Вот так. Приходит человек, страждущий и стремящийся суть свою понять, к великому мастеру, повелителю имен. Мастеру, который проникает в саму суть вещей, смотрит на человека – и говорит его истинное имя. То имя, которое следует человеку носить всю жизнь, настоящее. Мастер смотрит на страждущего, смотрит... И говорит:

– Вот сволочь.

...Проснулся я оттого, что на меня вылили ведро воды. Никакого символизма – самое настоящее десятилитровое ведро отвратительно холодной и вонючей водопроводной мерзости. Я замахал руками, оттолкнул кого-то, оказавшегося поблизости. Протер от воды лицо, чуть не выдавливая глаза. Сплюнул, и просипел:

– Ну и что? Чего надо?

Вокруг грохнул смех, и чье-то похабно счастливое лицо оказалось в моем поле зрения. Оно облизало губы, чихнуло и сказало:

– Пора вставать! Пирожки готовы! И бульон.

– Какие, на хрен, пирожки? Какой бульон?!

– Да ты что! – лицо помрачнело. – Таких вещей забывать нельзя!

Смех стих, и «нельзя, нельзя» зашелестело вокруг. Лицо ушло из поля зрения. Я сел. Мерзко пахло свежей выпечкой. Знакомое лицо снова возникло, и сообщило:

– Пока только пальцы. Но скоро мы победим!

– Какие пальцы? – не понял я.

– Левой руки.

Я посмотрел на свою левую руку и обнаружил, что кисть плотно забинтована, и какая-то уж очень маленькая.

– Вы сожрали мои пальцы?!!

Окинув взглядом помещение, я увидел около десяти человек, у всех были забинтованы руки.

– Еще нет. Но уже все готово, можно приступать... Ты чего? – ответил один из них.

– Как чего?! Я очень люблю свои пальцы!

Народ засмеялся. Все одновременно, в голос. Я чуть не оглох от общей громкости хохота. Вскочил.

– Да что это за херня?! – заорал я. – Заткнитесь!

Они засмеялись еще пуще, хотя, казалось, это уже невозможно. Смех проникал все глубже мне в голову, заполнял собой все пространство. Я терялся, терялся и вот – я засмеялся сам, повинуясь невидимым ниточкам невидимого кукловода.

И проснулся. Анна лежала рядом, как всегда, на спине.

– Да, это знак, – пробормотал я, сел на кровати. Будильник показывал полпервого. Добравшись до кладовой, я принялся искать пилу.

– Анна, Анна... – бормотал я.