В рассыпавшихся по стеклу вагонной двери трещинках пейзаж за окном выглядел каким-то слишком раздавленным и обреченным, словно художник, рисовавший его, решил, что этот плод фантазии, рук и кистей его - не есть то, что может иметь место и, скомкав, отправил набросок в корзину с мусором. И возникавшие на пути следования полустанки, и города, возвещавшие о своем приближении мутно-рыжим заревом, пройдя сквозь почти незримую паутинку времени на окне, словно удостоверялись печатью, гласящей "Больше не имеет значения”, сдавались в архив и приобретали инвентарный номер. Разрезая неизбывный путь от точки А к точке Б, поезд вез куда-то своих временных обитателей, именуемых для удобства казенным словечком пассажиры. Кого-то отсюда туда, кого-то, наоборот, сюда оттуда, а кого-то, наверное, ниоткуда никуда. Оказавшись ограниченными на несколько суток в способности свободного передвижения, люди спрессовывали свои эмоции в границах этого дома на колесах: ели, пили, спали, знакомились, прощались, ссорились, мирились, воспитывали детей и заводили новых, строили планы и просто убивали время. В эти несколько дней поезд стал их личной вселенной.

Он молча переводил в дым очередную сигарету. Эта поездка стала для него счастливой возможностью перевести дух, взять передышку в своей суматошной, но небезынтересной жизни. Этакий тайм-аут, когда можно просто и спокойно подумать. О себе и о тех людях, которые то настойчиво стучатся в его жизнь, то проходят по краешку судьбы, словно желая удостовериться, что с ним все в порядке. О том, кто он есть сейчас и насколько он сам себя устраивает, о том, что могло случится, да не срослось, о том, что все же прорастает, о том…. Да мало ли о чем думается под мерный стук колес на стыках и разгорающийся багрянец на щеках практикантки осени, проводящей свои первые уроки после почти бесконечных летних каникул.

Все вышло как-то чересчур просто и непонятно: решив что недельная пауза не повредит, он постарался напроситься в командировку, которая проходила даже не по его ведомству и это, как ни странно, удалось. Будучи сведущим в подавляющем количестве решаемых вопросов, он искренне симулировал свою неосведомленность и некомпетентность, что позволило потратить большую часть поездки на знакомство с новым, неизвестным доселе городом. Это ему тоже удалось (счастливые совпадения продолжались) и могло быть еще лучше, если бы… Если бы не настырные сослуживцы, постоянно предлагавшие разделить с ним вечера и сослуживицы, временами незатейливо намекавшие на то, что не прочь… Ну, а в завершении он выкинул уж совсем головокружительный фортель, заявив, что куда-то потерял билет на самолет (из него был сделан бумажный самолетик и торжественно запущен в неизвестном науке направлении) и, как это не прискорбно (тут очень требовалось озабоченно-растерянное выражение лица), но никуда ни деться от того, что придется напиться железнодорожной воды. Его уже не удивило то, что и это предложение, и его весьма притянутые уши были восприняты, как должное. Шеф потребовал, чтобы к приезду он подготовил отчет о проделанной работе, сказал сакраментальное "В поезде много не пей” и упорхал в аэропорт, прихватив с собой удивленных сослуживцев и разочарованных сослуживиц.

Трое суток блаженного ничегонеделания вместившие в себя прожитое и несбывшееся, реальное и выдуманное, прошлое и будущее, подходили к концу. Попутчики, пытавшиеся поначалу включить его в круг своих жизненных интересов, давно смирились с тем, что из этого субъекта можно вытянуть лишь несколько дежурных фраз и воспринимали его как элемент декорации, подобно утренней очереди в туалет или вечной нехватки кипятка, что было очень мило с их стороны.

Сигарета закончилась. "Сколько же я уже спас лошадей за свою жизнь” – усмехнулся он про себя и, прижавшись лбом к треснутому стеклу, закрыл глаза.

