В маленьком домике в горах дверь закрыта на все засовы, а окна заколочены посеревшими гнилыми досками.

Казалось бы, здесь совершенно ни к чему такие предосторожности: люди покинули это место много лет назад, оно необитаемо. Здесь царит ни с чем не сравнимая диковатая тишина. Великолепный горный пейзаж, чистейшее, не отравленное людьми небо, прозрачный воздух, маленький быстрый ручей струится по каменному склону – природа спокойна, она отдыхает от всего человеческого. Здесь некогда была деревня, но теперь осталось всего два маленьких полуразваленных домишки.

В одном из них прятался Швецех Носиславович Каретников. Он сидел в самом темном углу, завернувшись в пыльное истертое одеяло, забытое старым хозяином, и нервно курил. Он еще не верил, что можно успокоиться: за последний месяц его находили уже трижды! На этот раз он решил сделать ход конем – вместо того, чтобы, как обычно, убегать на сотни километров, он просто перебрался в соседнюю заброшенную деревушку – приехал сюда на велосипеде, за одну ночь. Тут же спрятался, наспех заколотил окна, забился в угол – он все еще пытался прийти в себя после последнего гостя. Нет, здесь они его точно не найдут. Все меры предприняты, можно вздохнуть спокойно.

Швецех перевел дыхание и, чтобы полностью прогнать свои страхи, подошел к окну и заглянул в щель между темными досками… Из щели на него смотрели чьи-то безумные глаза…

- Здравствуйте, учитель!!! – пропел безумный голос.

Каретников понял, что обречен, и заплакал. Его снова нашли.

Взгляд первый

Наше путешествие

или

Возьмите меня на буксир!

Рори

- Это все не то, - машинально пробормотала я.

Карандаш замер в миллиметре от листа. Я держу его так уже минут десять – и за это время так и не смогла прикоснуться к бумаге. Как будто что-то удерживает руку. Какой-то животный инстинкт: нельзя - и все тут!

Снова внимательно изучаю пейзаж – точнее, ту его часть, которую выбрала для своей зарисовки. Типичнейший вид древнего города Залесья: мшистые полуразваленные высотки смотрят на меня пустыми глазницами окон, ветер колеблет листья покрывшего все здания дикого винограда, и их переливы на солнце создают иллюзию, будто эти дома дышат… Поразительное сочетание мертвенности и жизни – это выглядит потрясающе.

Я внимательно смотрю на останки города, который лет триста назад, наверно, процветал. Внутри кирпичных коробок, которые были когда-то домами, теперь выросли настоящие джунгли, которые уже пробиваются наружу из всех окон. То, что когда-то было символом урбанизма, превратилось во вполне органичный элемент сельского ландшафта. Приятно смотреть на густую зелень, покрывшую серые камни, в этом есть свое неповторимое очарование. Это просто нельзя не запечатлеть! Может, просто надо начать из другой точки?

Переношу карандаш в другой край листа, снова пытаюсь начать… результат все тот же. Как обычно. Я не могу рисовать уже три года… Должно быть, пора уже признать, что я безнадежна?

Впрочем, я совершенно забыла представиться: меня зовут Рори Незамыслова, я люблю книжки с картинками и цветастые рубашки. Вот, собственно, и все мои слабости. В остальном же – я совершенно и абсолютно бессердечна. В самом прямом смысле. Сердце свое я потеряла около трех лет назад, и с тех пор я успела побывать в самых разных переделках, которые человек вряд ли выдержит: меня ловили, запирали, исследовали… но все мои поиски места в жизни завершились программой «адаптации бессердечных к человеческой жизни», которая сначала позволила мне закончить прерванное обучение, а затем определила в НИИ Кривизны и пространственных искажений (в народе – «НИИ-копай», ибо КПИ – это как-то неблагозвучно), где я в качестве аспирантки вошла в состав команды разработчиков военных технологий на основе искривлений – удачно я родилась в семье ученых: все пути открыты.

