«…Мой-весёлый-звонкий-мяч-тыкуда-пустился-вскачь…», бдив-бдив-бдив-бдив…

- Не на-адо-о!…

«…Я-тебя-ладонью-хлопал-тыскакал-извонко-топал…», бдив-бдив-бдив-бдив…

Голова с металлическим лязгом прыгает по бетонке. На выбоинах подскакивает, меняя траекторию: «…Пиу-пиу-пиу…бдив-бдив».

Блять, как мне плохо!

«…Бдив-бдив…».

«Это же пебеэски,* - голова на мгновение зависает в пустоте, - одиночными херачат. Патроны экономят. Связь, где связь…?»

На этом мысль кончается. Попытка повернуться на бок опрокидывает сознание в пропасть. Я лечу со скалы в омут. На спор с пацанами. Никто не рискнул, а я прыгнул. Голова тупо бьётся о камень под водой, край чиркает по животу. Руки и ноги мгновенно становятся ватными. Куском мякиша иду ко дну здешнему сому на корм. Никто его никогда не видел, но, говорят - гусей глотает запросто. После искр, в глазах темнеет. Что-то холодное и скользкое касается спины. Это действует как электрический провод на дохлую лягушку. Ноги дергаются, пытаясь оттолкнуться от ледяной воды в глубине. Ещё провод, ещё... Вылетаю на поверхность, жадно хватая воздух пополам с водой. Кровь из пробитой башки заливает глаза…

- Ты кто? – передо мной стоит худой босоногий мальчишка в тёмных шароварах, в застиранной, когда-то светло-зелёной рубашке, и вихром на месте чубчика, - а где эта… девочка с… с мячиком?

- Не было ни какой девочки. Ты бредил, - мальчишка оторвался от изрешеченной осколками стены, - а меня, что - не узнал?

- Ты как сюда попал?

- Я всегда был рядом.

- А я сюда как? Где кешеэмка,** связь где?

- Сгорела твоя кешеэмка, ещё утром. Первым же выстрелом снесли. А тебя бойцы перетащили. Вместе с капотом и дверью.

- А…?

- Всех положили. Пока ты в омут нырял. Минами.

Сознание стукается о дно пропасти. Отскакивает и судорожно выбирается назад.

- Пить…

Мальчишка с сомнением смотрит на мой развороченный живот:

- Потерпи. Тебе лучше промедол*** вколоть …

Раннее-раннее летнее утро. Сизо-сиреневое такое. Сонная, парящая на утренней зорьке река, холодок по коже под ситцевой рубашкой, мокрые от росы ноги. Над туманом горбится мост, за мостом церковь с крестами на фоне светлеющего неба. Возле церкви – пекарня. Свежий ветерок разносит по округе хмельной запах печёного хлеба. Поплавок спит в камышах. Нет клёва – сыта рыбка, в отличие от меня. Вдыхаю божью благодать и мысленно впиваюсь зубами в хрустящую золотистую горбушку. А потом - носом в теплую ароматную мякоть…

- А ты что такой худой? Я, вроде, в детстве таким тощим не был.

- Одыбал? – Мальчишка в наступившей темноте почти сливается со щербатой стеной. - Каким твоё детство было, такой и есть. А ты крепкий…

- Врешь, было у меня детство. Нормальное детство.

- Кто ж спорит, вот он я. Весь перед тобой, как лист перед травой. И такой, и не такой как у других.

- Хорошо, что пришел…

- Помнишь, у нас по наследству передавалась коробка с призмами? Из кварца что ли. Ну, кристаллы такие полированные. Прозрачные до одури. Сверкали на солнце, как бриллианты.

- Да, я ловил от них радугу на листок и водил по ней пальцем: «Каждый охотник желает знать…»

Без десяти восемь на обсиженных мухами ходиках. Ровно десять минут, чтобы добежать до школы и успеть на первый урок. Я несусь по сугробам узкими проулками рабочей слободки. Темнотища, если бы не выпавший ночью снег. На полдороге – пустырь до самой школы. Мороз под тридцать. Впивается иголочками то в нос, то в мочку уха. Скрипят, ломаются под дырявыми валенками хрусталики: скрип-скрип. На отшибе пустыря, на пригорке торчит столб с электрической лампочкой. Одной единственной на всю округу. Где-то рядом с ним бежит моя школьная тропинка. По самому краю фонарного круга. Я ступаю в круг, и тысячи, миллиарды снежинок вдруг вспыхивают под ногами. Да такими сочными, яркими цветами, что от изумления дыхание в ноль, и рот не закрыть. Вон, красный луч прямо в глаз. Чуть вперёд качнешься – изумрудно-зелёный, вбок – ослепительно-фиолетовый. Лежат-полыхают под волшебным фонарём самоцветы, а из темноты, куда свет едва-едва дотягивается, мерцают чьи-то глаза – сокровища охраняют…

Давно уже отзвенел звонок на урок. Побежали стальные пёрышки по разлинованным полям расставлять буковки да цифирьки. А я, как заворожённый, всё смотрю и смотрю на охотников с зелёными перьями на шляпах, что без устали ловят, и никак не могут поймать, хитроумных фазанов в снегу на пустыре…

Луна ползёт через дыру в крыше и корчит рожи рваным от краев пробоины профилем.

- Как ты думаешь, нас ищут?

Лунный свет проникает сквозь тонкую ткань рубашки, отчего мальчишка кажется почти прозрачным.

- Ищут. Кешеэмку ищут. Генерала до аэродрома подбросить.

- Холодно… пятна цветные перед глазами.

- Ты потерял много крови…

Холодно. Свернувшись калачиком, лежу в сугробе под отвесным берегом. Ночь. Слышно, как на реке лёд от мороза трескается. Гулко так трескается. Прогулялся, называется...

Мне всегда хотелось побывать в лесу. Наверное, с тех пор, как научился читать. Летом река мешала - не перейти. За рекой мешали холмы до горизонта и стада коровьи букашками на склонах. А лес был где-то там, за горизонтом. И манил мальчонку сказками. Вот и пошел за горизонт, когда река встала, да траву снегом занесло.

Варежки – в жесть, в валенках лёд. Ни зайчиков, ни белочек. Поиграть не с кем. Тишина, но красотища! Деревья лохматые от инея, пеньки - лешаками. Ёлку за лапу дернешь – во-от такой снегопад! А тени синеть, да удлиняться стали, тут и мороз. Нехотя домой, через горки, где дорогами, где целиной. Вышел к реке, да не там, где заходил…

Вот сейчас, сейчас только согреюсь. Ещё немножечко полежу и выберусь наверх. И по натоптанной тропе до водокачки. Я знаю, там есть горячий чай на столе и топчан у печки. Обжигаясь, ухвачу алюминиевую кружку скрюченными-не разогнуть пальцами. Расплавленным свинцом пробежит кипяток в окоченевшем теле. А потом упаду на жесткую подстилку, как на перину, и усну.

Не спи, не спи, мальчишка. Соберись на пределе, к тропе ползи…

Всё, стоп. Никто никуда не ползет. Нет ни водокачки, ни топчана, ни чая на столе. Давно уже нет. И мне пора… в «нет». Приполз.

- Сука… луна выбралась в самую середку. Плохо. Лучше бы звёзды…

- Слышь, пацан, ты ещё здесь? Всё… пока. Нет для нас уже ничего…

- Всё есть, майор. И всегда было. И чай, и речка, и фонарь на пустыре. И всегда будет. Пойдем…

*ПБС – прибор бесшумной беспламенной стрельбы

**КШМ – командно-штабная машина с комплектом радиостанций

***Промедол - обезболивающее