Если дочь у кого родится, благоразум-

ный отец от всякой прибыли отклады-

вает на дочь: купит полотна и холстов,

и куски ткани, и убрусы, и рубашки –

и все эти годы ей в особый сундук кла-

дут или в короб. И платье, и уборы, и

мониста, и утварь церковную, и посуду оловянную и медную и деревянную…

Два дня, словно в аду. Два дня и две ночи – мутные темные реки со скользкими берегами. Не выплыть. Не выбраться. Не выжить…

* * *

Из черного водоворота непроглядного беспамятства Жанну вытащило в жизнь давно знакомое и привычное чувство – голод. Он переборол, пересилил и отчаяние, и тяжесть страшной потери, и шок от несправедливости. Голод – вечный двигатель человеческой жизни, яркий стимул. Лишь только он один в силах оправдать все, что угодно.

Жанна моргнула и, вздрогнув, провела руками по лицу. Это было первое движение за последние несколько часов. В окно бился яркий радостный свет. Золото и багрянец сухой солнечной осени. Жанна тряхнула головой, пытаясь собраться с мыслями. Все вокруг качалось и дрожало. Мимо проносились дома, улицы, заросли камыша… Электричка…

Желудок скулил и плакал. «Ничего, - стиснув зубы, подумала Жанна, - Не в первый раз. Потерпим…». Есть хотелось так, что Жанна готова была жевать собственные шнурки. Поймав себя на этой мысли, она тяжело вздохнула. В душе было гулко и сумрачно. «Моя мама умерла, а я думаю о еде, - Жанна беспомощно подняла лицо вверх, стараясь не пролить мигом набежавшие слезы, - Какая же я скотина… Зверюга, а не человек. Бессердечная…». Чертовски тяжело было осознавать это. Понимать душой и разумом, и в тот же самый момент слышать истеричные вопли желудка: «Дайте пожрать, козлы!! Погибаю…».

- СЛЕДУЮЩАЯ ОСТАНОВКА… «КРАСНОАРМЕЙСКАЯ», - дребезжащим голосом объявила вежливая тетка в динамике.

Жанна вздрогнула, когда электричка замедлила ход, подъезжая к ее остановке. Красноармейская. «Интересно, сколько кругов я нарезала в электричке за последние сутки?» - вяло подумала девушка и спрыгнула на перрон.

* * *

- Что у вас есть – поесть?

- Есть пельмени, рыба мороженная - минтай, щука.

- Мне надо быстро поесть.

- Тогда возьмите котлету по-киевски, я разогрею.

- О! Погрейте три штуки. И хлеба сайку дайте.

Девочка-продавщица, видимо, философски относилась к жизни. А может, и не такого навидалась в своей недолгой торговой карьере. Так или иначе, она не стала пялиться зря на взъерошенную, рыжую, как факел, девку в камуфляже, а просто подала ей то, что она просила – хлеб и горячие котлеты.

- И сигарет. – Жанна, привычно хлопнув себя по карману на бедре, вспомнила, что пустую пачку она выбросила еще в поезде, два дня назад.

* * *

Сил терпеть больше не было никаких. Жанна закрепилась на лавке возле углового подъезда, раскрыла исходящий паром пакетик и минут за пять ухомякала котлеты с сайкой хлеба. «Вкуснотища. Жаль, жестковаты были котлетки, - думала Жанна, дожевывая последний кусок хлеба. - Ну, ничего, бывало и хуже. Солидол, тот и вовсе дерьмом воняет, и на вкус – самое настоящее оно, и ничего, с голодухи и солидол – еда». Облизнувшись и бросив пакетик от котлет, она вынула спички. Самое время было оценить хваленый «Данхил», который ей так советовала продавщица в магазине.

Жара для осени стояла неимоверная. Градусов двадцать. Жанна расстегнула бушлат и с удовольствием сделала затяжку. Да-а… уж. Совсем неплохо.

Последние два дня были сплошным кошмаром. Но из этого кошмара нужно было выбираться. Надо идти вперед, действовать, жить. А иначе можно сразу цеплять ремень за гвоздь и вешаться. Жанна вдавила в землю второй окурок и поднялась с лавочки.

Газетный киоск охотно снабдил ее своим товаром. Девушка раскрыла газету на странице «Сдаю в аренду» и тут же поняла, что ей потребуется телефон. Оглянувшись вокруг, Жанна не увидела ни одного таксофона. В голову закралась крамольная мысль – купить мобильный. Она давно хотела себе мобильник, но в Ичкерии никакой необходимости в телефоне не было. Теперь же – другое дело.