В основном работа здесь попадается мелкая и формальная, и заключается просто в выявлении тех или иных свойств Кривизны, которые в очень отдаленной перспективе можно будет использовать в военных целях. Из-за закрытой политики практически всех стран, обусловленной, по большей части, банальными препятствиями в перемещениях и бессмысленностью внешней торговли и войн, наша кафедра существует скорее формально. Пока что людям намного важнее методики развертывания искривленного пространства и применение Кривизны в быту. Мы же теоретики до мозга костей и занимаемся пустыми мечтами. При мне были запатентованы лишь пули с памятью цели да система визуально-пространственной маскировки. Меня держат в этом НИИ три обстоятельства. Первое заключается в том, что именно на конструктора я училась до того, как перестала быть человеком. Второе – в том, о любых аномалиях и возможностях Кривизны мы узнаем первые. А третье – самое банальное: на кафедре разработки средств перемещения по кривому пространству здесь работает мой отец и самозабвенно конструирует свое «неискривляемое крыло». Проект утопический, требует все новых и новых исследований в разных сферах, и на его полную разработку уйдут годы, но папа все никак не сдается. Крыло – это то, о чем мы говорим на работе, за ужином и во время уборки в выходные. В общем, Кривизна проникла во все составляющие моей жизни.

Но сегодня я устроила себе День Ухода от Мирских Забот. Собрала свой потертый рюкзак, оделась в старое, нацепила свою любимую потрепанную бандану, села на велосипед – и рванула за город. Залесская столица Поживецк со всех сторон окружена древним городом. Именно здесь, среди этих руин, у меня есть любимое место: там открывается отличный вид на здание причудливой архитектуры, не полностью увитое растениями, и в солнечные дни это зеленое великолепие среди развалин смотрится особенно живописно. Как я любила смотреть на размашистые ветви, своей неспешной, дремучей силой разрушающие камень, на то, как вечная и спокойная природа поглощает то, что люди так старательно ей противопоставляли! Эти пейзажи в корне отличались от тех, что я с детства видела в перенаселенном Поживецке, и поэтому казались особенно прекрасными. Как будто попадаешь из мира людей – в мир растений! Местные старички еще помнят меня. Точнее – Старую Меня. Когда у папы была здесь мастерская, где он пытался работать в спокойной атмосфере, а я приезжала сюда с тяжеленным этюдником и делала зарисовки местных пейзажей – одну за другой, пока стерку не потеряю или не кончится вода для кистей.

Сегодня у меня последняя попытка. После нее – даю слово – завязываю. Я достаю из рюкзака планшет, к которому уже заботливо прикрепила бумагу, карандаш и стерку засовываю в задний карман джинсов – поближе к телу. Теперь – выбрать точку. Как учил когда-то Швеня, обхожу мой пейзаж со всех доступных сторон, глядя на него сквозь прямоугольник из моих больших и указательных пальцев и не забывая примерять горизонтальный и вертикальный формат. Ну, вот здесь вроде бы годится! Композиция неплохая – ассиметричная, но за счет световых пятен уравновешенная. Да и присесть есть где – очень удобно обвалился забор частного дома. Итак, я приступаю…

И все как всегда. Тут вы меня, собственно, и застали. Сижу на заборе с планшетом и карандашом, не двигаюсь по полчаса… а сдаваться не хочется. Неужели после стольких попыток я не могу рассчитывать хотя бы на уродливую почеркушку? Нет, я обязана попробовать еще раз – этот точно последний…

Из сумки доносятся знакомые испанские ритмы. Звонят. Я нехотя переключаюсь в рабочий режим. Кряхтя перегибаюсь через забор, долго роюсь в потайных карманах, хотя точно помню, что засунула мобильник во внешний, самый удобный для таких вещей. На экране красуется фотография вокалиста «Ein und Zwanzig» - это звонит Эгле. Медленно подношу телефон к уху.

- Салют! – бодрым голосом говорю я.

- Привет! – пропела Эгле. – Где тебя носит?

- Я уехала из города. Как и каждое воскресенье, вообще-то.

- Ну так возвращайся! В нашем деле лед наконец-то тронулся, ты должна быть здесь! Давай, место встречи изменить нельзя!

- Мое присутствие точно необходимо? – недоверчиво осведомилась я.

- Это в твоих же интересах, – заверила трубка. А потом добавила для верности: – Твой кофе остынет!

- Ну так накройте его чем-нибудь!

- Разве что медным тазом! – невозмутимо отвечает подруга. – А ну дуй к нам! Есть твои любимые конфеты «Канистра»!

- Все, соблазнила. Еду! Буду через двадцать минут, и надеюсь обнаружить под медным тазом горячий эспрессо, а иначе…

- Знаем, знаем! Ждем! – смеется Эгле.

