Щелчок замка. Дверь распахивается, и я вхожу в номер 5.

Комната кажется подготовленной для каких-то съемок. Большую ее часть занимает невысокая сцена, на которой воссоздана обычная кухня. К сцене примыкает еле заметный динамик, а под потолком закреплены осветительные приборы, следящие за те, что происходит в области декораций. На самой же кухне присутствует только два персонажа – куклы чревовещателей Клозе и Фозе. Имена кукол написаны на личных бейджах. У Клозе бейдж закреплен на красной клетчатой рубашке, у Фозе – на синем платье. Скорее всего, Клозе и Фозе являются мужем и женой. Клозе делает вид, что ест. Фозе моет посуду. Нижние челюсти уродливых созданий то и дело двигаются. Ведется беседа, но слов не слышно. Динамик вдруг начинает трещать помехами и выдает ехидно-подлюшным голосом, которым обычно разговаривают лилипуты, диалог мужчины и женщины. Только приглядевшись к Клозе и Фозе и, увидев, что их рты дергаются в такт словам, я понимаю, чей записанный разговор я слышу

- Мне нравится

- Еще?

- Нет

Куда идешь?

- К нему

- Ночью всех нахуй передушу

«Мне нравится», «Еще?». Запись начинается сначала, она зациклена. Семейный быт преподносится в целлофане. Я ощущаю во всей сцене жизни кукол серьезный дефект. Как будто лишняя деталь попала внутрь механизма и, застряв между двумя шестеренками, ведет к взрыву всей замкнутой системы. Я смотрю на Клозе. Клозе смотрит на меня. В безумных глазах Клозе я вижу те самые две шестеренки

Клозе обеспокоен. Клозе останавливает ложку на уровне рта. Клозе перестает жевать еду. Клозе встревожен. Клозе отодвигает от себя искусственные фрукты. Клозе кладет ложку на стол. Клозе вытирает свою мерзкую губу полотенцем. Клозе, не вставая со стула, поворачивается к Фозе. Клозе не сводит глаз с Фозе. Клозе клинит. Клозе видит цель. Фозе стоит к Клозе спиной и крутит головой. Клозе берет нож. Клозе не нравится нож. Клозе берет нож побольше. Фозе стоит к Клозе спиной и ни о чем не подозревает. Клозе выбирает момент. Клозе бросается на Фозе. Клозе бьет ножом Фозе. Клозе загоняет нож в спину Фозе. Фозе визжит и вырывается. Клозе нравится бить Фозе ножом. Клозе работает со спиной Фозе, как с арбузом. Клозе убивает Фозе. Фозе больше не дергается. Клозе встает в полный рост. Клозе хочет еще. Клозе пинает тельце Фозе. Клозе приятно пинать тельце Фозе ногой. Клозе пинает тельце Фозе еще раз. Фозе отлетает к холодильнику. Нижняя челюсть Клозе отвисает. Клозе устал. Клозе доволен.

«Мне нравится», «Еще?». Динамику все равно, что одной кукла сдохла. Он цинично и беспристрастно выдает запись снова и снова. Пока Клозе неторопливо засовывает мертвую Фозе в холодильник, я незаметно выбираюсь из номера.

- Твою мать! – я, что есть силы, тяну дверь на себя.

За двадцать минут я пережил больше чем за всю жизнь. Меня вживляют в образы, к которым я не имею никакого отношения. Рвотные, ущербные образы. На моей коже настоящий пот. Я ощущаю его запах. Слышу свое сердцебиение. Все настоящее. И это не похоже на легкую прогулку по своей памяти. Я помню, как, заинтересовавшись своей болезнью, прочел одну статью, в которой говорилось о патологиях. Там было написано, что у шизофреников внутренний мир наполнен насилием и жестокостью. Только почему такое происходит в голове у меня? Мне вспомнилась жена. Ее кожа пахнет кремом, а волосы чистотой. Сейчас она наверно сидит дома. И если я отсюда не выберусь – это может навредить не только ей. Вернуть бы все обратно – я никогда бы не зашел так далеко с этими проклятыми экспериментами и этим Больцманом.

В коридоре новые следы. Я не заметил их сразу - мне было очень плохо. Они ведут из номера 5, где я только что был, в номер 7. Все начинает понемногу проясняться. Я вхожу в номер и, пройдя через него, получаю новый указатель. Головоломка с двумя неизвестными.

Номер 6. Следы туда не ведут. У меня есть выбор и им можно воспользоваться. Ведь я могу укоротить путь, а возможно и увидеть спину, того, кто помимо меня здесь ходит.

Щелчок замка. Я открываю дверь номера 6.

