Рядом со мной на скамейку сел худощавый мужчина, одетый просто и непритязательно, с длинными волосами, седеющими на висках, и чисто французским орлиным носом. Он раскрыл блокнот и начал судорожно что-то рисовать, изредка поглядывая на готический собор, перед которым мы сидели. Я сняла наушники и попыталась подсмотреть. Наконец любопытство победило, и я требовательно и, пожалуй, немного резко спросила: Qu’est-ce que vous faites ? Он вздрогнул, обернулся, посмотрел мне в лицо, улыбнулся и ответил: я рисую. Я поинтересовалась: и что вы рисуете? Он пробормотал: вот эти фигу-ры, видите, там, на башенках. Мой собеседник устроился поудобнее на скамейке, закрыл блокнот и уставился на меня, сцепив пальцы на животе. Я тут же заподозрила, что этот фокус с блокнотом является ловким крючком для знакомства, на который я неосторожно попалась.

Молчание затянулось. Он смотрел выжидательно, и я решила, что нужно спросить что-то, раз уж я первая заговорила с ним.

Я спросила: а вы хорошо рисуете?

Он сказал: нет, но время от времени я прихожу сюда, чтобы рисовать, знаете, есть такой способ выражать свои эмоции при помощи… Он говорил долго, половину слов, ко-торые он произносил, я не поняла.

Вы француженка? – наконец поинтересовался он.

Я воскликнула со смехом: неужели вы не слышите акцент?

Вы полька? - Нет, я русская. - Вы из Москвы? - Нет, я из Новосибирска, представь-те, там тоже живут люди. - А где это, Новосибирск? - Это в Сибири. - Далеко? - Очень да-леко. -

И что вы делаете в Париже? - Как видите, сижу на скамейке.

Он сказал мне: спасибо, вы не позволяете мне скучать. Я ответила, что предпочи-таю скучать одна, потому что скучать с кем-то вдвоем обременительно вдвойне.

Он сказал мне: вы предпочитаете быть одна в этот прекрасный вечер? Меня разо-злила банальность его слов, и я ответила еще более банально, что человек всегда одинок, а про себя подумала, что в последнее время слишком часто повторяю эту фразу.

Он произнес длинный грустный монолог о том, что одиночество помаленьку съе-дает человека, и лучше не позволять ему завладеть своей душой. Я пробормотала что-то в том духе, что я пока еще молода, и во мне много того, что можно безвозмездно отдать одиночеству.

Он спросил: сколько вам лет? Я сказала: разве этот вопрос можно задавать женщи-не? – И все-таки? – Двадцать три. – О, так вы – молодая женщина. А я думал, юная де-вушка…

Я заметила, что слабо понимаю разницу между fille и jeune femme, он сказал, что разница слабо уловима, но у него все в голове перепуталось, и выгляжу я как юная краси-вая девушка. Я заметила вкрадчиво, что внешность всегда обманчива.

Я спросила, сколько ему лет. Оказалось, что около сорока трех.

Вы стары, сказала я. Он странно улыбнулся. К сожалению, или к счастью, «юным красивым девушкам» можно безнаказанно говорить все, что взбредет в голову.

Он спросил, не хочу ли я выпить чего-нибудь, и вообще, хочу ли я что-нибудь. Он может отвести меня в какой-нибудь ресторанчик или клуб.

Я ответила с прямотой, которая, возможно, злит многих, что нет, спасибо, я не хочу с вами спать.

Он заметил, что не говорил ничего об этом. Я ответила, что обычно шагаю через две ступени. Он не понял и переспросил. Я ответила, что плохо говорю по-французски. Он раскрыл рот, как это делают рыбы, когда им не хватает воздуха. Я спросила его, знает ли он русский язык. Он сказал, что нет. И я поинтересовалась, почему он ничего не знает. Он сказал, что, напротив, знает многое, и сделал очень умное лицо. Я спросила, был ли он когда-нибудь в Африке. Он ответил, что никогда там не был. Я сказала, что в таком случае он не знает ничего. Он спросил, была ли я в Африке. Я сказала, что нет. Но зато, сказала я значительно, я ЗНАЮ, что я там не была. А это уже полдела для того, чтобы туда попасть.

