Семьсот тридцать один день. Семнадцать тысяч пятьсот сорок четыре часа. В неверье тебя. Когда вновь под окном голоса.

А она рано ложится. Поздно обычно кто-нибудь не дает. Она поджимает ноги и греет спицы. На холодных вязать – удовольствие не её.
Боль уходит по петлям.
Грусть слегка холодит цевьё.

Если встанет, а время к обеду – значит, пропащий день. Можно уже не бегать. Впрочем, ей и не бегать – лень. Выпить зеленого чаю, выйти вконтакт взглянуть – на стене пустота. Сообщений – нет. Впрочем, это не странно ничуть.
Список друзей – пуст.
Пальцы сжимают мышку, срываясь на хруст.

Перед сном – шоколад или тортик. Нам стройность увы, не к лицу.
А она потихоньку терзает кортик, мечтая сказать отцу, что не лучшие гены достались по чёртовой стороне.
Да только туда, где папа - не пропустят вот так, извне…
Ты там не хорохорься как чокнутый какаду.
Я ведь однажды тебя все равно найду…

А она ненавидит прозу и верит, что Пушкин А.С. – дурак. Так было написано в школе на парте. Всё в школе не абы как. И если что говорится – значит, и вправду – так…

А она будто бы недо_женщина…
Руки в брюки и все дела.
Ей уже далеко за двадцать, да вот только никто б не дал.
А она уже не смешная. И уже не доверится людям.
И к тебе бы сама пришла, но
Неизвестно, что после с ней будет…