Ветер бил под крылья упруго и яростно. Метровые ослепительно белые остевые перья шероховато поскрипывали и изредка лениво двигались, едва заметно меняя положение. Михаил ловил встречные потоки воздуха и наслаждался умопомрачительной высотой полета. Отсюда мир казался совсем другим. Наверное, именно таким его видит Отец. Удивительно огромным, подернутым легкой дымкой утренних облаков, с почти неразличимыми россыпями деревень и мелких городков, с яркими квадратиками разноцветных пашен. Желтые – рожь или пшеница. Белые – хлопок. Зеленые… впрочем, не важно. Людей отсюда совсем не видно. Они словно крохотные песчинки на берегу океана. Каждая из них по отдельности неразличима и неопознаваема. Но вместе они занимают целый берег, лезут в горы, расселяются в степях, царствуют в пустыне. Отец приказал любить людей. Жалеть их, преклоняться перед ними, любить их больше, чем самого себя. И Михаил любил. Искренне, но издалека. Из своего глубокого оглушительно-синего поднебесья. Так, как ему казалось, любит их Отец.

И вдруг крылья дрогнули, глаза распахнулись, увлажняясь внезапно набежавшей слезой, а сердце мучительно бросилось вперед, на ребра, зашлось в безумном стуке. Михаил услышал голос Отца. В голове, в сердце, в душе, в каждой клеточке своего тела, как будто тысячи золотых колоколов, громадных и крохотных, ударили в унисон. И тогда он, оглушенный и ослепленный этим счастьем, таким огромным, что оно неспособно было целиком вместиться в его сознании, - сложил крылья и камнем ринулся к земле. Не было времени ждать. Отец звал его.

На восточных отрогах Гракских гор издавна стояла скала. Возможно, у нее было какое-то достойное ее красоты и величия название из тех, которые люди так любят давать всему, что их окружает, и тому, что они считают своей или чужой собственностью. Неприступный Клык или Гордый Пик. Ну или, на худой конец, Поднебесный Рог. Себиару было все равно. Он не давал миру имен. Так же и эта скала не нуждалась для него в дополнительном имени, потому что он никогда не сказал бы: «Эта скала моя». Он говорил: «Эта скала - Я».

Себиар сидел на краю крутого обрыва. Здесь за всю историю течения времени ни разу еще не было ни одного человека. И неудивительно, скала была воистину неприступна. Вероятно, и к лучшему. Себиар любил это место. Здесь он мог часами сидеть на краю мира и размышлять. Именно здесь рождались его самые удивительные и самые плодотворные идеи.

Ветер время от времени налетал на скалу, нещадно трепал легкую расшитую золотыми узорами ткань одежд, резкими порывами бросал в сторону длинные пряди черных волос, кое-как собранных сзади в хвост. Себиар сидел, прикрыв глаза, и размышлял.

Он думал о том, что вчера сказала ему Юджи. Ни тени сомнения не было в ее взгляде, ни одной нотки сожаления в голосе, - она была бесконечно и безбрежно счастлива. Она ждала ребенка. Сына бога Плодородия Себиара. Юджи всегда была очень сильной, целеустремленной и упорной. Она не считалась с трудностями. Она презирала пороги и препятствия. Рвала цепи и вдребезги крушила преграды на пути к заветной цели. Как свет не знает границ. Как звук неостановим. Как солнце неминуемо поднимается над горизонтом каждое утро. Юджи была глубоко природным созданием, инстинктивным и древним. Как Первородное Пламя. Как Божья Искра. Юджи не боялась никогда и ничего. И всегда побеждала.

Вот и теперь, вспоминая, какой силой и каким счастьем сиял ее взгляд, сколько скрытой мощи и спрессованного, сжатого сильнее всех возможных пределов Света таилось в ней, Себиар думал о том, что это дитя, которое она носит под сердцем, - самое желанное и самое любимое для нее существо во всей Вселенной. Ее личная победа. Их общая победа.

