Из забытья меня вывел взгляд, свербевший в затылке. Паранойя и вечное ожидание удара в-самый-неподходящий-момент заставили меня вскинуться, напрячь тело, приготовиться к бою... В следующий момент я с глухим стоном рухнула лицом в подушку. Перетруженные накануне мышцы противно ныли, руки, когда я пыталась приподняться, мелко дрожали. Только сознание оставалось кристально ясным.

Так что мне не было нужды поворачивать голову, чтобы понять, кто же это на меня так внимательно пялится.

Я на мгновение прикрыла глаза, выравнивая дыхание. Формальности надо соблюдать. Надо – и весь сказ.

Вдох...

На выдохе я резко перекатилась по кровати, села, закусив губы и удерживая мученический стон. Тело требовало покоя и хорошего, профессионального массажа. И обильного питания, и ванну с лепестками роз. В иных условиях оно отказывалась выполнять свои обязанности.

Нереально огромный чёрный ворон с белыми бусинами неподвижный глаз безучастно следил за моими попытками привести себя в достойное положение. Встретившись со мной безразличным взглядом, он хрипло, надрывно каркнул и снялся с ветки, растворяясь в утреннем сумраке большого города. Вызов был брошен – вызов был принят.

Я тупо продолжила пялиться в одну точку, не находя в себе сил даже застонать, не то что пошевелиться.

- А был ли мальчик? - бесцветным голосом произнесла я и титаническим усилием воли заставила себя подняться.

Следовало в кратчайшие сроки вернуть форму и снова быть готовой к подвигам и прочей героической ерунде.

Ведь у меня остаётся ровно двадцать один день.

И не секундой больше.

Мысленно морщась от боли, я быстро сбегала по заплёванной лестнице обычной многоэтажки. После событий вчерашней ночи подъезд казался мне ещё отвратительней, люди – ещё надоедливей, а я сама – ещё противней.

Всё как обычно. Даже немного скучно, право слово.

Обменявшись приветственным оскалом с одной злоехидной соседкой, мило раскланявшись с консилиумом бабушек-сплетниц на лавочке, я жизнерадостной птичкой запорхала прочь от дома, стараясь не показывать, насколько я напряжена и каких усилий от меня требует каждый шаг. Я уже почти дошла до остановки, из-за поворота как раз показался мой троллейбус, заставив моё сердце радостно забиться (надо же! Пронесло! Какое счастье!), когда прямо передо мной выросла моя большая проблема.

- Ну, здравствуй, - сказала она хорошо поставленным баритоном. Вкупе с моим отвратительным самочувствием это звучало как изощрённое издевательство.

- Привет, - кисло улыбнулась я, провожая тоскливым взглядом уходящий троллейбус, а вместе с ним – и мою надежду поспеть на работу вовремя.

Тот, кто считал себя моим любовником и, соответственно, хозяином моей жизни, только зло прищурился.

- Опять?

В его голосе уже не было угрозы или недовольства. Просто констатация факта. Очередного, да. Он ждёт, когда я одумаюсь, вернусь к нормальной жизни, перестану куда-то исчезать на несколько дней в месяц.

Я жду, когда же ему всё это надоест, и он от меня уйдёт. Прогнать вот рука не поднимается.

- Опять, - кивнула я, даже не пытаясь изобразить покаяние. Если каждый раз играть по одному и тому сценарию, это надоест.

Но не всем.

Вот сейчас он гневно раздует ноздри, прищурится и с мерзкой улыбкой спросит:

- Ты уверена, что тебе не нужна помощь? Хотя бы врача-психиатра?

Я же должна вздохнуть, отвести взгляд и покачать головой.

Тогда он скажет:

- Это глупо, как ты сама не понимаешь? Пока обострение наступает через чётко выраженный период, но как долго это продлится? Скоро твои затмения станут занимать всё больше и больше времени, и ты совсем с ума сойдёшь! Не пора ли прекратить это, пока не поздно?

Здесь мне надо вспыхнуть, метнуть на него ненавидящий взгляд, но промолчать.

Он вздохнёт, устало и безнадёжно и махнёт рукой, пропуская меня к подошедшему троллейбусу, ведь он знает, как мой шеф не любит опозданий. Но он ещё сильнее сжал губы, превратив их в тонкий белый шрам на смуглом лице, и жёстко произнёс:

- С сегодняшнего дня ты переезжаешь ко мне. Если со сменой обстановки твои видения не прекратятся, я отвезу тебя к брату-врачу в психбольницу.

Я скрипнула зубами и довольно грубо рыкнула:

- А вот это – не твоё дело! Будь добр-р-р, не лезь в мою жизнь!