Жизнь вернулась в свое русло. Я быстро закидываю весь свой священный инвентарь в сумку, запрыгиваю на велосипед и, как и советовала Эгле, – дую.

Пейзаж меняется. Из-за мохнатых зеленых параллелепипедов показались изогнутые, словно вычерченные по лекалу, силуэты современных зданий. Это я въезжаю в родной город.

- Неплохо, - вслух сказала я, замерев посреди дороги.

Залюбовавшись пейзажем, я не заметила, как велосипед накренился – пришлось составить одну ногу на землю. Однако и это недостаточно выразительно: композиция скучновата, да и в графике будет смотреться плохо. Недотягивает. Проезжаем!

Меня уже и саму начала изрядно раздражать эта дурацкая привычка внимательно и строго оценивать все вокруг на предмет красоты. Было время, когда я была до этой самой красоты очень жадной. Я ловила мимолетную форму облаков, движения листьев деревьев, отражения солнца в лужах, выражения лиц людей, собственные безумные мысли… Я старалась навсегда сохранить их в памяти, пыталась запечатлеть, воспроизвести, сделать лучше, довести до совершенства… истинным счастьем было получить что-то столь же прекрасное. Я могла часами любоваться плодами своих трудов и чувствовать при этом детский восторг.

Но теперь все по-другому. Этот голод не стал меньше ни на йоту, но ни один образ уже не способен насытить меня. Мою жажду красоты больше не утолить – как не пытайся. Пора уже признать: я изменилась, и ничего с этим не поделаешь. Но привычка – вторая натура: на уровне инстинктов я по-прежнему художник, как бы смешно это не звучало. И повинуясь этим инстинктам, я каждый выходной, который можно было бы потратить на наведение порядка или систематизацию всех многочисленных дел, я каким-то образом оказываюсь в древнем городе. Идиотская привычка!

С такими мыслями я ехала по городским дорогам с узорным мощением. Они же сопровождали меня, когда я ставила велосипед на сигнализацию и когда я вошла в бар «Алкоголь» - тихое и уютное место, знаменитое своей заброшенностью. Мы с Эгле любим это заведение по двум причинам: первая – это, конечно же, тишина, благодаря которой мы не привлекаем лишнее внимание. А вторая… как раз приветливо машет мне из-за стойки.

- Опять ты пришла в образе колхозницы-хиппи, - здоровается бармен.

Это Тау (а самом деле – Таутвидас Иеронимас… но кто ж его так называть будет), наш «белый брат» по разуму. Мы нашли его за пределами города – с полной амнезией и без гроша – и, как и мы, с пустой скорлупой вместо сердца, поэтому позволили себе дать ему такое имя, как нам захотелось. А при виде его почти белых волос и до прозрачности светлых глаз нам тут же захотелось сделать из него литовца – хотя бы именем и фамилией. Тау на удивление легко приспосабливался к любым условиям и быстро обучался. За полтора года жизни под крылом программы «адаптации» он сменил не меньше десятка профессий: Тау успел поработать и санитаром, и официантом, и продавцом в магазине для шаманов Сибири, и преподавателем на курсах курения, и только месяц назад сообщил, что остается барменом в «Алкоголе». Он сказал, что лучше всего человек раскрывается, когда пьет, и ему нравится за этим наблюдать. А недавно Тау поспорил с кем-то из клиентов, что сможет напоить больше всех посетителей «Маргаритой», и теперь наливает ее всем, у кого слабая воля.

- «Маргариту»? – тут же предлагает Тау.

- Заменой кофе может быть только «Хеннесси»! – отчеканила я.

Тау удрученно вздыхает – придется делать все заново. В таком месте, как «Алкоголь», слово «Хеннесси» звучит, как иностранное ругательство.

Я осмотрелась: в баре пусто. Чего-то не хватало.

- А где Эгле? И почему вы так хотели меня видеть, хотя отлично знаете, что в выходные я для общества умираю? – наконец спросила я.

Тау промолчал: он был занят кофе. Тут же рядом со мной что-то возникло.

Эгле выплыла откуда-то сзади и слева, ухватила меня за рюкзак и молча потянула в самый дальний угол, где на затененном столике уже стояла ее сумка. Подруга усадила меня на стул, сама расположилась напротив и, устроившись поудобнее, многозначительно посмотрела на меня и азартно улыбнулась.

- Рассказывай, - потребовала я.