А еще Себиар думал о том, что ждет их всех впереди. Он не питал иллюзий на счет братьев. И Тальба, и Ильхе будут всеми силами противиться этому союзу бога и демона. И тем более – рождению этого ребенка как доказательства возможности «падения» и того, что Творец создал богов и демонов из чего-то очень сходного, или вовсе одинакового. Что они имеют одни и те же, общие корни. Ильхе никогда не признает этого. А Тальба будет солидарен со старшим братом. Просто потому что привык верить ему и всегда, не смотря на всю свою смелость, боялся взглянуть на вещи с другой стороны, а не только так, как признавал верным Ильхе. Себиар знал наверняка, что все это не закончится просто и мирно. Никто из них не отступится от своего, и потому сегодня мир стоит на пороге больших перемен. Настолько больших, что сам мир может их не пережить.

В этот миг в небе над скалой послышался шорох перьев и отчетливо слышный свист воздуха, рассекаемого могучими толчками громадных крыльев. Себиару не было нужды оборачиваться – он знал, кто сейчас опускается с небес на землю. Бог Плодородия оглянулся лишь для того, чтобы снова, в очередной раз полюбоваться своим величайшим творением – серафимом. Почти двухметрового роста, широкий в плечах и удивительно гармонично сложенный, Михаил носил золотой узорчатый доспех поверх простых белых одежд и длинный меч у пояса. Светлые волосы свободно спускались по плечам, а открытый серо-стальной взгляд был прямым и пристальным.

Себиару всегда казалось, что его старший сын смотрит на него так, словно ищет в лице отца ответов на самые важные для себя вопросы. Он ловил каждое слово, каждый жест Себиара. Слушал и смотрел так внимательно и цепко, что бог Плодородия невольно держался с Михаилом не так расслабленно и тепло, как мог бы. Как бы ему хотелось держаться. Михаил был очень… строг. Очень суров и категоричен. Он всегда видел вокруг себя только добро и зло. Только Свет и Тьму. Для первого во Вселенной серафима, пробудившегося от Божьей Искры по воле Себиара, не могло быть компромиссов. И чистота его души была кристальной. Незапятнанной ни единой тенью сомнений или уступок. Михаил был воплощенным Светом - истинным воином господним.

Шесть огромных снежно белых крыл серафима гнали перед собой такую упругую и мощную волну воздуха, что Себиар прищурился от ветра, от ярких слепящих бликов солнца на золоте доспеха и от невыносимого сияния истинного белого цвета. Таким Себиар и задумал Михаила. Могучим, строгим, непогрешимо чистым, свято чтящим заветы своего отца и… старшим. В одиночку Михаил был лишь половиной задуманного Себиаром. Для истинного воплощения смысла серафиму нужен был младший брат. Тот самый брат, которого уже носила в своем чреве Юджи. И один, и второй поодиночке останутся лишь обломками единого целого, двумя неполноценными ущербными частями идеального творения. В истинной и искренней братской любви, в чувстве семейственности и родного сердца рядом со своим сердцем, они отыщут силу, способную сломить все, что угодно. Силу, которая станет для них обоих превыше всего на свете. И каждый из них станет для второго его величайшим могуществом и одновременно с тем – самой большой слабостью. И старший, и младший сделают все что угодно, отдадут без остатка целую Вселенную и свою жизнь в придачу ради того, чтобы защитить брата.

Так уж случилось, что Себиар всегда чувствовал себя одиноким в своей семье. Ему не хватало тепла и внимания тех, в чьих сердцах он слышал биение родной крови. И больше всего в жизни он тосковал по этим мучительным, болезненным и таким отрадным семейным узам. Он слишком отчаянно хотел, чтобы на свете существовало воплощение истинной братской любви. Себиар знал, видел словно наяву, что тем самым обрекает своих детей на тяжелые муки и жестокие духовные испытания, на бесконечные метания и сомнения. Но все же вершил по воле своей. Потому что искренне верил – всё это стоит результата. Несомненно. Стоит…

- Ты звал меня, Отец? – Михаил преклонил колено, складывая крылья, склоняя голову и касаясь ладонью камней священной скалы, на которой его Отец так много времени проводил в раздумьях о судьбе мира. Голос серафима был низким и звучным, но в нем все же сквозил неуверенный вопрос.