"Что же мы получаем в сухом остатке? Определенно человек. Пол мужской, рост выше среднего, глаза серые. Чуть за тридцать, а, значит, жизнь только начинается. Имею жену (всегда веселился над этой двусмысленностью), сыну в следующем году в школу. Интересная и прибыльная работа (пусть не то, о чем мечтал, но все же), много знакомых, с которыми не жаль прожечь несколько часов жизни и два друга, за которых можно отдать все (как кажется). Несколько мимолетных романов, которые изначально были обречены на быстрое окончание, потому как сам этого хотел или больше не хотел ничего….. И еще куча мелких житейских подробностей. Тоска, однако. Но, как кто-то уже говорил до меня, в мире нет пути иного, чем обретенье своего….”

- Простите, пожалуйста, вам плохо? - неизвестно откуда взявшийся женский голос из-за спины вторгся в его мысли.

Оторвав голову от стекла, он развернулся и, приклеив к лицу одну из своих дежурных улыбок, мазнул взглядом по лицу, даже не стараясь в него вглядеться.

- С чего вы взяли ?

- Ну-у-у, как мне кажется, когда человек стоит десять минут с закрытыми глазами, прислонившись к стеклу головой и не отвечает на обращения к нему, то или ему плохо, или это скульптура. Вы случайно не статуя какая-нибудь?

-Да нет, - усмехнулся он- вполне костяной, мясной и кожаный. Не Командор, короче. Но и с поезда сигать или скоропостижно скончаться прямо здесь, в тамбуре, тоже не собираюсь. Просто стою. Воспринимайте меня, как молчаливую галлюцинацию.

- Эту фразу уже настолько побило цитированием, что она стала почти народной. – улыбнулась в ответ собеседница - Но для молчаливого глюка вы слишком говорливы, не находите?

"Прости, дорогая, но, увы, или к счастью, это не то время и не то место, где могло что-то переплестись. Не до грибов мне сейчас. ” - подумал он - "Может быть, где-нибудь, когда-нибудь…”

- Я по жизни одно большое противоречие – это было высказано уже вслух, причем сухим, выхолащивающим беседу тоном.. Он пробежав по ее лицу еще одним, ничего не запоминающим взглядом, развернулся к двери и вышел.

"Ну и почто ты боярыню обидел?” – поинтересовался в следующую секунду внутренний голос - "Она ведь о чем-то тебя спрашивала, пока ты голову к стеклу приращивал. Вот теперь иди и поинтересуйся, хотя бы из чувства банальной вежливости.”

Улыбнувшись своему внутреннему монологу, он открыл только что захлопнутую дверь, параллельно с этим набирая в легкие воздуха.

В тамбуре было пусто.

- Говорлив для глюка….” – пробормотал он на выдохе - А сама-то! Все, перегрелся, спать и завтра снова в бой.

В утреннем тумане поезд вполз в столицу. Сложившийся за время пути мирок растворялся, как помянутая дымчатая субстанция, по мере приближения к вокзалу, разрывая те непрочные нити, что попытались завязаться между случайными соседями. Он неторопливо пробирался в толпе между прибывшими и отъезжающими. Возвращаться в безопасную обыденность не хотелось, а в голове почему-то вертелась вчерашняя то-ли-встреча-то-ли-нет. "Нет, конечно, склонность к мечтательности и фантазиям - это то, что у меня не отнимешь…” – думал он – " Но не до такой же степени, чтобы видеть призраков. Нам пора, нам пора обращаться к докторам. Не так ли? Потому что, как бы это не казалось безумно и идиотично, но непонятно отчего хочется верить, что такое может быть и понять что это было. Бред какой-то. Надо было поговорить. Конечно, если все предвидеть, то без мешка соломы за плечами не жизнь, но все же…”

И.

В.

Этот.