- Нет. Расскажет Тау, - все с той же улыбкой сообщает Эгле. – А ты пока попробуй этих зубочисток.

Я попробовала: зубочистки оказались мятные. Взяла несколько штук и положила в сумку – на случай крайней скуки.

- Правильно, - одобрила Эгле. – Неизвестно еще, где ты будешь, когда в следующий раз захочется деревяшку погрызть.

Намек был более чем прозрачным: нам наконец-то представилась возможность выбраться из этого города. Осталось только дождаться Тау и узнать, как они это себе представляют. Несколько минут мы с Эгле молча грызли зубочистки. Разговаривать о чем-то, кроме перспективы путешествия, не хотелось, вопросы типа «Как жизнь?» подождут. А если надо дожидаться рассказчика – ничего, мы терпеливые.

Тау явился с четырьмя чашками эспрессо, потом подошел к двери и перевернул табличку со стороны «открыто» на «закрыто», и только после этого, с надлежащей торжественностью, подсел к нам.

Мы положили уже похожие на маленькие метелки зубочистки в пепельницу и выжидательно посмотрели на него.

- Итак, - начал Тау, когда счел наше внимание достаточным. – Время баек о вашем Учителе и бесплодных попыток вернуть сердце, творческий дар и человечность скоро для нас закончится. С минуты на минуту, а именно – в двенадцать - ноль - ноль, сюда придет Странник, который согласен с нами работать. От вас, девушки, требуется обрисовать ему картину (извините за каламбур) и рассказать все о том, кто и где находил вашего гуру. Будьте готовы к тому, что запросит он много и наверняка потребует выдвинуться не сегодня – завтра. Ну и, сами понимаете, в таком случае я отправляюсь с вами. Не знаю, сможет ли он помочь и мне, но я ничем не связан и шанс упускать не собираюсь. Согласны?

- Согласны, - хором ответили мы.

А какие, собственно, могут быть возражения? Учитель – наша последняя возможность стать людьми. Если он не поможет нам снова рисовать – мы сдадимся. Мы с Эгле до сих пор не теряли надежды и продолжали попытки вернуть этот дар только потому, что у нас все еще была перспектива обратиться к нему. После этого я прекращу свои вылазки за город, а Эгле – свой непрерывный фотопоиск. Если даже Швеня не сможет помочь – мы согласны стать настоящими бессердечными. Но сначала – надо найти его и заставить нам помогать… И готовность Тау отправиться с нами тут будет только на руку. В общем, вариантов у нас не было. Притворимся больными, возьмем отпуск за свой счет, уволимся – все, что угодно, ради этого путешествия.

Я посмотрела на часы: до двенадцати оставалась минута.

-Пока есть возможность, давай о технических вопросах. Как ты нашел этого Странника и как договорился о встрече?

Тау самодовольно ухмыльнулся. Он явно сделал нечто невероятное. Странники в нашем городе появляются нечасто – и только проездом. У них тут даже нет своего представительства: жители Поживецка путешествуют разве что из одного нового города в другой, для таких перемещений проводник не нужен. Когда одна из этих странных фигур в извечном плаще и узорчатой маске появляется на улицах – люди расступаются. Им становится не по себе от вида существа, пришедшего из кривого пространства: в конце концов, обычные люди либо возвращаются оттуда бессердечными, либо не возвращаются вовсе. Так что найти проводника в Поживецке – задача практически невыполнимая. Мы с Эгле уже подумывали о том, чтобы скопить денег и отправиться в Жежмирай – город западнее Залесья, с нравами попроще – и начинать наше путешествие оттуда… но Тау каким-то образом сумел найти для нас быстрый путь.

- Говори уже, время – деньги, - приказала Эгле.

- В общем, на самом деле мне повезло. Сюда забрел один Странник – явно неопытный – и мне удалось напоить его и вытянуть информацию обо всех, кто в ближайшее время здесь появится. Он сказал, что есть один, который берется за любую работу, и за две «Маргариты» обещал сказать ему о нас и нашей проблеме. Сегодня утром этот товарищ вышел на связь и сказал, что наш единственный шанс поговорить с безбашенным Странником – сегодня.