- А ты разве не слышал моего голоса? – Себиар улыбнулся мягко и ласково.

- Слышал, Отец. Потому и поспешил сюда, - серьезно и тихо ответил серафим.

Нет, Михаил решительно не понимал сарказма и каждую шутку Отца принимал за чистую монету. И часами терзался потом, мучился сомнениями, гадая о том, что же все-таки Он имел в виду. Уж не испытывает ли Он веру Своего недостойного сына? Уж не желает ли указать на какой-то недостаток, которого сам Михаил по скудоумию своему не замечает?

А Себиару было стыдно признаться в собственной несерьезности, потому что он с ужасом представлял себе этот пронизывающий стальной взгляд, который вонзится прямо ему в душу. И как он станет объяснять Михаилу, что пошутил, если серафиму неведомо само понятия юмора и сарказма? А посему оба они терзались и мучили себя каждый раз, когда Себиару приходило на ум еще раз попытаться немного сблизиться с сыном. Дело это, по всему видно, было совершенно безнадежным. Поэтому Себиар устало махнул рукой и, помолчав с минуту, негромко спросил о том, что волновало его с того самого момента, когда он узнал о скором рождении второго сына:

- Ответь мне, Михаил, как сильно ты веришь в меня? Как далеко ты готов пойти за мной?

Крылья тревожно вздрогнули и тут же успокоились. Серафим, до этой секунды склонявшийся перед богом, поднял голову. И в тот миг, когда взгляды их встретились, Себиар уже знал ответ.

- До самого конца, Отец.

Себиар вздохнул и поднялся на ноги. Серафим встал вслед за ним. Бог смотрел на своего сына и понимал, что Михаил не умеет лгать или преувеличивать. Он говорит то, что считает верным, что от всей души полагает правильным. И значит, он действительно готов без колебаний погибнуть за своего создателя.

За что все это, Великий Творец? Почему все не могут быть счастливы одновременно? Почему кто-то обязательно должен умирать? Почему у победы всегда такой отвратительный горький привкус?

О чем ты думаешь, Великий?

На заре времен, когда мир был еще слишком юн для войн и вражды, а бог Плодородия еще не занял свое место в Пантеоне, - Ильхе создал Мертвое Озеро. Здесь всегда было поразительно тихо. Ни птицы, ни звери не тревожили раздумья темных волн. До сих пор среди людей на земле ходят смутные и туманные легенды о Мертвом Озере. Но что бы ни выдумывали сказители и певцы, в одном лишь сходятся все мыслимые и немыслимые слухи – озеро недостижимо для живых. Создавая его, бог Смерти вкладывал в этот замысел самые сокровенные тайны Покоя и Уединения. Не удивительно, что озеро стало излюбленным прибежищем Ильхе. Легкие тени склонившихся над водой ветвей, ласковая мягкая тишина, умиротворяющий шорох озерных волн, едва различимый аромат розовых бутонов и ночных лилий. Удивительная сладкая смесь, навсегда ставшая для бога Смерти символом людского почитания и глубокой нужды в его милости. Но сегодня Ильхе был в дурном расположении духа, и упоительный аромат почти не успокаивал его сердце. Да, наверное, ничто в мире не могло сейчас успокоить Ильхе. Разве что немедленное известие о смерти демона по имени Юджи и того выродка, которого она вот-вот собиралась родить. Но по всему видно, что таких радостных известий ждать не приходилось.