Вздёрнув нос, я обошла своего любовника по широкой дуге и, сбившись на бег, всё-таки успела впрыгнуть на ходу в отъезжающий троллейбус.

Двадцать один день, у меня всего двадцать один день! Чёрт, это чрезвычайно много, чтобы устать от повседневной жизни, и чрезвычайно мало, чтобы достойно подготовиться к предстоящей встрече.

К массажисту я попала только в конце недели, когда с горем пополам разгребла все дела, накопившееся за время моего вынужденного отсутствия. Такое ощущение, что я одна в конторе, а пара моих заместителей – так, для мебели околачиваются! Конечно же, я опять высказала всё это боссу, на что получила равнодушное пожатие плечами и вежливое замечание, что я здесь тоже не для мебели, а заместители и так делают всё, что в их скромных силах.

- Привет, - скромно улыбнулась я, просачиваясь в приёмную, - можно к тебе?

Массажист, высокий, ненормально худой и лохматый мужчина, глянул на меня дикими глазами, но узнав, успокоился, улыбнулся почти приветливо. Вообще-то, его рабочий день уже полчаса как закончился, и он только закончил наводить у себя порядок, расставляя баночки с маслами по местам. Но меня, как постоянную и очень щедрую клиентку, он был готов обслужить в любое время дня и ночи.

- А, это ты... проходи, раздевайся, - он махнул рукой в сторону ширмы из настоящего шёлка с китайским узором, образовывавшим гармоничное полотно. Впрочем, это было излишним – за столько посещений я изучила эту комнату едва ли не лучше самого владельца. - Тебе как обычно или что-то особенное?

- Как обычно, - улыбнулась я и направилась кипятить чайник. Я прекрасно знала, что мой массажист всегда перед работой пьёт крепкий чёрный чай, и я научилась превосходно его заваривать. Вот и сейчас он одарил меня благодарным взглядом, принимая из моих рук белую круглую чашку, над которой вился вкусный парок.

За что я ещё люблю этого массажиста, кроме мастерства, - так это за возможность говорить что угодно, зная, что тебя поймут, не поднимут на смех, не посочувствуют фальшиво и, возможно, дадут дельный совет.

- Это выше моих сил, - уныло вещала я, когда жесткие, умелые пальцы приводили моё тело в порядок. - Каждый раз всё повторяется с точностью до мелочей! Словно история болезни, которую лечишь-лечишь, а она всё возвращается и возвращается... Вот даже я говорю то же самое, что и на прошлом приёме... и на позапрошлом... Тебе ещё не надоело?!

- Нет. Продолжай.

- Это ты продолжай... Ох-х, здесь посильнее, кажется, на левой руке мышцы слишком сильно потянула...

- Да, хорошо. Если тебе надоело повторяться, расскажи что-нибудь новое.

- Чтобы рассказать что-нибудь новое, нужно сначала придумать что-нибудь новое, - ворчливо отозвалась я и задумалась, перебирая все мысли и ощущения, возникшие после появления чёрного вестника. Но все мои размышления сводились к этой удручающей цикличности ворон-двадцать один день ожидания-встреча-ворон. Я злилась, что нет никаких сдвигов, что всё повторяется до мелочей, что я даже лишена выбора. Словно компьютерная программа с невыполнимым условием, прокручивающая один цикл из раза в раз, ожидающая, что произойдёт... что?

- Может, что-то должно произойти, чтобы это изменилось? - неуверенно предположила я.

- Может, - покладисто согласился мастер, надавливая на основание шеи. - Попробуй провести оставшееся у тебя время как-нибудь по-другому, а потом сравни результаты.

- Пробовала – не помогает.

- Тогда измени себя. Ну или, хотя бы, своё отношение к происходящему.

Я печально вздохнула и прикрыла глаза, пытаясь погрузить себя в состояние, подходящее для глубокого самоанализа. Но в голову упрямо лезли посторонние мысли, перед глазами переливались синие и зелёные переливы Вуалей, а в ушах звучал далёкий смех того, кто присылает мне чёрного вестника. Чего он хочет от меня? Чтобы я изменилась? Изменила его?

Я не знаю. А это до горечи обидно – не знать.

Погружённая в свои мысли, я сама не заметила, как уснула.

И во сне я видела нашу последнюю встречу.

Горизонт напоминал чёрную угольную нить, натянутую между неподвижным, похожим на обсидиан, морем и изумрудным, бархатисто переливающимся небом. Ноги по щиколотку зарывались в мягкий серебристый песок, лёгкий и невесомый, словно пыль, густой воздух, наполненный пряными, свежими ароматами, касался лица.

