глава III

«Дымов, Дымов! – скандировала трибуна, - молодец Володька!». Еще один матч выигран, еще сладкие мгновения упоения славой и всеобщей любовь, чего еще желать человеку. Все чего он любит, к чему стремиться, все происходит. Восторженные обожающие взгляды, на него на героя, который на футбольном поле отстоял честь маленького областного города, который мало чем славился до этих пор. И вот теперь, пацан, детдомовец стал главным, самым любимым. Можно ли справиться с этим, можно ли уместить все это признание и на сколько нелепо и быстро все это исчезло, испарилось. Буд-то не было никакого триумфа и никакой счастливой жизни.

Дымов уже давно поселился в большом городе, где никто никого не знает и не замечает. Он давно не расчесывал волос, не стриг бороду и не мылся. Он презирал все правила, он не хотел знать, кто и что о нем думает. Он поглядывал на всех сквозь жирные пряди спутанных волос и сдерживал себя.

- Подайте инвалиду, - проезжал в тесных промежутках возле плотных рядов ног, - помогите на протезы, кто чем может.

Удивительно быстро он приспособился к новой жизни. Да собственно и делать-то ничего не приходилось. Сначала он говорил тихо, так, что его не слышали в вагоне, он постоянно думал, что кто-нибудь его узнает, кто-нибудь окрикнет: «Дымов, Володька, это ты что ль?». Но за все время так и не услышал он этих слов, которых боялся и ждал одновременно.

Служить в Российскую Армию Дымова не взяли, да он и не рвался туда. Пришел с повесткой в военкомат, посмотрели его, пощупали и отправили на дальнейшее изучение и обследование. После всех этих мытарств тиснули в бумаге штамп «Не годен» и Володька спокойно продолжал играть в футбол и планировать свое великое будущее. О болезни своей он не думал, бросил бумаги подальше, не прочитав ни строчки, и зажил спокойно. Жив-здоров, ничего не болит и ладно.

Год дымов играл, второй, а потом и жениться захотелось. От женского пола отбоя не было.

Пошла семейная жизнь у футболиста. Весело жили. Всего хватало и славы и развлечений и долгих гулянок. Только заскучала молодая жена, а на третью совместную весну и вовсе изменилась. Не стало той жизнерадостной, очарованной девчушки.

- Набегался?

- Представь себе, – отмахнулся. Он не хотел ни говорить с ней, не видеть ее. Она совсем перестала приходить на поле и восхищаться, скандировать ему.

- Чего тебе не хватает? – не выдерживал он после долгого молчания, - чего ты от меня вообще хочешь. Ходишь как призрак по квартире. Что не так? Объясни!

- Не так, то, что ты деревянный, то, что ты не видишь ничего.

Дымов сопротивлялся, но устроился вскоре в школу тренером по футболу. Пошло у него дело. Пацанье души в нем не чаяло, как же местная легенда их учит.

Но все равно не ладились дела в семье. Завядала жена, а в чем дело никак не мог понять Дымов.

- Володя, - как-то села она аккуратно возле него и положила голову на плечо. – Сегодня соседка заходила, у нее такая дочурка родилась, глаз отвести не могла.

- Чего надо было?

- Так просто, поболтали…ребенок-то,все полы мне тут обтер. Вот ведь, как бесенок, снует все туда сюда.

Дымов молчал.

- Володь, - прикоснулась она к его щеке, - ну вот, посмотри на себя, оброс как весь. Не надоело тебе бегать-то все. Ну что ты как мальчик. Дальше ты все равно не поднимешься, кому ты нужен-то в городской команде, там ведь и без тебя хватает, кому играть, а жизнь-то идет.

- Не возьмут – заревел на нее Дымов и вскочил с дивана, - что ты сидишь, каркаешь? Ты чего умеешь, чего знаешь? Ты бы рада была, чтоб и я ничего не умел.

- Убирайся, вон отсюда. Так всю жизнь как болванчик пробегаешь, дурень. Беги, играй в свой футбол, тебе ничего кроме него ни надо!

- С удовольствие пойду! – и хлопнул дверью.

Сбылась в скором времени мечта Дымова, по крайней мере, он начал в это верить, что стала сбываться его мечта. Подошел к нему перед игрой вратарь и сказал в строгом секрете.

- Вова, - склонился он к самому уху, - на трибунах комиссия сидит, я не знаю где, но мне мой брат младшой сказал, что разговор слышал. Сегодня друг, играй изо всех сил, как только можешь. Тебя возьмут, я точно знаю.

И Дымов играл, играл так как только мог и еще лучше старался. Несется он по полю - ветер в ушах свистит, мяч от одной ноги к другой, не отобрать никому. Но запнулся Дымов, нога подвернулась неудачно. Лежит на траве, перед глазами темно. Трибуны затихли на мгновение и в этот же миг загудели. Бросились все на поле и про матч забыли, а Дымов от неожиданного поворота дел и на дикую боль в ноге не реагирует. Лежит глазами хлопает, что произошло, понять не может.

Открыл глаза в больнице уже. Врач местный ходит вокруг ноги его, которая словно пчелами покусанная распухла.

- М-да, - затянул врач в очередной раз, - ногу мы конечно починим. Но…- врач задумался.

Дымова кинуло в жар. Он уставился на врача.

- Бывает же, - словно размышлял тот, - на ровном месте. С футболом я думаю все кончено. Детей, конечно, тренируйте, я не против, нагрузки там не большие, а вот про команду забудьте. И даже не пытайтесь меня ослушаться, я лично к тренеру пойду и категорически порекомендую вас не брать обратно. Вы еще молоды, зачем же будете себя калечить.

Три дня крепился Дымов, ни одного слова не произнес, лежал все время на кровати к стене лицом или выходил на улицу, стуча чрезмерно сильно костылями, а на жену даже глаз не поднимал, будто она во всем виновата.