Момент…

Он вдруг почувствовал, что вот сейчас, здесь и сейчас, в эту самую минуту, на этом самом месте, на этом вокзале, в толчее, возле табло с расписанием, в десятом часу сентябрьского утра что-то должно произойти. С ним. С его жизнью, ее прошлым настоящим и будущим. Бесповоротно. Наотмашь и навсегда.

И никогда не будет, как прежде. Подобным мыслям просто должно появляться из ниоткуда и обжигать нервные окончания, природа у них такая. Но они всегда подкрадываются незаметно, тихо-тихо, почти на цыпочках и всегда с необходимым инвентарем. Пыльный мешок, финский нож, грабли и обязательно обух, чтобы между глаз. Контрольным.

Он впился глазами в табло.

"Куда-то уехать? Омск , Казань ,Барнаул - далее везде… Нет, не то, не зря же я вернулся….. Но тогда что? Не стоять, как оболтус с выпученными глазами на школьную доску! Думай! В небесах не появятся огненные буквы с правильным ответом. Екатеринбург, Томск, Новосибирск…. Хватит в города играть! Не то, не то, не то…Может быть, никуда ни ехать, но исчезнуть от всех здесь, в пределах МКАД? Ага, еще лучше. Тогда уж сразу в статую, как предполагала…. Черт, а может быть… Точно, тогда все объяснимо, пусть ни фига не объяснимо и настолько понятно, что можно открывать фабрику по протезам для нечисти ”

Он судорожно повернул голову налево, и в этот момент ему на плечо опустилась чья-то ладонь. Застыв, он ждал, когда рука подаст голос.

Ждал, как приговор.

- Сколько зим, старик! Не узнаешь? Не, ну ты что, старых знакомых не узнаешь, что ли?

- Ну вот и все. - Лахетис тяжело выдохнула и, опустившись на землю, выдавила из себя подобие улыбки – Теперь все у него пойдет точно в соответствии с предначертанным-

- И чего столько возни с единственным смертным – саркастически заметила Атропос, стоящая у нее за спиной – Их теперь столько развелось, у Клото рук не хватает на каждого нить плести. И ничего, последние двести лет сплетает одну на десять тысяч, никто не замечает, все довольны. Нормальный производственный процесс. А тут вдруг прицепились.-

- Это был политический момент- менторским тоном заговорила Лахетис – В конкурентной борьбе нельзя давать слабину. А Макошь с подручными наседают, даром что славяне. Ты видела, что вытворяет – явилась к нему и чуть нам все не испортила. Благо, клиент верил понемногу во всех богов сразу и ни в одного в отдельности-

- А мне его жалко – хмуро процедила Клото

- Чего-чего? - голос Атропос от возмущения сошел на дискант – Жалко? А меня тебе не жалко? Метнуться на край света, вдолбить человеку, который его почти не помнит и у которого все хорошо в судьбе, что ему вдруг приспичило увидеть московских окон негасимый свет! Ты думаешь, это то же самое, что нитки плести? А этих дурочек, Долю и Недолю удерживать! Посмотри на Лахетис! Нет , ты посмотри! Сколько она сил потратила, разрабатывая этот план, сколько лет она его по миру водила, уму-разуму учила….. А может, ты надеешься, что тебя Макошь себе в помощницы возьмет?

- Все равно мне его жалко.- повторила Клото – Он никогда не будет счастлив.

- Ты всегда была мечтательной и романтичной, даром что мойра – с ласковой издевкой в голосе сказала Лахетис – Ну посуди сама, почему же он не будет счастлив? Его судьба круто изменится. По крайней мере, так он сам будет считать. Он начнет заниматься делом, которое полюбит по-настоящему – врачеванием. И вместе со своим другом, который встретил его на вокзале, они изобретут лекарство от болезни, появление которой у нас запланировано…….. Атропос, это по твоему ведомству, когда мы ее запускаем?