Ильхе был старшим братом среди богов Пантеона. И его авторитет, его мудрость и опыт были непререкаемы. Но все же Творец доверил Искру не ему. Даже Единый, оказывается, может ошибаться. Потому что иначе, чем ошибкой, Ильхе не мог объяснить тот факт, что дар Божьей Искры получил Себиар. Самый младший и самый непутевый из всего Пантеона. Ильхе считал это несправедливым и оскорбительным. У него было чувство, что его обошли, надурили какой-то хитрой уловкой, заставив Творца обмануться и вручить благословенный дар тому, кто этого не заслуживает – глупцу, безумцу и неслуху.

Но оказалось, что Ильхе недооценил Себиара. Потому что первым его творением стал Михаил – шестикрылый гигант с громадной, ужасающей мощью, наполняющей душу, и почти унизительной пёсьей преданностью тому, кого он благоговейно называл Отцом.

Ильхе прекрасно видел эту чудовищную силу, полыхающую в душе серафима, и… опасался его. Бог Смерти как никто другой умел видеть в живых силу их жизненных токов и количество отмеренных им лет. А так же умел без труда видеть в их душах готовность убивать. В Михаиле всего этого было в избытке. И Ильхе был вовсе не уверен в том, что случится, если вдруг ему придется столкнуться с Михаилом на узкой дорожке. Сима с Тальбой могли даже не мечтать выстоять против серафима, если он вдруг задумает ударить по ним в полную силу.

Каким же чудовищем нужно быть, чтобы создать такое. Это истинная машина для убийства и разрушения. Смертельно опасная, почти не обладающая собственной волей, слепо преданная хозяину, настроенная и созданная только для того, чтобы выплескивать свою громадную силу в разрушающей форме. На созидание эта тварь была не способна абсолютно, но по силе равнялась богам.

Михаил был попросту опасен. Как натасканный цепной пес в руках деревенского дурачка. Но еще опаснее было то, что Себиар не собирался останавливаться. И его последняя выходка с ребенком, рожденным от демона, превзошла все опасения Пантеона. Ильхе никогда не понимал Себиара. Бог Плодородия был на удивление несерьезным, безответственным и ко всему прочему отвратительно легкомысленным. Порой даже более легкомысленным, чем Сима – богиня Мечты. Храня в душе такое бремя и такое непомерное могущество как Божья Искра, нельзя было быть таким катастрофическим идиотом. Ильхе бессильно и зло стиснул кулак. Если бы хоть на миг представить себе, что Божья Искра жжет жаром своих бесконечных возможностей не бездумное сердце Себиара, а ладони его самого, Ильхе… Творец Всемогущий, как тогда все было бы легко и хорошо. Какой порядок и благоденствие установились бы во всем мире. Он смог бы справиться с любым соблазном всевластья. Он стал бы величественным и надежным столпом, вокруг которого всё находилось бы в строгом и безопасном порядке…

Всевышний, зачем ты терзаешь мою душу? Зачем показываешь мне желанное и, словно в насмешку, тотчас отдаешь другому? О чем ты думаешь, Великий?

Себиар не смог выдержать испытания могуществом и доверием Творца. Его ума не хватило даже на то, чтобы справиться с хитростью одного единственного демона. Себиар пал жертвой собственной заносчивости и нежелания быть хоть чуточку более осторожным и благоразумным. Сила пьянит слабых и глупых, не дает им мыслить трезво. А раз так, необходимо было помочь богу Плодородия. Ведь именно для этого и существует семья. Чтобы в последний момент быть рядом. Чтобы вытащить за волосы из болота, даже если сам Себиар будет сопротивляться. Именно поэтому на семейном совете единогласно было принято решение уничтожить демона и его детеныша. Сима, конечно, рыдала и умоляла найти другой выход. Путано и неразборчиво лепетала о том, что в этом ребенке течет кровь Себиара, и что можно что-то еще придумать. Что, Сима? Что тут можно придумать? Ты слишком добра и снисходительна к своему младшему брату. Безответственности нельзя потакать. Себиар должен знать, что за свои поступки и решения каждый отвечает сам. Ничего, все образуется. Все успокоится. Себиар, конечно, впадет в ярость, но вернуть уже будет ничего нельзя. Поэтому рано или поздно ему придется утешиться и жить дальше. Против своей семьи он не пойдет. Не посмеет. Как бы он ни бесновался, Себиара возможно удержать.