Его силуэт казался дырой, аккуратно вырезанной по контуру в совершенном мире, сквозь которую на чёрно-синее море и изумрудное небо пялилась жадная до всего нового пустота. Нереально огромный ворон сидел на его плече, словно нахохлившаяся курица на насесте. Едва заметив меня, птица беззвучно взлетела, нервно хлопая крыльями, и лишь потревоженный ею ветер едва взлохматил мои волосы. Звуков здесь не было. Впрочем, не было и абсолютной тишины.

Я не слышала его голоса, не видела лица и движение губ на нём, но поняла, что он спрашивает:

- Ты готова?

Я только кивнула, не уверенная, что он так же поймёт мои слова. Да и не хотелось мне говорить здесь, сотрясать густой воздух напрасными звуками...

Интересно, почему на этот раз он выбрал именно это место, дышащее покоем?

Последняя мысль швырнула меня в холодный пот, выдёргивая из сна. Тогда я об этом не думала, тогда у меня уже просто времени не оставалось думать хоть о чём-либо. Почему же сейчас возникла подобная мысль?

С трудом удерживая сознание в реальности, я добрела до дома и как подкошенная рухнула на кровать. Облегчения я не чувствовала, только какую-то всепоглощающую усталость.

Мне ещё никогда раньше не снились наши встречи.

Мой сенсей сидел в кафе и терпеливо пил кофе, ничем не выражая раздражение по поводу очередного опоздания своей нерадивой ученицы. Каюсь-каюсь, не рассчитала время, задержалась на работе дольше положенного, стремясь разгрести текучку как можно быстрее, чтобы снова потом исчезнуть на несколько дней.

Шеф уже привык к моим причудам и просто вычитал из зарплаты определённую сумму за очередной «прогул». Его терпению может позавидовать и ангел.

- Здравствуй, девочка, - не оборачиваясь, поздоровался мой наставник.

Я смутилась. Неужели так громко топала, что меня опознали по звуку шагов?

- Здравствуйте, сенсей, - улыбнулась я, присаживаясь напротив него. Не выдержала и всё-таки поинтересовалась: - А как Вы поняли, что это я пришла? Неужели каким-то особым образом распознали именно мои шаги в этом гаме?

Мужчина только улыбнулся, его глаза остались грустными-грустными, как всегда:

- Всё гораздо проще. Я увидел твоё отражение.

Я резко обернулась и нервно засмеялась. За моей спиной действительно находилось зеркало, в котором отражался вход в кафе. Чёрт, я становлюсь очень невнимательной.

Мой наставник допил кофе и, пару раз крутанув чашку, задумчиво уставился на размазавшуюся по стенкам гущу. Я знала, как он любит это гадание, знала так же, что толковать линии и точки он не умеет.

- Что привело тебя, девочка? - наконец спросил он, поднимая на меня печальный взгляд карих, как крепкий чай, глаз. Я как всегда поёжилась, меня смущало несоответствие облика наставника и его силы. Крупный, местами даже полноватый мужчина, нос-картошка, вислые усы и ранняя лысина. Больше всего он походил на казака с картины Репина.

- У меня осталось десять дней, - решительно выпалила я.

Сенсей вздохнул, печально рассматривая кофе в чашке, потом поднял на меня грустный, как у побитой собаки, взгляд. Даже не верилось, что этот человек – воплощение гармонии и спокойствия в этом мире.

- Ты же всё умеешь, ты лучшая из учеников, могла бы давно на соревнованиях выступать. Я ничему больше не могу научить тебя.

Он прав. За последние годы я сделала всё, чтобы перенять его способности. Я стала лучшей – ценой боли, отчаяния и десятка нервных срывов. Я могу победить любого партнёра своего веса, но я так и не научилась достойно поигрывать.

А в этот раз я хочу проиграть своему противнику. Может быть, он ждёт именно этого?

Сенсей только качает головой:

- Я уже ничем не могу помочь.

Этот приговор был гораздо страшнее, чем встреча с вестником. К последнему я хотя бы привыкла.

Сенсей с кряхтеньем поднялся, бросил на меня грустный-грустный взгляд и повторил:

- Я уже ничем не могу тебе помочь. Справиться со своими неприятностями можешь только ты сама.

Время тянется как-то неправильно. Когда прилетел ворон, мне казалось: ну, двадцать один день, три недели, столько всего можно успеть… Это же очень, очень много, хватит и на свои дела и на подготовку к встрече, а оказалось…

У меня осталось всего три дня, и осознание того, что я ни-чер-та не успеваю, захлёстывало меня с головой. Меня терзали противоречивые чувства: с одной стороны я торопила этот день, понукала его «Ну, быстрее! Что ж так долго?!», хотела отмучиться и снова погрузиться в повседневные заботы, чтобы не жить одним нервным ожиданием. Я ходила по городу, нервно озиралась и вздрагивала, когда надо мной проносились чёрные птицы. Но это были всего лишь вороны, обыкновенные помоечные вороны.