- Вирус уже разрабатывают, врач, который продаст образцы террористам получит допуск через четыре года, будущие террористы пока строят дачи в Подмосковье…. Что за времена настали, везде русские – Атропос состроила недовольную гримасу – Короче, через восемь лет, пять месяцев и тринадцать дней. Могу сказать с точностью до минуты, если у кого-нибудь есть часы?

- Молодец. - похвалила ее Лахетис и продолжила – Ну так вот, его будут чтить во всем мире, как спасителя от гибели человечества, ведь умрет половина смертных. Разве это не счастливая судьба? Его имя останется в истории и его будут вспоминать даже через тысячу лет! Памятники, песни, стихи – да все возможные почести будут возданы ему при жизни! И, что самое главное, это может существенно облегчить нашу работу и устранить возродившихся конкурентов, хотя бы на ближайшую пару тысяч лет.

- Я все понимаю и, наверное, вы правы - пристыженная сестрами Клото заговорила еще тише – но я изучила его лучше вас. Почести и награды ему, как Церберу пятая нога, да и до судеб человечества ему, как до Олимпа. Но если бы мы предоставили ему возможность посмотреть направо, то его глаза встретились бы со взглядом той, в которой отражался он сам. Той, которая была им, а он ей, а так как я судьбы плету, я-то знаю, насколько это редко. Им был дан великий дар, которым они никогда не воспользуются. И у них не будет ни ласковых и страстных летних ночей, ни ночных разговоров шепотом, в которых можно сказать все, что угодно и быть понятым, ни прогулок по засыпанном листвой аллеям в лучах дарящего последнее тепло осеннего солнца, ни долгих взглядов глаза в глаза, говорящих куда больше любых слов, ни праздников, придумываемых только для двоих, ни разлук, подразумевающих ожидание встречи, ни чувств, ни эмоций, ни всего остального, что можно перечислять бесконечно. Потому что их никогда не будет.

- Вот если бы мы не вмешались, тогда бы его точно не было. Ведь вирус мы бы запустили по любому и тогда, как тебе прекрасно известно, он бы стал одной из первых жертв. Так что мы подарили ему лишних пятьдесят лет жизни, да еще какой! Я больше не могу смотреть на эту слезливую идиотку! Понадоблюсь, позовете. – отчеканив эту тираду, Атропос изчезла.

-Она права. - Лахетис продолжала смотреть на сестру, как на любимого, но больного ребенка – Не каждый смертный получает такой бонус. Тебе надо отдохнуть. Я поговорю с отцом, чтобы ближайшие пару месяцев у смертных ничего не происходило, а то и вообще на паузу поставим их, как они говорят эволюцию

Клото подняла глаза и впилась ими в лицо сестры.

-Ты знаешь, я уверена, что он бы рискнул. Без бонуса. Чтобы сбыться.

Невесть откуда взявшийся в Москве Серега помог ему, как он считал не сойти с ума. О минуте смятения на вокзале, когда где-то в небесах решалась его судьба и, как оказалось, тесно переплетенная с ней судьба человечества он никому не рассказывал, а через несколько лет забыл. И лишь когда ему доводилось оказаться на вокзале или в аэропорту он подходил к табло с расписанием рейсов и поворачивал голову направо.

Примечания: МОЙРЫ - в древнегреческих мифах темные, злые невидимые силы, антропоморфные богини судьбы, чаще всего говорилось о трех дочерях: Лахесис ("Дающая жребий") - назначавшая судьбу-жребий еще до рождения младенца; Клото ("Прядущая") - прядет, отслеживает нить жизни человека; Атропос ("Неотвратимая") - неотвратимо приближает судьбоносные события будущего. Согласно вариантам мифа, считалось, что родителями мойр являлись Зевс и Фемида,

МАКОШЬ(древнеславянское) - мать счастливого жребия. Вместе с помощницами Долей и Недолей она определяет судьбу людей и богов. Макошь ходит по Земле в виде молодой женщины и примечает, кто как живет, как соблюдает обычаи, запреты.