Что ж. Ладно. Деньги есть. Будет мобильный.

За девять лет на банковском счете Богоявленской Ж.А. накопилась изрядная сумма. Но Жанна не представляла, что можно купить на эти деньги, а что нет. На что их хватит? Она не знала цен. Потому что до сегодняшнего дня деньги были ей не нужны. Она не интересовалась такими мелочами, как зарплата, начисление боевых и прочее. Армия ее одевала, обувала, кормила и давала оружие. А больше ей ничего не было нужно. Сколько стоит мясо? Сколько стоит картошка? Сколько стоят электроэнергия и газ? Дурацкие, глупые вопросы. Жанна не знала на них ответа.

Но теперь ей нужно было снять квартиру. Нужно было помыться и поспать. Так сколько же все это стоит?

Оказалось, что вовсе не дорого. Ну и отлично. Жанна позвонила по первому же объявлению в районе, и уже через несколько часов блаженствовала в ванне.

Слава Тебе, Добрый Боженька, за то, что Ты выдумал горячую воду и мыло. Слава Тебе!

* * *

Утром Жанна пошла в районный военкомат. Там ей очень быстро поставили все печати и отпустили с миром, брезгливо вернув в руки простреленный военник с окровавленными страницами.

Потом девушка навестила бывших соседей. И в первую очередь Елену Тимофеевну из квартиры напротив. Склочная дотошная старушка в синем корейском халате и древних тапочках, мелко тряся головой с седыми букольками, указала Жанне на здоровенную картонную коробку у себя в прихожей под вешалкой.

- Всё письма, Жанночка. Всё письма, девочка, - приговаривала Елена Тимофеевна, по-старушечьи жалостливо глядя на изрядно подросшую дочь соседки. - Забери их, забери, моя хорошая. Олечка, мама твоя, болела сильно перед тем, как померла от раку два месяца назад, Царствие ей Небесное, покойнице. Писала тебе, девочка, писала, да только письма всё обратно возвращались. Почта нынче не та, что раньше…

Елена Тимофеевна причитала со вкусом, долго и обстоятельно. Эта старушка имела полезную особенность - сообщать очень ценную информацию. Именно от нее Жанна узнала, что, выписавшись из квартиры девять лет назад для экономии материнских денег, сегодня майор Богоявленская оказалась, по сути, самым настоящим бомжем. Неприватизированная квартира после смерти матери отошла государству и была продана.

Жанна узнала, где была похоронена ее мать, забрала коробку с письмами и, вяло поблагодарив бывшую соседку, ушла.

Весь оставшийся день до самой ночи она разбирала и читала письма. Рыдала беззвучно и отчаянно, судорожно согнувшись пополам и закрывая рот ладонями. Смотрела на свои письма – распечатанные и нетронутые, опоздавшие. Читала письма матери, написанные неровным робким почерком. Сколько любви, сколько нежности и ласки. Как она ждала свою дочь. Домой. Под руки. К груди. Сквозь слезы и боль.

Жанна читала, читала и не могла начитаться. О том, что мать слишком поздно обратилась к врачу. Слишком долго пересиливала боль. О том, что врачи ругали ее, но ничем не могли помочь. О том, как быстро и тихо угасала она. Одна. Каждый божий день ожидая, что ее единственная ненаглядная девочка приедет. А письма всё возвращались назад. Почтальоны всё никак не могли отыскать среди путанных горных троп и крутых перевалов крошечный отряд спецназа, которым командовала маленькая рыжая Жанна. Да и нет там никаких почтальонов.

А когда слезы кончились, и глаза начали слипаться от усталости, Жанна увидела в стопке не разобранных писем конверт, подписанный чужой рукой. Письмо было адресовано матери, а отправителем значился Кровников А.С.

Жанна раскрыла конверт…

* * *

- Мама, у Гали есть папа. И у Машки есть. А у меня есть?

- Есть, котенок.

- А где?

- Твой папа далеко, Жанночка. Он летчик. Знаешь, летчики, которые водят самолеты. Большие-пребольшие. Скоро папа прилетит к нам на самолете.

- Да??!

- Конечно, котенок.