Он спросил, как меня зовут. Я ответила: Ольга. Он долго повторял это имя, будто смакуя его вкус, и я возненавидела его за то, что он ставит ударение на последний слог, будто говорит о ком-то постороннем.

Я узнала его имя, оказалось, что его зовут Паскаль.

И чем вы занимаетесь, с любопытством спросила я. В моем мозгу, испорченном уроками французской литературы, его имя ассоциировалось с первыми национальными энциклопедиями, искусственными языками и почему-то Вольтером.

Он сказал, что ищет работу.

Многие в Париже сейчас ищут работу, заметила я. Париж очень дорогой город. Чем вы занимались до того, как начали искать работу?

Я был режиссером в театре, - ответил он.

А чем вы занимаетесь теперь, кроме того, что ищите работу и рисуете?

Я пишу, - ответил он.

О, в таком случае мы с вами почти коллеги. Я тоже собираюсь писать.

О чем? – поинтересовался он без особого интереса.

О вас, например. Почему бы нет? Вы первый сорокалетний француз по имени Пас-каль, с которым я познакомилась в Париже. Хороший повод для пары строк, не так ли?

Он застенчиво улыбнулся.

А теперь, мне пора бежать, - сказала я.

Куда? – спросил он. Его лицо исказилось, и в нем проявилось что-то старое и не-доброе.

На метро. Домой, - осторожно сказала я.

Он откинулся на скамейку и посмотрел на здание перед собой, уходящее в небо.

Этот собор, сказал он, был построен в 17веке по приказу…

Так он говорил долго.

Я слушала, почти ничего не понимая. Я очень устаю, когда долго говорю на чужом языке, в ушах как будто сгорают переключатели, и они перестают что-то воспринимать.

Иногда я слышу голоса, - неожиданно сказал Паскаль. Его лицо осунулось, и ве-черние тени придали ему сходство с вампиром. – Они говорят со мной, и я ничего не могу поделать. Они полностью…

Я испуганно смотрела на него. Я ненавижу и боюсь сумасшедших. Может быть, потому что боюсь когда-нибудь спятить в особо причудливой и неизлечимой манере.

Я рисовал вас, - сказал он и кинул мне на колени блокнот. Я поглядела и ужаснулась, на крохотной странице было мое лицо, страшное, старое, обезображенное временем, гримаса старухи, лицо, в котором практически ничего не осталось от меня настоящей. Я вздрогнула и начала листать блокнот. Фигуры, фигуры. Тысячи людей, прохожих, запол-няли страницы в ряд, повернутые спинами к изображавшему их безумцу, безликие, мол-чащие, равнодушные. На каждой странице в ряд, спины, спины, спины отвернувшихся людей, похожие на равнодушные статуи готического собора, повествование о чужом оди-ночестве, об одиноком бдении в квартире огромного города когда-то умного и талантли-вого человека, а теперь превратившегося в интеллектуальную развалину, еще способного вести беседы с незнакомками, но уже не способного подчиняться диктату времени, кото-рое уносит все – и знакомства, и людей, и слова.

Я осторожно положила блокнот на скамейку рядом с ним. Паскаль смотрел на не-бо, опустошенный, забывший о моем присутствии, он бормотал что-то себе под нос. Я по-думала: почему я всегда встречаю людей настолько странных, что хочется бежать от них сломя голову или же остаться, чтобы пропасть вместе с ними. Почему моя жизнь напол-нена странными людьми?

Я вспомнила тех, кто остался в Новосибирске.

Я посмотрела на часы, повернулась к Паскалю спиной и побежала по направлению к вокзалу.