Но вот Михаил при таком раскладе мог стать чрезвычайно опасным оружием в руках взбесившегося бога. И потому Ильхе решил попытаться. Попробовать поговорить с Михаилом. Убедить его если не идти против своего создателя, то, по крайней мере, не помогать ему творить безумства, которые способны будут привести к гибели всего мира. Только так можно было избежать трагедии и огромных жертв.

Ильхе глубоко вздохнул, словно выталкивая из себя остатки нерешительности, и шагнул в пространство.

Серафим спускался к тому месту в горах, где он привык проводить ночи. С небольшой плоской площадки, дерзко нависающей над холодной сквозящей пустотой, было так хорошо видно расстилающуюся внизу землю, ртутные переливы реки в лунном свете и бесчисленную драгоценную россыпь звезд. Это место было удивительно спокойным и умиротворяющим. Михиал всегда оставался здесь один.

В этот раз все было по-другому. Едва серафим ступил на холодный камень и сделал несколько шагов по скальному козырьку, складывая крылья и встряхиваясь, неосознанным движением пытаясь поудобнее уложить длинные жесткие перья, - он почувствовал за спиной чужое присутствие.

У Михаила не было врагов в мире, где Отец завещал ему любить всех живых существ. Серафим не приближался ни к кому настолько, чтобы обзавестись друзьями или неприятелями, и потому еще не научился опасаться случайных встреч или неожиданных свиданий. Поэтому Михаил спокойно обернулся, удивленный лишь тем, что кто-то пожелал встречи с ним в этом уединенном, почти «личном» месте. На краю обрыва на фоне светлого, сияющего яркими звездами неба стоял тот, кого Михаил ожидал здесь увидеть меньше всего.

- Здравствуй, Михаил.

- И ты здравствуй, мудрый Ильхе.

Бог Смерти несколько мгновений угрюмо и молча смотрел на крылатого воина. До этой минуты они виделись лицом к лицу лишь однажды, в день пробуждения Михаила, когда Себиар представлял своего старшего сына Пантеону. Уже тогда, едва только открыв глаза, серафим выглядел спокойным, холодным и уверенным в себе. А сейчас… он морально вырос и повзрослел. Прожив на свете несколько сотен лет, он стал по-настоящему грозным. Истинное орудие уничтожения. Говорить с ним будет все равно, что убеждать стальной волчий капкан, доказывать смертельно опасному бездушному инструменту, что на свете существует выбор между большим и меньшим злом, что существует жалость ко всему живому, и иногда ослушание и отступление от принципов может спасти миллионы жизней. Ильхе смотрел в лицо Михаилу и заранее понимал, что все его слова будут здесь бессильны. Капкан останется глух к мольбам и абсолютно безжалостен. Михаил целиком принадлежал Себиару, словно его десница, которая по природе своей не может принимать собственных решений и поступать против воли хозяина.

Терпения у серафима было предостаточно. И потому Михаил молчал, выжидая, когда бог Смерти скажет о причине своего визита. Ильхе же тянул мгновения, старательно отгоняя от себя малодушную мысль о том, чтобы прямо сейчас развернуться и уйти прочь. Наконец, бог Смерти сдавленно вздохнул и шагнул вперед.

- Я хочу задать тебе вопрос. Что ты думаешь о демонах, Михаил?

Серафим не шелохнулся и ни на секунду не задержался с ответом, словно слова уже были готовы заранее и вертелись на кончике языка, ожидая только подходящего повода, чтобы прозвучать вслух.