* * *

Жанна не знала, всем ли девочкам матери-одиночки рассказывают, что их папа – летчик. Наверное, нет. Но в семь лет Жанна перестала ждать своего отца. В четырнадцать она его ненавидела. А в двадцать ей было уже все равно.

И вот теперь - уверенный острый почерк, ровные строчки и подпись - «Твой Аркадий». Глухая злоба волной поднялась в душе Жанны, застилая глаза темной пеленой. Он писал о том, что вся его жизнь без Ольги была сплошной ошибкой. Детей, кроме Жанны у него не было, и теперь он болен, а жена бросила его. Он приехал в Волгоградскую область, купил домик во Фролово , чтобы дожить жизнь с осознанием того, что хотя бы попытался попросить прощения у тех людей, которым так нужен был, но которым так ничего и не дал – у любимой женщины и единственного ребенка. И перед смертью он больше всего на свете хотел взглянуть на свою маленькую дочурку.

«Летчик, - с презрением подумала Жанна и отбросила письмо в сторону. – Я была маленькой девочкой двадцать лет назад. Где ты был тогда? Летал? Вот и теперь лети к чертовой матери… Никуда не поеду!».

* * *

Автобус Волгоград–Фролово запомнился Жанне только неудобной спинкой кресла и пылью. Всю дорогу она, облокотившись на стекло, по давней привычке, спала. Как любой солдат, Жанна умела мгновенно засыпать в любом положении и в любом месте. Пусть орет музыка или голосит на всю казарму телевизор. Пусть трясется «маталыга» и ревут моторы. Солдаты спят. Про запас.

Жанна вышла из автобуса и огляделась вокруг. Покосившаяся автобусная остановка с прохудившейся крышей. Серая лента дороги в обе стороны – без края и конца. Поле, темно-зеленая ершистая стена леса, невдалеке жилые дома. Запах пыли, хвои и такого чистого - после промзон Волгограда - воздуха.

Жанна волновалась. Злилась сама на себя, но ничего не могла поделать – сердце колотилось в груди, словно яростный зверь в клетке. Ведь именно сегодня, прямо сейчас, она увидит – первый раз в жизни – своего отца. Девушка постояла несколько минут, пытаясь унять безумный стук в груди. Потом поудобнее перекинула лямку дорожной сумки на плече и направилась к поселку.

С письмом в руке Жанна подошла к первым домам. «Улица Садовая, восемь», - значилось на конверте.

- Не подскажете, как мне найти Садовую восемь? – вопрос предназначался двум древним замшелым старушкам, сидящим на нагретой осенним солнцем лавке у забора. Бабки, несмотря на обманчиво доисторический возраст, мгновенно оглядели Жанну с головы до ног, и девушка невольно поежилась – в этой глуши так редко что-то менялось, что каждый приезжий являлся целым событием. Этот старушечий интерес был уже не просто любопытством, он стал чем-то вроде образа жизни. Сидеть на лавке и ждать – не случится ли чего.

- Вона, прямо по улице пойдешь, - надтреснутый голосок сухо шелестел в такт многозначительным кивкам второй старушки, - с красными воротами дом.

- Спасибо, - Жанна уже развернулась было, нацелившись на указанный дом, но долгожительницы не собирались так просто упускать свою жертву.

- Энто нашего лесника дом, - голос задумчивый и рассудительный. Он ни к чему не обязывал, но просто уйти, ничего не ответив, Жанна чувствовала, было бы невежливо и непочтительно. – А ты часом не родственница ему, леснику нашему, ась?

Жанна обреченно кивнула.

- Дочка.

- А…. – многозначительно закивали старушки. – То-то я гляжу, точно на отца похожая... Рыжая… И лицом и фигурой. Вся стать его.

Жанна нетерпеливо мялась с ноги на ногу. Наконец, она вклинилась в паузу и гораздо громче, чем следовало, поблагодарив представительниц прошлого тысячелетия, быстро зашагала к указанному дому. А вслед шелестел все тот же задумчивый голос:

- Што мы в свое время на войну ходили, што теперь девки ходють. Никакой разницы… Ох, спаси нас, Господи…

