Ирка примчалась точно в семь, как и обещала, и привела Софью. Девочка выглядела хмуро.

– Я устала, – с порога заявила она.

– Да, милая. Сходи, умойся.

Софья без особых пререканий проследовала в ванну, а Ирка повернулась ко мне.

– Сашк, – сказала она, – попробуй не говорить с ней о смерти. Мама сказала, что Сонечка как-то странно себя ведет. Я, правда, не поняла, что она имела в виду, но уверена – это все твои разговоры.

– Ирка, я ж не виноват, что она любознательная, – парировал я. – Это не я ее такой воспитал.

Сестра криво усмехнулась, и похолодела глазами.

– Ладно, – сказала она. – Но ты все равно постарайся.

– Окей, – заверил я. Софья вышла из ванны и встала посреди коридора.

– Хочу чай, – сообщила она.

– Ладно, – сказала Ирка. – Вернусь через час. Пока, Сонечка.

Она выскочила, захлопнув за собой дверь. Софья направилась на кухню. Я последовал за ней. Девочка деловито сняла чайник с подставки и налила в него воды.

– Давай посмотрим фильм, – сказала она.

– Какой?

– Только не сказку, – сморщилась Софья. – Мама только их и смотрит.

Чайник начал шипеть.

– А что, если не сказку?

– По телевизору недавно показывали – там большой такой дядя дул блестящим ветром, – сказала Софья, и с ожиданием уставилась на меня.

– Очень большой?

– Да.

– А какой? Американец?

– Да. Индеец.

– Ого... Не уверен, что знаю такой фильм.

– Ну он черный весь! – Софья упорствовала.

– Черные не индейцы, а негры, – уточнил я.

Софья озадаченно посмотрела на меня. Потом спросила:

– А индейцы какие?

– Красные, – ответил я.

Софья засмеялась.

– Не бывает красных людей! – сказала она. – Бывают только белые, черные и серые!

– Серые? – переспросил я.

– Ну да, серые. Которые не черные и не белые.

– А я какой?

– Ты белый.

– А ты?

– Я тоже белая. И мама белая.

Чайник закипел и щелкнул. Я налил Софье стакан чаю, насыпал сахара. Она принялась дуть на поверхность жидкости. Пар летел во все стороны, вместе с брызгами.

– Только его не любили в фильме, – дополнила Софья.

– В каком смысле?

– Его убили, – пояснила она. Я почесал затылок. Софья снова сворачивала на тему смерти. Ничем хорошим это не пахло. Как нужно было реагировать – я не представлял. Софья выжидающе смотрела на меня.

– Он что-то натворил? – наконец, спросил я.

– Нет! Его просто убили.

– Его боялись?

– Нет.

– Люди не убивают просто так, – сказал я.

– А его убили просто так! Потому что не любили, – настаивала Софья.

– Ну... Не любили – это уже не просто так, – осторожно пробормотал я.

– А я не люблю собаку дяди Сережи, – сразу поймала волну Софья. – Я могу ее убить?

– Нет.

– Почему? – удивилась Софья. – Она противная!

– Это называется «ксенофобия».

– Что? – не поняла Софья.

– Ксенофобия... Стремление уничтожать чуждое из страха.

– Что? – опять не поняла Софья.

– Ну, знаешь, когда один человек боится другого – и из-за этого делает ему гадости.

– Убивает?

– Ну... Да, может быть.

Софья попробовала отхлебнуть из стакана, но чай был еще слишком горячим, и она снова принялась на него дуть. Потом сказала:

– А почему так?

– Ну... – я не нашелся, что ответить, и замолчал. Софья смотрела на меня. – Ну, потому что так выходит, – кое-как сказал я.

– Так все делают?

– Нет, конечно. Но бывает.

– Дураки, – сморщилась Софья и подула на чай. – А ты?

– Я – не делаю.

Ирка приехала на полчаса раньше, и застала нас молча пьющих чай. Она посмотрела на меня, на Софью и плотно сжала губы. Когда они ушли, я нашел фильм «Зеленая миля» и включил. Наверное, Софья имела в виду именно его.

Софья когда-то вырастет, и поймет, почему чужаков надо уничтожать. Она поймет это, хоть, может, и не примет. Но вряд ли, поняв это, она сможет просто говорить: «Дураки». Очень вряд ли.