- Демоны – порождения Тьмы, враги всего живого в любом из существующих миров. Они заселяют Иномирье и стремятся силой или же обманом проникнуть в мир бытия, разрушить границу между своим смрадным обиталищем и миром живых. А после уничтожить богов, хранящих бытие, и пожрать души, заселяющие его.

Михаил замолчал, и на минуту на головокружительной высоте горной скалы повисла тяжелая гнетущая тишина. Признаться, Ильхе не ожидал такого развернутого и по-ученически подробного ответа. Он привык думать о серафиме как об угрюмой молчаливой марионетке Себиара. И невольно ждал каких-то двусмысленностей и мягких допущений во мнении Михаила относительно демонов. Но, как ни странно, ответ был абсолютно четким и не позволяющим заподозрить второй смысл или хоть какой-нибудь компромисс. Ильхе вздохнул чуть свободнее. Все еще могло наладиться.

- Хорошо, - бог Смерти сделал еще шаг вперед, сокращая дистанцию и доверительно понижая голос. – Тогда ответь, Михаил, ты встал бы на защиту этого мира, если бы сюда пришли демоны?

И снова серафим не размышлял ни секунды:

- Если Отец отдаст мне приказ, я исполню его.

- А если твой отец не успеет или не сможет отдать тебе такого приказа? Ведь Себиар бог Плодородия в нашем мире. И он изо всех сил желает защитить его. Ты знаешь об этом. И ты знаешь, что именно этого он ждал бы от тебя.

- Истинно так. – На этот раз в голосе Михаила послышалась задумчивость. – Если в небесах или на земле разверзнутся адские врата, и сонмы демонов ринутся в бытие, я без промедления встану у них на пути.

- Очень хорошо. – Ильхе слышал то, на что не рассчитывал даже при самых лучших раскладах этой беседы. А потому он без сомнений задал следующий вопрос. – Как ты думаешь, Михаил, возможно ли договориться с демонами? И стоит ли пытаться беседовать с ними? И не вернее ли и правильнее уничтожить тех, кто явится в наш мир, чтобы, в конце концов, вцепиться нам в горло и упиться нашей кровью?

- Отец велел мне делать именно так, мудрый Ильхе. Избегать бесед с демонами, не слушать их подлого гласа и не верить ни единому слову их лживых речей, ибо каждое слово больно червоточиной. И в каждом из них – яд.

- Именно так! – Ильхе не удержался и повысил голос.

Едва слышный шорох и угрожающе тихий скрип перьев нарушил тишину поднебесья, - Михаил впервые за время беседы шевельнулся. И бог Смерти тут же отступил на шаг, коря себя за несдержанность.

- Ты мудр, Михаил. И теперь я уверен - ты верно поймешь то, что я хочу донести до тебя. – Ильхе помолчал несколько секунд, ожидая вопроса или признака нетерпения со стороны собеседника, но серафим не произносил ни звука, и лицо его оставалось холодным и бесстрастным, в свете тысяч звезд похожим на лицо, высеченное из камня.

- Тебе должно быть известно, что у твоего отца скоро родится второй сын. И Себиару кажется, что он привязан к этому ребенку и его матери. Но на самом деле всё гораздо страшнее и сложнее. – Ильхе снова сделал паузу, но Михаил все так же молчал, не делая попыток выразить свое мнение. И богу Смерти не оставалось ничего другого, как продолжать разрушительную работу слова, - Не знаю, известно тебе или нет, кем является мать этого ребенка. Но в любом случае я хочу, чтобы ты знал. Она из тех проклятых тварей, которых мы с тобой зовем демонами. Она из тех, кто обманом проникает в миры и смертельным ядом своим отравляет сердца и сознания живущих в нем. И теперь, когда наступит черный день, и адские врата раскроются в нашем мире, Себиар будет покорен этой женщине и станет бороться против нас. Против своей семьи и против всего нашего мира.