* * *

Дом оказался небольшим, но довольно крепким. А вот, хозяйство выглядело слегка запущенным: по огороду слонялась коза с обрывком веревки на шее, пестрые куры что-то выискивали в собачьей миске, а сама псина гуляла, неизвестно где. Жанна притворила за собой калитку, подошла к дому и, потянувшись, требовательно постучала в пыльное окошко. С полминуты все было тихо, Жанна уже хотела было постучать снова, но тут в маленьком окне мелькнула тень, а за дверью послышались шаги. Кто-то внутри завозился с замком. У Жанны вновь ёкнуло в груди. И вот дверь, наконец, с легким скрипом распахнулась…

Отец и дочь смотрели друг на друга и не могли произнести ни слова. Да и не нужны были слова в эту минуту. Все было ясно и так. Бабки на солнечной лавочке оказались правы. Ох, как правы. Вся стать: и лицо и фигура, и волосы, - все одно - плоть от плоти, кровь от крови. На пороге дома стоял высокий худощавый мужчина, с огненно-рыжими волосами, одетый во что-то простое, «хозяйское». Но и осанка, и манера высоко держать голову – все казалось вовсе не деревенским. Все было точно таким, как у Жанны.

* * *

- Не думал, что когда-нибудь уже увижу тебя, Жанна, - отец очень серьезно смотрел на девушку, наливая кипяток в две большие кружки.

- Сама не думала, - Жанна повесила бушлат на крючок, а берет положила на стол, рядом с собой. – Если бы мать была жива, не поехала бы к тебе.

Аркадий Сергеевич опустил голову. Он был на похоронах.

- Но ты написал матери, что болеешь, - продолжала девушка, - а ты теперь – единственный родной мне человек на всем свете. Больше нет никого.

- Прости меня, Жанночка.

Жанна смутилась от неожиданности. Но быстро оправилась и продолжила:

- Ладно, давай забудем, а? Если человек что-то делает в жизни, значит, у него есть на то основания. Значит, и у тебя были основания не жениться на матери. Было и прошло. Мать теперь не вернуть. Мое детство тоже. – Жанна взглянула на отца. Он сидел, закрыв ладонью лицо, а из-под пальцев сбегали вниз по щекам две мокрые дорожки. Девушка помедлила, но потом все же закончила, - Нужно жить с тем, что у нас есть.

- Ты выросла очень решительной и жесткой, - дрогнувшим голосом проговорил Аркадий Сергеевич.

Жанна чуть искоса посмотрела на отца.

- Выросла я обычной. А такой, как ты сказал, я в армии стала. Иначе там нельзя…

- Да, я вижу, ты решилась на серьезную и очень тяжелую работу…

* * *

К вечеру отец с дочерью рассказали другу-другу очень многое о своей жизни. Жанна почти не осознавала того, что говорить этому, по сути, незнакомому мужчине о своих умениях, удачах, подвигах и знаках отличия было невероятно приятно. И она говорила. Показывала шрамы, доставала из заветной коробки награды, тускло и таинственно мерцавшие в свете заходящего солнца, рисовала какие-то схемы прошедших операций и рассказывала о страшных, захватывающих и почти невероятных случаях, произошедших с ней или ее людьми за время службы.

Аркадий Сергеевич, в свою очередь, признался, что в последнее время чувствует себя просто ужасно. Постоянно накатывает противная слабость, ноги отказываются ходить, а руки работать. Все это, как говорят врачи, из-за сердечной болезни с каким-то жутким зубодробильным названием, которая требует дорогой операции и долгого лечения. Но у него нет ни денег, ни желания лечиться. Жанна в ответ на это только фыркнула.

Обдумав и прикинув все как следует, девушка объявила отцу, что завтра утром она созвонится с волгоградским кардиоцентром, вызовет машину скорой помощи и положит отца на обследование.

- Но я не могу просто так уехать, Жанна, - запротестовал Аркадий Сергеевич, - у меня тут хозяйство, работа. Я должен следить за…

Жанна скептично двинула бровью:

- За той драной козой, которая объедает лопухи у тебя на грядках? Или за собакой, которая давным-давно сбежала? Или может быть за курами, которые несут яйца везде, где угодно, кроме курятника? К слову сказать, я и курятника не увидела.

- Он есть!

- Не в курятнике дело! Дело в твоем здоровье.

- Жанна, мне нравится Фролово, нравится эта спокойная жизнь, эта работа – я работаю лесником…

- Знаю.

- Откуда? - удивился отец.

- Разведка работает… - усмехнулась девушка, - Короче, я так поняла, что ты никуда не хочешь отсюда ехать?

- Да, Жанночка.