То, что я вижу за ней, обдает меня леденящим азотом животного ужаса. Проход в номер забит. И он не просто забит. Он забит мертвыми телами детей и взрослых, накиданными друг на друга. Кадры с нацистскими концлагерями оживают на моих глазах. Та же свалка худых рук, свисающих волос, проглядывающихся резцов, невинных взглядов и неестественно согнутых ног. Я матерю невидимого врага и наваливаюсь всем телом на дверь, лишь бы не видеть изуродованные человеческие трупы.

Я нахожусь в жутком месте. И меня не возвращают. Хотя мой пульс уже учащался раза четыре. Делаешь себе больно – становится больно. Не «просыпаешься». Возможности вырваться нет. Я остался наедине с собой и с этим домом.

Сырные кусочки давно оставлены. И я как мышь, бегу на приманку.

Номер 7.

Название, подходящее для номера 7 – Красная Комната. Скорее это ангар невообразимых размеров. И внутри него все красное. Огромная десна великана. Красными полотнами обтянуто все. Буквально все. Если бы меня уменьшили и поместили внутрь живого, бьющегося сердца, то, наверно, я увидел бы то же самое.

Есть еще один цвет. Белый. Фигуры белого цвета, напоминающие манекенов, строем стоят по периметру комнаты. Вроде бы люди, но с белыми ядрами вместо головы. И одеты они как сумасшедшие. Женские платья в форме конуса на жесткой основе, плюс полностью оголенные, словно мелом вымазанные руки.

Я делаю шаг, и взрыв синхронно ударивших в пол ног сильнейшей вибрацией бьет меня в грудь. Такой звук можно передать, только если в миллион раз усилить щелчок передернутого затвора. Все манекены сдвинулись ближе ко мне.

Я аккуратно продвигаюсь вдоль стены, внимательно следя за тем, что происходит справа. Манекены сопровождают каждый мой шаг этюдом. Я ступаю вперед, и моментально достаются тысячи обручей. Я опять прохожу немного, и обручи поднимаются над головами-ядрами. Я вновь иду, и бесполые создания разом начинают крутиться на месте, фонтаном выблевывая красные струйки крови, наклоняться, то в одну сторону, то в другую. Как вырвавшиеся из музыкальных шкатулок фигурки.

В напряженной шахматной партии с хозяевами комнаты я не обратил внимания на еще одну вещь. Портрет размером с рекламный щит висит на противоположной стене. На нем изображена обольстительно улыбающаяся женщина с прической в стиле 30-ых годов. Светлые кудри свисают до плеч, в черных глазах два маленьких огонька счастья. Эту женщину я никогда раньше не видел. Возможно она актриса или певица прошлых лет. В любом случае кто угодно, кого я точно не знаю.

Сообразив, что никто не хочет нанести мне вреда, я выхожу из номера 7.

Следующий - номер 8. Наученный горьким опытом, я не решаюсь сразу заходить внутрь, а только приоткрываю дверь. Этого оказывается достаточно. Ни мебели, ни людей, ни окон в номере не оказывается. Пустая, немая комната. И я так в нее и не захожу. Но следы все равно появляются. Сами по себе. И теперь они выходят уже ИЗ номера 8 и ведут к номеру 11.

«Необязательно заходить. Достаточно только открывать двери». Я решаю проверить свою догадку и иду по следам. Я проворачиваю ручку, вновь не заходя в номер, и тут же появляются свежие отпечатки, ведущие в новом направлении.

Пока я приоткрываю указанные двери, стены коридора постепенно погружают меня в аудиокошмар. Треск. Чавканье. Улюлюканье. Скрежет. Плач. Угрозы. Сверление. Музыка. Хихиканье. Скрип. Клацанье по кнопкам. Рвота. Бульканье. Тишина. Хрип. Мольба. Звон разбитого стекла. Пение.

Наконец я дохожу до конца коридора. Я так привык к тому, что подсознание со мной играет странной болезнью, что даже не поразился такой необычной схеме путешествия по нему. Приоткрываю дверь номера 44, и новые следы не появляются. Он последний.

Я вхожу и оказываюсь внутри длинного туннеля. Оглядевшись по сторонам, я прихожу к выводу, что он сделан в форме огромной металлической трубы с диаметром около сорока метров и я в ней не более чем муха, попавшая в дуло артиллерийского оружия. В конце тоннеля виден свет. Труба где-то заканчивается. И следы ведут именно туда. Пять минут ходьбы в угрожающей атмосфере молчания. Эхо множит звук моих осторожных шагов тысячью затухающих копий и заставляет чувствовать себя лишь миллионной частицей всего здания. И чем ближе я подхожу к краю трубы, тем больше ощущаю ту потерю своего «я», которую переживал ранее, попадая в комнаты дома. И звуковой вакуум, до определенного момента словно втягивавший в себя малейшие шумы и шорохи, решает яростно выплеснуть на меня свою дьявольскую какофонию.

