонстрируя свежий синяк.

- Ни хрена себе! – восхитился Сергей Семенович. – И точно полегчало.

В субботу мы провожали Альбину. Сергей Семенович вышагивал в Машином шелковом халате. Для завершения картины на шею ему повязали цветной, тоже шелковый, шарф. Следом, прихрамывая, плелся я, вооружившись тростью, позаимствованной у соседей. Вера в легком сарафане, демонстрировала густо вымазанные зеленкой локти. Иван Петрович, выпросив у Веры старую косметику, изобразил у себя под глазом внушительный синяк. Мария осуждающе поглядывала на нас. Сергей Семенович смущенно поцеловал Альбине руку. Та села в подошедший автобус. Мы выстроились в шеренгу и замахали руками.

- Приезжайте к нам еще! Будем ждать!

Автобус тронулся и через минуту скрылся за поворотом.

- Ведьма! Точно, ведьма! – сказал Иван Петрович. - Странно, почему я-то цел остался?

Сергей Семенович повернулся к нему и коротко ударил кулаком в глаз.

- Охренел что ли? – взвился Иван Петрович.

Сергей Семенович удивленно смотрел на свою руку.

- Может и так, - вздохнул он. - И тебе досталось, а ты переживал. Не сильно? Ну, извини.

Чего не бывает в этой жизни? Мы молча шли по тропинке мимо зарослей борщевика, раскинувшего над головами свои огромные зонтики. Трава-мурова.

Похороны ---->