Я была несколько озадачена. Никогда не любила внезапные решения. Лишившись человечности, я начала анализировать ситуацию гораздо быстрее, но это было слишком даже для меня. Эгле тоже выглядела неуверенной: она взяла еще одну зубочистку и задумчиво жевала ее. Поразмыслив с минуту, она заговорила:

- То есть, ты его даже не видел? Я рассчитывала на более надежный вариант. Получается, мы доверяемся незнакомцу и ради этого жертвуем работой и покровительством НИИ? Ты вообще уверен, что он догадается зайти сюда? Особенно когда тут «закрыто»?

- Входить в закрытые двери – как раз их работа, - возразил Тау.

- Вообще-то, нет, - послышался незнакомый голос из темноты. – Наша работа – это поиск пути. Вот я и воспользовался служебным входом.

Со стороны кухни к нам приближался человек в потрепанном плаще песочного цвета, с низко надвинутым капюшоном, в маске с геометрическим узором, создающей иллюзию, будто под ней и вовсе нет лица. Многочисленные костяные украшения на этой маске, плаще и, кажется, на всей одежде, издавали при ходьбе странный шорох, похожий на звук сыплющихся камней. Подойдя к столику, Странник посмотрел на каждого из нас.

- Хмм… Полагаю, я пришел по адресу. Господин Таутвидас Иеронимас, леди Эгле Танненбаум и Рори Незамыслова… эмм…

Даже маска не могла скрыть то, как он неуверенно переводил взгляд с меня на Эгле и обратно.

- Незамыслова – это она, а Танненбаум – это я, - подсказала Эгле.

- Да, но Эгле – это она, а Рори – это я, - добавила я.

Тау внимательно смотрел на Странника. Все мы ждали его реакции на простейший развод. Тот еще раз неуверенно посмотрел на нас, потом почесал затылок, задумался… А потом достал из кармана шпаргалку и начал внимательно, не забывая поглядывать на всех нас и на каждого в отдельности, читать. Потом с раздраженным вздохом засунул свою бумажку обратно в карман и тихо, но от этого не менее нервно, сказал:

- У меня появилось чувство смутной уверенности, что вы меня проверяете…

- Конечно, – тут же призналась Эгле. – Нам ведь придется доверить Вам наши жизни. Мы должны знать, с кем отправляемся в путешествие.

- Позвольте поинтересоваться, что вы узнали сейчас?

- Ну, Вы сумели – хоть и с горем пополам – не потерять лицо при откровенном издевательстве, - ответила я. – Тут результат удовлетворительный. Остались испытания на прочность при сжатии, срезе и разрыве.

- Леди, вы потрясающе жестоки, - заметил Странник.

- Ну что Вы! Мы не получаем от издевательств никакого удовольствия. Впрочем, от бескорыстной помощи тоже. Мы обыкновенные бессердечные.

Странник странно вздрогнул.

- Что, правда? – изумленно пробормотал он.

- Я вроде бы предупреждал, - протянул Тау.

- А я не поверил! – с чувством выпалил Странник. – Подумал, что меня опять разыгрывают!.. Я и не мечтал встретиться с настоящими бессердечными! Это такая удача! Это же просто бесценно для моих исследований!.. Айй, в этой штуке не видно ни черта!..

С этими словами он резким движением откинул капюшон, суетливо, не с первой попытки, освободился от маски, и, с силой опершись на стол, начал с детским любопытством рассматривать сначала Тау, потом Эгле… На ее лице появилось что-то похожее на удивление, но я не придала этому значения.

На улице было солнечно. Он все еще стоял между мной и окном. Я не могла толком рассмотреть его лицо и спокойно ждала, что еще выкинет этот странный человек. Меня мало интересовала его внешность: в конце концов, Странники на то нам дадены, чтобы быть проводниками по кривому пространству, а не ради эстетического удовольствия. Однако, когда он посмотрел на меня, я поняла, что все это время ошибалась.

Он был красив – невероятно, идеально, божественно красив. Впервые в жизни я видела такое лицо. Оно было не просто самым красивым из всех, что я видела, - оно было совершенным. Хотя я еще не успела четко сформировать для себя канон идеального лица – я точно знала, что он сейчас был передо мной. Все в нем было прекрасно: безупречный овал лица, смуглая кожа, золотистые волосы, небрежно падающие на глаза – зеленые, с длинными светлыми ресницами, немного наивный взгляд… Впервые за три года у меня перехватило дыхание: мне хотелось рисовать, как никогда. Все мое существо заполнило одно желание: запечатлеть это лицо, навсегда сохранить, сделать его своим. Передо мной была модель, о которой я мечтала всю жизнь.