Вперед меня вырывается поток агрессивных ворон. Птицы, подхлестывая меня в спину, пчелиным роем вылетают из трубы. Я окончательно теряю над собой контроль. Мое тело идет само, сливаясь с оголтелой стаей. Здание, до этого исполнявшее роль немого больного, изрыгает из своей глотки одно живое «КАР». И я - часть этого «КАР».

Под натиском ворон я спрыгиваю на белый, идеально гладкий пол и продолжаю идти. Мое «я» ведет меня. Вороны черной рассыпчатой крупой «падают» вверх, всасываясь молочно-белым потолком. Я попадаю внутрь светлой комнаты в форме куба, похожей на гигантскую картонную коробку. Что-то сыпется на меня сверху и мешает сконцентрироваться на происходящем. Я выставляю ладонь, и на ней оседают белые хлопья. В комнате начался снегопад.

На голых стенах вдруг проступают темные пятна. Я разучился удивляться. Пятна выстраиваются в очертания человеческих лиц, и я замечаю, что и потолок, и стены, и даже пол покрылись черно-белыми фотографиями людей.

И я себе уже не принадлежу. И это не я подхожу к стене. И это не я прикасаюсь к первому снимку, на котором изображен лысеющий мужчина лет сорока. Все делается за меня. Жизнь этого человека забирается в каждую мою пору. И я становлюсь - Им.

«Александр Семенович работает на заводе по производству радиоизмерительной аппаратуры. Мать всегда готовит суп своему сыну, когда тот приходит домой на обед. В выходные дни пожилая женщина уезжает помочь своей больной сестре по хозяйству. Именно в это время Александр Семенович достает из шкафа потрепанное женское платье, одевает его, накрашивает губы, и начинает расчесывать своих золотоволосых кукол, которых обычно прячет в кладовке. Заканчивая игры Александр Семенович засовывает пластмассовые ножки кукол себе в рот и жестко мастурбирует на миниатюрные трусики. После странных развлечений он подолгу спит в обнимку со своими искусственными подружками, тщетно пытаясь избавиться от непроходящей эрекции».

Я прикасаюсь ко второму снимку, на котором изображен молодой парень.

«Мальчик Даня, ерзая в кресле, пускает мыльные пузыри со своего балкона. Весенние дни, следы поллюции, варенье, заляпанные шорты, радио «Маяк». Даня выгребает из карманов выклянченную мелочь. На папиросы хватит. Но это не самое «вкусное». Есть еще соседка с большой грудью.

- Мокрощелка, - мечтательно шепчет мальчик, и капля слюны падает на фиолетовую майку.

В час-пик солнечных зайчиков Даня решает самостоятельно выбраться в тихий двор. Выехав в инвалидной коляске на лестничную площадку, он закидывает в рот остатки еды. Неожиданно Даня, багровея всем лицом, начинает пускать пузыри из слюны. Еда застряла в горле. Колеса инвалидной коляски громко соскакивают с одной ступени на другую, создавая эхо во всем подъезде. Тело раскачивается болванчиком. Ступень за ступенью. Пролет за пролетом. На первом этаже беспомощный Даня задыхается насмерть».

Я прикасаюсь к третьему снимку, с изображение маленькой девочки.

«Таня любила шоколад и игру в классики. Когда она в последний раз видела своего отца, то напоследок попросила у него чего-нибудь сладкого. Вместо конфет отец высыпал в танины ладони горсть алиментов. Появившийся отчим сразу не понравился девочке. Зато отчиму все понравилось. Когда Тане исполнилось одиннадцать, отчим в первый раз ее изнасиловал. Сейчас Таня проститутка».

Я прикасаюсь к снимкам снова и снова. Я меняю фотографии каждые две минуты.

«Ирина Ивановна работает в больнице, не имеет детей. Она завидует женщинам, у которых они есть, и всячески добивается осложнений при венерических заболеваниях.

Врач Сергей Александрович ненавидит всех и ждет зарплату.

Алексей водит грязным членом по лицу своей сестры. Алексей любит инцест, но его самого никто не любит. Говорят, что любят, но не любят.

Полина учится на философа. Измученная и уставшая она возвращается домой, где ее вечер продолжают сигареты и кофе. Однажды ночью она окажется под завалами, полуголая. Потому что ее дом взорвут. Ее семью взорвут. Ее соседей взорвут. Взорвут ее знакомых и друзей. И когда Полина, лежа под обломками, будет ждать поисковую собаку, она найдет ответ на вопрос, который не давал ей покоя восемь лет. И это знание она мужественно пронесет через всю жизнь».

Я перевожу руку с фотографии на фотографию. Через меня проходят сотни людей, изображенных на снимках. И среди всех этих снимков я, наконец, замечаю свою фотографию.

Я дотрагиваюсь до нее, и ничего не происходит. Решив, что с первого раза не получилось, я вновь протягиваю руку. Прикоснуться второй раз у меня не получается. Я проваливаюсь в черноту.