С самого утра в студенческом городке царило небывалое возбуждение. По общежитиям развешивались пестрые ленты, на крыльце Университета складывали большой костер для ритуального сожжения лекций. У гранитной тумбы, символизирующей кипу книг, стояли декан Густав и лектор Паоло. Второй не прекращая тер нос, как будто получил от кого-то изрядного тумака.

– Все-таки, – говорил декан грубоватым голосом, похожим на скрежет старого пера по бумаге, – я считаю, что вы не с полной ответственностью подошли к своему делу. Бакалавр должен быть идеален. Неужели ни одного изъяна не было?

– Ни одного, – уверенно отвечал Паоло. Густав мрачнел, но, видимо, смирившись, снова светлел лицом и восклицал:

– А какая радость-то, какая радость!

Подобный диалог повторялся уже не в первый раз. Коллеги, как сговорившись, пытались уличить лектора в некомпетентности. И не мудрено.

Целых восемьсот лет (собственно, с самого дня основания заведения) ни один студент Университета не мог стать бакалавром. Все до единого вылетали, чаще – на первых курсах, реже – уже на финальном этапе. И совершенно непонятно, откуда брались новые преподаватели. Ходили разные легенды о тайных объединениях, о мифических школах, готовящих именно преподавателей, даже о скрытых в подвале Университета алхимических лабораториях, в которых призывали преподавателей из других миров. В любом случае, точно никто ничего не знал, даже декан.

А тут – гляди-ка! – нашелся умник, сумевший-таки доучиться до конца, и, что уж совсем невероятно, сдать бакалаврские экзамены. И сдать, стоит заметить, блестяще.

На крыльце устанавливали маленькую сцену с трибуной, по выложенной красным кирпичом площадке, ожидавшей толпу народу, разбрасывали цветы и клочья красной бумаги. Чувствовался триумф.

– Вот все-таки я не понимаю, – снова завел Густав. – Кафедра общей истины – самая сложная, как он ухитрился выучить все? Ведь невозможно постичь истину в полной мере.

– Невозможно, да, – откликнулся Паоло. – Но, может, есть нечто, недоступное даже нашему пониманию? Везение, случайность... В принципе, возможно же и такое, что ему просто повезло.

– Повезло! – воскликнул декан с досадой. – Это что за везение-то такое! Это не везение, а чудо. Невероятное, бредовое чудо. Истина всегда двулика, и приемлет противоположности, и вывести единую картину невозможно. Как он ухитрился сделать это?

– Ох, Густав. Не пытайтесь меня подцепить. Он сдал все честь по чести, – отрезал Паоло.

Нарастал шум, и вот из-за угла появилась процессия студентов, несущая на руках счастливчика. На него уже напялили золотую цепь с золотыми же часами (символ дороговизны времени) и черную повязку (закрывающую глаза: символ безнадежности познания). Выпускника занесли на сцену и поставили рядом с трибуной. Густав сразу оказался там же и громогласно произнес:

– Как я вижу, празднование уже началось!

В ответ раздался многоголосый рев ликующей публики.

– Что ж, поздравим победителя! – воскликнул декан, срывая с глаз первого в истории Университета бакалавра черную повязку. Тот прищурился, потер глаза и осмотрелся. – Слово ему, – закончил декан и отошел в сторону. Студент занял место оратора. Прокашлялся. Постучал кулаком по дереву и сказал:

– Спасибо, друзья! Спасибо мастерам наук, – он кивнул в сторону декана. Шум приутих. – Знаете, я провел над книгами много часов, дней, месяцев, лет, но я так и не узнал того, что хотел узнать.

Народ зашептался. Послышались одобряющие выкрики, шутки, кто-то засвистел.

– Поэтому, – повысив голос, закончил бакалавр, – я иду в магистратуру!

Звук – как ножом обрезало. Пала гробовая тишина, сочащаяся из сотен распахнутых в изумлении ртов. Густав закрыл лицо руками. Паоло громко икнул, а потом чихнул. И чих, как детонатор, взорвал толпу.

– Негодяй! – заорал один. – Гад! Отщепенец!

– Бей мерзавца! – вопил другой, выковыривая красный кирпич, так удачно высунувшийся чуть выше других. Общая зависть, наконец, перешла из ликования в агрессию. Неужели бакалавр не знал, что так и будет? Знал, конечно. Вообще, было ли хоть что-то, чего он не знал?

Он сделал шаг назад и выставил перед собой руки. «Я же только стремлюсь к познанию, – прошептал он. – Только к познанию...»

Так всегда. Культивируя пороки, глупо надеяться приобрести добродетель. Взращивая поколение завистников и лицемеров, смешно надеяться на благородство потомков.

Чтобы дождаться гения, надо восемьсот лет. Это – не срок по сравнению с секундой, которой достаточно, чтобы его убить.