Послушай, ребёнок, чего ж ты такая вся? То к небу стремишься, но рвёшься обратно в бездну, как будто грехи словно долг на тебе висят, как будто тебя напоили дождём небесным. А я позади, я всегда, всегда за спиной, дарю тебе счастье, способность мечтать и верить. С карниза шагнув, оставь открытым окно – я следом пойду охраняющим путь твой зверем. Ты, солнце моё, пытаешься так гореть, свой свет отдавая лишь тем, кто тебя не любит. Ответь, почему добровольно идёшь под плеть, огню подставляя ресницы и щёки, губы?
Твоё благородство – отныне твоя же клеть, твой мир над тобой издевается грязно, грубо.

Ты – сердце моё, и навеки в нём йод, смола, вонючей и вязкой тьмой рвутся они наружу. Хотелось бы верить – всё снова пойдёт на лад, хотелось бы верить – тебе я всё так же нужен, чтоб ветры врывались под кожу по вечерам и болью на грани экстаза лизали сердце, и я подыхал в одиночестве в том «вчера», где ты, пусть и смертью моей, но смогла согреться.
Я честно признаюсь, что больше нет сил молчать, что рано закончились нервы и воля, силы. Ты, сердце моё, архетип огня, палача, начало начал, как ты будешь моей могилой?

Легко отдавать свою жизнь – лишь сургуч, печать, и можно мечтать, что ты всё же меня простила.
***
Мы в мире отныне одни,
Всё чисто, прекрасно и бело.
Я честно тебя хранил.
Теперь, извини. Надоело.