- Прошу тебя, мудрый Ильхе, прекрати покрывать хулой моего Отца. Мне известно, кто такая Юджи. Отец представлял нас друг другу. И я не берусь судить Его ни здесь, ни в любом другом слове и поступке.

- Что? – такого Ильхе все же не ожидал. – Михаил! Ведь тебе доподлинно известно, что эта женщина демон. Разве не кажутся тебе странными слова и дела твоего отца?

Серафим стоял в нескольких шагах от Ильхе, и неподвижности и спокойствию его позавидовали бы даже скалы.

- Если то, что говорит Отец, кажется мне несправедливым или неправильным, это значит только то, что я не способен постичь Его замысел.

- А ты не думал, что он может быть не прав? В любом разуме, в любом сознании может родиться ошибочное суждение.

Михаил, не отрываясь, глядел в глаза богу Смерти, и голос серафима стал вдруг низким и звучным, словно горн. Только Себиар знал: это означало, что Михаил начинал гневаться.

- Отец не может ошибаться. Он всегда прав.

- Нет же! Ты слеп, серафим. Слеп и глух. Себиар ведет тебя как теленка на веревке. А ты послушно идешь за ним, не имея ни собственного мнения, ни собственной воли. Разве никогда не хотелось тебе самому решать свою судьбу и выбирать свою свободу? Ты знаешь, глубоко в душе прекрасно понимаешь, что Себиар не прав. Что он ошибается. Но почему ты не желаешь признать этого вслух? Признать и помочь нам остановить его саморазрушение?

Крылья Михаила дрогнули и расправились. Но Ильхе не замечал, как нарастает и копится тяжелый яростный гнев в душе воина господа. Бог Смерти замолчал лишь тогда, когда увидел ослепительное пламя, рванувшееся от меча Михаила, запертого в длинных тугих ножнах на поясе. Михаил – карающий меч господа, орудие в Его руках – в эту минуту едва сдерживал себя, по горло утопленный в собственном праведном гневе. И гнев этот будил и поднимал в его душе непостижимо громадную волну силы, конца и края которой не знал еще никто из живущих во всей Вселенной.

Рот серафима раскрылся в чудовищном реве, и бог Смерти повалился на колени, зажимая руками уши, из которых тяжелыми черными струйками стекала по щекам кровь. Голос Михаила был подобен рыку сотни львов и гудению сотни башенных труб. И каждое слово его вколачивалось в мозг Ильхе, словно раскаленный кованый гвоздь.

- Не ты ли сейчас пытаешься пошатнуть мою веру в Отца? Не ты ли хочешь разрушить устои и заветы, которые Он вложил в мою душу? И тебе ли в таком случае говорить о Тьме и обвинять демонов в попытках искушать?

Пусть я не понимаю Его слов и деяний. Но я верую. В Его свет. В Его мудрость. Верую - Он прав.

Ты же сейчас желаешь отравить мою веру в Отца. Осквернить Его свет в моем сердце. Отойди прочь, Ильхе. Ибо не ручаюсь я за то, что не подниму сейчас свой меч.

Бог Смерти повалился на плиты пола в Пантеоне.

Совершенно оглохший, едва понимающий, где он, Ильхе водил вокруг себя шальным взглядом и все пытался стереть кровь, текущую из ушей. Но только перепачкал лицо и ладони.

- Ильхе! Брат, что это? – Тальба бросился вперед, поддержал главу Пантеона, с ужасом вглядываясь в его лицо. Тальба не мог даже представить, кому хватило силы, сотворить такое с Ильхе.

- Серафим! – надрывно крикнул бог Смерти. Он совершенно ничего не слышал, и потому говорил так громко, как только мог.

- Михаил? Что с ним? – Тальба уже начал догадываться, но все еще не хотел верить.

И тогда Ильхе подтвердил самые страшные опасения брата:

- Михаил поднимется против нас. Будет битва… страшнее которой мы не знали.