Долго нога заживала, серьезная травма была. Попытался Дымов разработать ногу, да еще хуже сделал. Посмотрел на него врач и только рукой махнул.

Ходит Дымов по школьному футбольному полю, перебирает костылями и покрикивает по делу и без дела на детей. Тошно ему стало смотреть, как кто-то в футбол играет. Да и казаться стало, что шепчутся все за спиной, сплетничают. Совсем забросил он спорт. Перестал людям на глаза попадаться. Походил помыкался по городку, поискал где какой заработок найти можно. Да и устроился к одному мастеру, старому своему поклоннику в подмастерья. Стал на токарном станке учится работать.

- Ноги в этом деле, парень, дело не главное. Тут, главное, чтоб руки от куда нужно росли.

Дымов потел, напрягался, вспоминал, все чему в училище обучался, да что-то никак эта наука не хотела припоминаться.

- Что ж ты, стерва, творишь! - сквозь вой станка, выкрикивал мастер, - ты мне так все перепортишь. Нельзя же быть таким твердолобым. Это тебе не футбол!

Приковыляет домой Дымов и начинает за женой словно хвост ходить.

- Что, добилась, дождалась! Рада небось теперь! Все кончился я, кончился. Радуйся!

Так и стали изо дня в день скандалы перетекать, пока Дымов водку не распробовал, да так увлекся, что до дома не всегда доходил. Так на Крещение и не дошел. Прилег где-то возле дерева. Приморозило его пьяного, а когда хмель отпустил, домой вернулся и не говорит ничего. Поболел он незаметно, пришел в себя немного, а вот ноги совсем непослушные стали. Испугался.

- Лежишь все? – подошла к нему жена.

- Ну, лежу, и что?

- Я думаю, все, устала я уже.

- Иди, отдохни, поспи немного. Устала она.

- Нет, это ты уходи, пожалуйста.

Не стал Дымов перед женой унижаться. Дотянулся до костылей да и ушел, не взяв с собой ничего.

Несколько месяцев он на улице прожил, спал, где попало. Нашли его люди, совсем ходить не мог, снова в больницу отвезли.

- Теперь, друг мой, я уже ничем не могу тебе помочь. Теперь в Москву я тебя отправлю, пускай они сами с тобой разбираются. - Он разглядывал черные пятна на его ногах и качал головой.

- Что значит разбираются?

- То и значит. Обследуют, а там видно будет.

В город отвезли быстро. Так же быстро осмотрели, спросили где болит, где не болит и объявили: «Ампутация». После этого Дымов уже с трудом разбирал и понимал о чем с ним говорили.

Лежит он после операции, губы разомкнуть не может. Горло все иссушило, ноги ноют, хотел он встать, потрогать их, а не получается,, голова кружится. Вот и попробовал дотянуться одной ногой до другой. Раз попробовал, два – не получается. Но как только медсестру увидел сразу все и вспомнил про ампутацию.

- Сестра, мне ноги отрезали или нет? – схватил он ее за подол халата, - а то чувство такое, вроде на месте они, ступни зудят что-то.

- Не ноги, а ногу, одну оставили. Ту, которую врачи усекли, вы еще какое-то время чувствовать будете. Такое бывает.

- Обязательно резать было? – сказал Дымов уже без надежды.

Медсестра не ответила.

Получил Дымов инвалидность. Покатался по своему городку, помаялся, ничего не нашел. Пробовал бутылки собирать и это занятие не очень-то у него получалось.

Подошел как-то к нему старик на улице.

- Что ж ты, глупый человек, занимаешься такой безделицей. Поезжай лучше в столицу, там работу поищу. Стариковское это занятие, бутылки собирать.

На вокзале в Москве он и встретил компанию в военной форме, увязался за ними, не отстает. Хороший у них коллектив был, один на гитаре играл, другой пел - зайдет в вагон, да так затянет, что наслушаться не возможно, душу выворачивает Все у них было и еда и водка и комната в коммунальной квартире. Маленькая была, тесная, но жили, не жаловались.

- Ты поживи пока, - говорили они ему, а как хозяин за деньгами придет, может и определит тебя куда.

Хозяин пришел, посмотрел, прикинул на что способен. Написал на листочке биографию новую.

- Теперь, ты ветеран Чеченской войны, жертва, - говорил он. – Будешь стоять на улице, которую я тебе написал. Деньги отдавай мне, а с квартирой мы разберемся.

Так и возил хозяин Дымова по всему городу, то на одной улице поставит, то на другой. И все хорошо, не думал уже давно не о чем он. Да и что хорошего от воспоминаний, только боль одна.

Нашли ему место. Поставили. Сиди с рукой протянутой. Только стал он старика какого-то замечать, смотрит и смотрит в его сторону. Каждый день вокруг него крутится. Заволновался Дымов, сам стал присматриваться, а может и видел где его, да уж и не мог ничего припомнить, слишком сильно переплелись выдумки его с фантазиями, как тут кого вспомнишь.

Так неделя и прошла. Инвалид смотрит за стариком, старик за инвалидом, пока не прибежал поздно вечером этот самый дед, сел перед ним на корточки.

- Слушай меня, - глаза его блестели, - слушай и ничего не говори. Тебе разве не надоело вот так жить? Ты разве не хочешь нормальной жизни? Поехали со мной. У нас будет все.

- Выпивка тоже?

Старик показал бутылку.

- Ну, толкай тогда дед, толкай. Где у нас все будет.

Ничего уже не боялся Дымов.

«Какая разница, тут сидеть или со стариком ехать»: думал он. Он знал, что ничего не может сделать, но из-за непонятной жалости к старику не гнал его от себя.