- Ну, хотя бы эту чертову операцию сделать нужно! Или ты предпочтешь через пару лет снова оставить меня без отца?

- Ну а как же дом, работа?

- Я все устрою, не волнуйся ты за свою облезлую козу, Господи, Боже мой. Ну, лес, не знаю…

- С лесом ничего не случится. Главное, забрать из сторожки ружье. Не дай Бог, кто-нибудь залезет и вытащит.

- Хорошо, я завтра схожу, заберу. Ты только объясни, как дойти.

- Я дам тебе карту.

* * *

А наутро Жанна уверовала в перст Судьбы. Отцу стало очень плохо. Он не в силах был даже подняться с кровати. Молодой врач, к вечеру приехавший по вызову, сделал пару уколов и поддержал решение Жанны положить Аркадия Сергеевича на обследование. Уже лежа в машине, отец все еще тревожился:

- Жанна не забудь забрать ружье. И про хозяйство…

- Я помню!

Скорая уехала, оставив девушку один на один со скрипучей калиткой и апатичной желтоглазой козой.

«Бля…», - беззлобно подумала Жанна.

* * *

Вопрос с хозяйством решился в две минуты. Стоило лишь тетке-соседке увидеть в руках Жанны несколько новеньких хрустящих бумажек, как она тут же согласилась на все на свете. Что значит в течение месяца присматривать за единственной козой и тремя курами, если средняя заработная плата во Фролово составляла меньше, чем ей предлагали за один раз? И эти деньги нужно было еще заработать, потрудиться, повкалывать. А тут такая дармовщина. Рыжая дочка лесника либо деньгам счета не знает, либо о батьке так заботится, что даже за его щипаных кур готова такими сумасшедшими деньжищами разбрасываться.

А рыжей дочке лесника дела не было до размышлений соседской тетки. Хозяйство под присмотром – и отлично. Теперь осталось только забрать из лесной сторожки ружье, и можно ехать в Волгоград.

Был уже вечер. Солнце коснулось краем горизонта. Дойти до сторожки посветлу, а тем более вернуться назад Жанна даже не рассчитывала. Но ей не хотелось завтра терять драгоценное время. Она решила сегодня дойти до сторожки, переночевать там, а наутро взять ружье и скорым шагом бежать на автобус. В Волгоград. К отцу. Поэтому девушка взяла карту, убедилась, что найти домик лесника до смешного просто, и, собрав в сумку кое-что из еды, сунула карту во внутренний карман бушлата и вышла на дорогу к лесу.

* * *

Жанна шла между деревьев по лесной дороге и едва могла сдержать улыбку. Вокруг головокружительно благоухал лес. Пронзительный аромат хвои и древесной смолы, запахи трав, мягкой пружинистой земли, грибов; шорох листьев, тихий щебет птиц – все это дурманящим зельем вливалось в кровь, заставляя сердце биться быстрее и свободнее. Хотелось идти и идти по этой дороге, без конца. Идти и никогда не останавливаться.

Согласно карте, нужно было пройти прямо километров шесть, а потом свернуть возле высокого сухого дерева на лесничью тропку, которая и приведет к сторожке. К тому времени, когда Жанна дошла до нужного поворота, солнце уже давно закатилось за горизонт и в лесу стемнело. По дороге девушка два раза замечала отсветы костров в лесу, голоса, песни и смех. Отец предупреждал Жанну, что в эти места осенью часто наведываются отдыхающие. А самой главной задачей лесника испокон веков оставалось следить за тем, чтобы не было пожаров и вырубок. Поэтому и приходилось гонять молодежь. А народ сегодня пошел наглый и нахрапистый, затем и ружье было в сторожке – на всякий пожарный случай... Не зверя бить, так человека припугнуть.

Жанне вовсе не было дела до отдыхающих. На душе вдруг сделалось так спокойно и радостно, что и самой хотелось посидеть у костра, послушать песен, выпить немного водочки, посмеяться – в общем отдохнуть. Поэтому она вполне понимала всех этих туристов-любителей.

Сторожка оказалась небольшой, но очень чистой и толково устроенной. Тут была и печка-буржуйка, и лежанка, и несколько шкафчиков, запас еды и воды, нашлись даже кое-какие сигареты. Растопив буржуйку, она поставила чайник, начистила картошки и уже открыла банку с тушенкой, предвкушая чудный ужин, когда в дверь осторожно постучали…