А утром она решила, что будет всегда счастливой,
Рогалики печь, убираться, улыбкой сверкать в продавцов,
Осанку держать, ходить в театр, на стол накрывать красиво…
Зеркальные лужи играли слогами рекламных слов.
А утром пришёл сентябрь, пришёл с листопадом и солнцем.
Уборка – не волк, несомненно. Она убежала гулять.
По парку бродила. Решила, что «осень хандрящая» - нонсенс.
Апатии как не бывало. Жаль, в театр не сходила опять…
Листва облепила ботинки. А днём наступил октябрь
Ангиной, ветрами и ливнем на гордость, решимость и грудь.
На лужах – главрыб-абырвалги, а в небе – горящий корабль,
А ей не хотелось спасаться, ей просто хотелось вздремнуть…
Листва размокает и рвётся, сутулятся плечи от ветра,
А к вечеру – «кто там?» - ноябрь вступает в свои права,
Паломник как будто, а город – как будто священная Петра…
У осени были мотивы – ведь осень извечно права.
А ночью она сидела без хлеба, в хандре и в пылище.
Зеркальные дверцы серванта игрались с огнями домов.
Она пьёт глинтвейн, размышляет, ответа какого-то ищет…
Рубиново-жёлтая осень бушует всё тише и тише.
Азору ссыпаются листья на лапы заместо цветов.