С другой стороны… С другой стороны на меня наваливался мандраж и неистребимое «а вдруг?!». Они подступали с тыла, брали мое Эго в клещи, полностью уничтожали три линии обороны и, добравшись до самой сердцевины, грызли меня сомнениями. Я цеплялась за каждый момент, за каждую секунду, торопилась прожить как можно радостней и ярче. А вдруг они последние? Вдруг я уже не вернусь? И это время переполнялось событиями, как переполняется чаша, стоящая под водопадом – как потоком выливалась из узкого вместилища вода, так хлестали из меня яркие, сильные эмоции, дурманящие мне голову.

Я даже была почти счастлива в этом суматошном, нервном ожидании неизбежного.

Я даже не заметила, как прошли оставшиеся дни.

В свой двадцать первый день ожидания я была спокойна, как Будда под благословенной сенью Древа Мира. Я благостно улыбалась, опускала веки, скрывая пустоту на дне зрачков, перебирала бумаги. Завещание всё так же лежит на самом видном месте (я опять забрала его у нотариуса), все вещи расставлены по местам, а пыль вытерта. В моей квартире воцарился идеальный порядок.

Как в склепе.

Противно запиликал таймер.

Пора.

На один миг мне показалось, что я не смогу пошевелиться, что мышцы опять свело судорогой, но стоило сделать первый шаг, как душу наполнила привычная звенящая пустота и знание, что здесь меня не ждут, а значит, я вольна уйти.

Только в этот раз я ошиблась. Меня ждали.

Мой любовник (наверное, уже бывший), подловил меня у самого подъезда.

- Ты никуда не пойдёшь.

Я одарила его безмятежной улыбкой.

- Я вольна идти, куда мне вздумается, и делать то, что захочу.

- Думаешь, это свобода? – прищурился он. Он всегда щурится, и его лицо становится злым и хитрым.

- Нет. Свобода – это знание, что тебе некуда идти и поэтому можно не идти никуда. А способность делать, что пожелаешь, - это воля. Уйди.

Он долго смотрел мне в глаза, но всё-таки освободил дорогу. Надеется, что я ещё вернусь?

Интересно, дал бы он мне пройти, если б знал, что я могу раздвинуть Вуали только свободной, ничем не связанной с этим миром? Знал ли он, что отпускает меня навсегда?

Или это было такое замысловатое прощание?

Я вскинула руки над головой, и Вуали затрепетали под моими пальцами. Влажная шелковистая прохлада лесных листьев, колючее тепло пустынного песка, рассыпчатость земли, мягкие стебли трав – я не могла сказать, что ощущаю на этот раз, и не могла подготовиться. Вуали расходились передо мной, как поднимается занавес перед спектаклем, обнажая сцену – изнанку мира, где меня уже ждали.

Его силуэт чёрной, жадной дырой выделялся на фоне полыхающего фиолетовым и багряным заката, и ворон на с его плеча с хриплым карканьем летел мне навстречу.

И я без размышлений шагнула вперёд.

Вереск обвивал лодыжки, словно удерживая меня на месте.

Мой вечный противник стоял напротив, скрестив руки на груди и внимательно меня разглядывая.

- Почему бы тебе не остаться? – наконец вкрадчиво спросил он. – Тебя ведь там не ждут.

- Я свободна, - повторила я. – Мне некуда идти, и поэтому я всегда возвращаюсь обратно. Мне нравится.

- Ты же обрекаешь себя…

- Ровно в той же степени, что и ты – себя.

- Ты же можешь отказаться от боя, понимаешь? Совсем, навсегда прекратить этот фарс!

- А зачем? Мне нравится этот ритуал.

Он вздохнул, как мне показалось, устало.

Я улыбнулась, как ему показалось, равнодушно.

И мир содрогнулся.

***

Из забытья меня вывело ощущение сверлящего затылок взгляда. Я с трудом перекатилась по кровати, чуть приподняла голову – в глазах потемнело от этого незначительного усилия. Нереально огромный чёрный ворон с неподвижными бельмами глаз сидел на ветке. Поймав мой взгляд, птица хрипло каркнула и растворилась в серых утренних сумерках.

Вызов был брошен.

Вызов был принят.

Я с усталым стоном рухнула обратно на подушку, но на губах, помимо воли, расплывалась блаженная улыбка.

У меня остаётся ровно двадцать один день и не секундой больше до очередной встречи с тем, кто мне дороже всего мира.