От удивления я оцепенела и ничего не могла сказать. Я не могла отвести глаз от Странника: боялась, что это было иллюзией, и если я моргну – она развеется. Это лицо – лучшее из всего, что я видела в этом мире, я просто не могла отпустить его.

Жизнь тем временем продолжалась: Странник явно оживился, узнав, что мы бессердечные. Он наконец-то подвинул себе стул, устроился поудобнее, начал торопливо задавать вопросы:

- Итак, куда же вы хотите отправиться?

Ответила Эгле (как я и ожидала, она была совершенно спокойна, даже увидев это лицо):

- Мы хотим найти одного человека. Это наш учитель, Швецех Носиславович Каретников. Семь лет назад, буквально сразу после нашего выпуска из Художественной Школы, он сбежал из города в кривое пространство. С тех пор он появляется в самых непредсказуемых местах, и сбегает от тех, кто его находит.

Странник слушал, потягивая кофе и стараясь как можно незаметнее смотреть на Эгле. Его явно интересовала не работа, а она. Причем – как материал. Я обратила внимание на то, что он упомянул какие-то исследования, но поднимать этот вопрос раньше времени не хотела. Возможно, это станет нашим козырем. Эгле и Тау наверняка тоже запомнили эту деталь, и я решила воспользоваться возможностью помолчать: в моем состоянии я боялась, что из-за сбившегося дыхания голос дрогнет, а при деловых переговорах это может быть воспринято как слабость. Что стало с моим лицом – сказать трудно. Вроде бы изменений никто не заметил. Так что я продолжала смотреть на Странника.

- А почему его все ищут, собственно? – спросил он.

- Видите ли, все его ученики без исключения стали бессердечными. Нас таких двенадцать человек.

Странник передернулся. В его глазах был такой азарт, будто он нашел золотую жилу. Эгле притворилась, что не заметила этого, и невозмутимо продолжала:

- Не одновременно и при совершенно разных обстоятельствах, все мы вышли за пределы расправленного пространства, а дальше… просто вернулись вот такими. Поэтому мы надеемся, что Учитель знает, как и почему это произошло и поможет нам снова стать людьми. Вот, - она выложила на стол карту, на которой мы в течение семи лет отмечали точки появления Учителя с датами и комментариями от тех, кто его находил. – Надеюсь, наши наблюдения помогут.

- Ясно, - дрожащим голосом пробормотал Странник, бегло взглянув на бумажку. Дыхание у него сбилось, наверно, сильнее, чем у меня. – Вы, надеюсь, понимаете, что это будет трудное путешествие. Вычислить закономерность – это уже работа, возможно, не на один день. А отыскать человека в кривом пространстве – еще сложнее… Сколько вы можете предложить?

- Бартер! – хором сказали Эгле и Тау.

- Э?..

- Ну, Вы же интересуетесь бессердечными? – сладко протянул Тау. – А это, знаете ли, редкий и ценный материал. Мы поможем в любых исследованиях и предоставим любую информацию в обмен на это путешествие. Судя по Вашему лицу, обмен равноценный!

Странник подавился кофе и закашлялся. Он попался, как ребенок. Я поняла, что это мой шанс.

- Если Вам так нужны деньги, я могу предложить еще одну работу – совершенно не пыльную, не отвлекаясь от путешествия.

Наши взгляды снова встретились. Но теперь я уже знала, что делать. Я держала ситуацию в своих руках.

- Что Вы предлагаете? – недоверчиво спросил Странник.

- Всего лишь стать моей моделью. Смогу я что-то нарисовать или нет – плачу пятнадцать тысяч.

Рискованно. Пятнадцать тысяч – неприлично дорого, это три мои месячные зарплаты, на путешествие я скопила за два года всего восемнадцать. А если вспомнить, что пока не могу рисовать… Но если только с такой моделью эта способность вернется – оно того, без сомнений, стоит. Я не могу дать ему возможность отказать.

Странник смотрит на меня с явным подозрением. Я, прикладывая определенное усилие, смотрю на него, как на все остальное. Наконец он обреченно вздыхает и говорит:

- Хорошо, согласен. В таком случае, обсудим детали и подготовку?

Эгле кивнула и в знак безоговорочного согласия опустошила свою чашку. Тау расплылся в самодовольной ухмылке. Я наконец-то позволила себе пригубить уже почти остывший кофе. Я чувствовала, что близка к цели, как никогда.