«Эля! Эля!» - чёртов мобильник! на нём никогда нет денег.

Ваххабиты обычным порядком незамеченными просочились в сестрину спальню: они сидят в уголочке за дверью и о чём-то молча общаются, делая вид, что меня нет.

Я хочу сказать им, чтобы они вышли вон, но они не послушают меня.

Хорошо же! Быстро на кухню: вот столовые приборы, хлебный нож не годится, нож для разделки мяса – здоровенный тесак, им можно кости рубить – в самый раз!

Я врываюсь в спальню, выставив оружие перед собой:

«Уходи отсюда! Уходи сейчас же!» - это моя сестра – синий чулок. Она сидит на постели, прижавшись к самому изголовью кровати, растрёпанная, с красными глазами.

«Ты куда их спрятала?!» - она молчит, таращит глаза.

«Дура!» - прости, Господи.

Сейчас второй акт. Слава Богу, у нас не одноактная пьеса, и сейчас – второй, а потом будет третий, он обязательно будет, но – потом, и я ещё успею спасти Эльку.

«Эля! Эля, возьми трубку! Они идут к тебе, спасайся!» - телефон опять отключен.

«Неужели трудно заплатить за телефон? Она же погибнет!» - сестра не отзывается, только щёлкнула замком дверь спальни.

Галактион всё также сидит на кухне и цедит мелкими глоточками из моей стопки. Вид он имеет самый серьёзный, но, увидев меня, тут же начинает строить мне рожи, будто дурашливый отец капризному ребёнку.

Я кладу нож в выдвижной ящик стола, отнимаю у Галактиона стопку, в которой, однако, осталось довольно водки, хоть Галя и пил из неё, пока я разбирался с ваххабитами.

«Пропадёт Элька! не по ней геенна наша», - усмехается.

«А она уже в аду?» - мы три дня, как расстались.

«Со вчера жарится, пока в щадящем режиме – выходные, и всё такое…» - а сам на стопку мою косится, и нос у него шевелится.

«Слушай, Галя, она нормальная баба, она и так натерпелась, зачем так?» - я бы, может, и не поверил, но вот он, реальный, передо мной сидит, гримасничает не смешно.

«Ибо сказано: по грехам вашим воздастся вам!.. Герычем баловалась? да плотно сидела – не сдёрнешь! Наркотой приторговывала? весь микрорайон на её лужку пасся круглосуточно! Искупила грехи свои? Мужик всё на себя взял и на зоне загнулся, а она, считай, только по краю прошла!» - он говорит с напором, авторитетно так.

«Три года в лагере – «по краю»…» - Малыш, бывший ей мужем, в тюрьме повесился, и мается она теперь, так и не повзрослевшая сорокалетняя женщина, без семьи, без профессии, без дома…

«Галактион, давай так: вы меня в ад забирайте! ну, потом, позже, когда время придёт, а ей в ад не надо, не годится она для ада», - он смотрит на меня прозрачным глазом, лягушья кожа на лице морщится.

«Идёт!» - говорит. – «Тебя - заберём! Стопарик с тебя!»

В графине жалкие остатки: сливаю - только полстопки и набралось.

Галактион меряет взглядом количество, медленно-медленно высасывает налитое, высоко запрокидывая голову и сглатывая кадыком на дряблой шее, со стуком ставит и, занюхивая прокуренным пальцем, заявляет: «А только полстопарика было - не получается уговор!»

Хватаюсь за графин - там что-то ещё плещется на дне, сливаю - полстопки, Галактион выпивает и снова: «Полстопарика всего было – не уговор.»

Я его ненавижу: беру графин, тщательно сливаю остатки, выцеживаю всё до капли - полстопки набралось - и, сжимая в руке вновь понадобившийся тесак, ожидаю, когда он выпьет.

«Да, ладно, пошутил я, завтра же в чистилище переведём, не боись! А сестра-то твоя с ваххабитами шашни крутит…» - чёрт! Я уже давно слышу какой-то гомон из спальни, не до него было.

Я дёргаю дверь. Ах, да, она заперлась: «Аня! Открой!» - за дверью притихли на несколько мгновений и снова загомонили – не разберёшь.

«Аня!» - я всем телом, плечом вперёд, выбиваю дверь, и она с треском вываливается из коробки, выворачивая замок, слетая с петель.

Сестра сидит в той же позе, тараща глаза, и губы её дрожат.

«Где они!» - моя рука, будто сама по себе, вертит ножом, и сестра не отрывает от него взгляда.

Она похожа на сумасшедшую.

«Эля! Эля!» - на мобильнике минус двадцать, и даже обещанный платёж не проходит.

Ваххабиты молятся на кухне: они бьют поклоны, что-то бормочут в раскрытые перед лицом ладони и будто умываются ими.

Я мечусь в прихожей, сжимая нож: ну, не мочить же их во время молитвы!

Галактион тут как тут: «Не сомневайся, парень, мочи - президент грехи отпустит!»

И тогда я набрасываюсь на Галактиона: я мну его, как пластилин, голыми руками, и, чем дальше, тем пластилин становится плотнее, а Галя – всё меньше, пока не превращается в необыкновенно тугое и шустрое четырёхдюймовое существо с зелёной кожей и подвижной мимикой.

Он резво убегает от меня, перебирая коротенькими толстенькими ножками, на кухню, и, когда я добираюсь туда, он уже бегает по столу вокруг графина, показывая «нос» и гримасничая.

Я пытаюсь поймать его или даже прихлопнуть, но каждый раз опаздываю на одно бесконечное мгновение.

Тогда я берусь за нож обратным хватом, и пытаюсь насадить Галактиона на клинок, как букашку на булавку, но каждый раз промахиваюсь, увязая лезвием в столешнице.

Кто-то долбится во входную дверь, сеструха в спальне воет в голос, ваххабиты стучат об пол лбами под пронзительное пение муэдзина с заставки на их мобильнике, а Галя сидит передо мной на краешке стола, болтая ножками, и смотрит на меня грустными глазами.

В чистилище заправляет Нюкта, владычица ночи: дважды, белея в сумраке халатом, она обходит палаты, считывая показания приборов и поправляя подушки.

Гипнос реет где-то под потолком, невесомый и неизбежный, он сопровождает Нюкту в её еженощных обходах, и пациенты чистилища, обычно беспокойные: ворочающиеся, стонущие и кричащие во сне, - затихают, и сон их становится глубоким и спокойным.

Галактиона в чистилище не допускают, с этим в чистилище строго, и он бродит, неприкаянный, под зарешечёнными окнами, ожидая, когда же там закончат с их дурацкими процедурами и выпустят пациентов.

Мне снится Эля, семнадцатилетняя, вместе с Малышом, нашим лидер-гитаристом: мы обкурились под пиво, и я бессовестно её домогаюсь, но она жмётся к Малышу и не воспринимает меня вообще, смеётся, как мне кажется, призывно, и мне тоже весело и не обидно, и Малыш тоненько нам подхихикивает.

Мы уверены, что всё происходящее с нами – наши любови, наши музыкальные опыты - всего лишь интродукция, ещё и первый акт не начинался, а уж до третьего-то…

…а он вот-вот начнётся, после антракта.

«Когда их привозят, я их ввожу в сон, и они спят по трое суток, не просыпаясь, и мы проводим с ними все необходимые процедуры во сне, а когда они просыпаются, то – как новенькие», - Лия, врач-анестезиолог.