Вот мы и встретились в сценарном амплуа про два одиночества, здравствуй, джазовый рассвет и подоконник с окнами, пыльными летом, от которых правдиво чихается под музыку, вьюжащую словами истин – суть едины вы, как предмет, и слово именующее – я-то помню вас, и много фенечек уже сплела, снами заполнив реальность в контурах, забросила туда щепоти таинства и уют, как в желтую солнечную дыру антресолей. Ночь камертонна, я на всю улицу в свете блюрных желтых фонарей, отплясываю «орхидеи в лунном свете» - просто потому, что счастье – это музыка, и важно поймать на внутреннем приемнике синхронную волну, обратив низкочастотный шум в оттеняющие басы, просто потому, что нет ничего в этой ночи, кроме горного хрусталя чистой поэзии и теплых улыбок тех, кто на самом деле. Мой ритм в соседней комнате лежит на проигрывателе винила, и самовольный диджей-кошка сбивает скорость, время, связность слов и предсказуемость мотива, наступая на кружляющие дорожки пластинки с умиротворенной уверенностью Шута. Сколько тысяч слов – это кража огня у слепых богов, и притом кажется, что богами и ворами оказываемся мы в одном лице. Слова снятся, все, сказанное ими оживает – держать их на пальцах, то же, что готовиться прикоснуться к бумаге волшебным карандашом, который осуществляет все им нарисованное – и тут оказывается, что ты зачем-то не умеешь рисовать. Белый лист бумаги рисует меня. Мне остается смеяться и чутко оглядываться временами, на перефирии уловив снежность, отчаянно ищущую следов. Растерянному «кажется, я закончилась», приходит на смену озарившееся удивленной надеждой «кажется, я начнусь». Джаз переворачивается и продолжает долго играть. Я пою о том, что должна спеть часом назад – в некотором смысле, этим обеспечивается стерео-эффект. Я пою смеясь и любя. Я подпеваю. Недоиспеченная Галатея, раздающий белые пазлы с верными сторонами. Иногда я не так хорош, как выдуман – меня так много выдумали, что я не ручаюсь, а только с опушенными на клавиатуру руками, наблюдаю с веселым любопытством.

Здравствуй, джазовый рассвет. Сколько раз тебя уже не было, но сейчас ты как никогда прекрасен в своей небывалости.