Лариса дождалась, пока из соседней комнаты донесется голос Марка. Она посмотрела на часы и прикусила губу. Встав, она дошла до двери и выглянула из-за косяка.

Марк сидел, прикованный наручниками к батарее, и свободной от браслета рукой держался за затылок. Его уже ломало: лицо было бледным, локти дрожали. Наверное, его еще и тошнило. Заметив движение, он пронзил Ларису сузившимися, слезящимися глазами и прошептал:

– Сволочуга, тварь, отпусти меня...

Лариса сделала шаг и остановилась на пороге комнаты. Она пыталась выглядеть хладнокровной, но у нее плохо получалось – нижняя губа оттопыривалась и предательски дрожала.

– Отпусти меня, – продолжал злобно шипеть Марк, брызжа пеной. – Быстро.

Лариса сделала еще шажок в его сторону. Марк напрягся – цепь наручников натянулась, металл скрежетнул по металлу. Скрежетнули зубы Марка.

– Ну чего ты ждешь?! – заорал он вдруг. – Какого хера ты меня здесь держишь?! Чтоб я сдох на хрен?!!

Он поперхнулся слюной и закашлялся, скорчившись на полу. Его лицо покраснело от натуги, давно не стриженые ногти впились в раздувающиеся щеки до крови.

– Ты думаешь, ты спасаешь меня? – простонал он, прокашлявшись. Лариса сделала еще шаг в его сторону. – Нет, Ларка. Ты играешь в спасение. Но есть такие игры, в которых приходится брать на себя ответственность. Это такие игры, цена в которых не победа или поражение, а что-то более злое и тупое. Жизнь, например... Ты не хочешь этой ответственности...

Лариса молчала. По ее лицу текли слезы.

– Я уже конченый человек, ты меня не спасешь, – злобно, сквозь зубы сказал Марк, вытирая кровь с подбородка. – Никак не спасешь. Зато можешь спасти себя, расстегнув этот сраный браслет.

Лариса шагнула к нему и протянула руку. В пальцах блеснул шприц. Марк оторопел.

– Ты сама сварила? Ты умеешь варить «германа»?.. – изумленно спросил он, таращась на подношение. Лариса молча кивнула. Марк улыбнулся.

Почему так страшно, когда счастье озаряет лицо наркомана? Потому ли, что идея абсолютного рабства пугает всех и каждого? Потому ли, что счастливая улыбка свойственна конченным людям только тогда, когда они тащат свою кончину на себя, как скатерть со стола – сбрасывая столовые приборы, разливая варенье и раскидывая заплесневелый хлеб?

Марк взял шприц и задышал ровнее. Потом поднял глаза на Ларису.

– Можешь дать жгутик, веревку – что угодно?

Лариса молча протянула бечевку, которую держала в другой руке. Марк радостно крякнул и быстро перетянул руку в области плеча. Осторожно вонзив иглу в вену, он начал медленно фильтровать содержимое шприца своей кровью.

Лариса не могла на это смотреть. Она отвернулась и вышла из комнаты. Ей было больно. Она понимала, что поступила правильно. По крайней мере, она пыталась себя в этом убедить. Она закрылась на кухне и залезла под стол. С детства осталась эта глупая, бессмысленная привычка – прятаться от плохих мыслей именно так. Это не помогало, хотя и навевало приятные воспоминания о детстве. Свернувшись калачиком, она с силой зажмурилась, заткнула уши руками, вцепилась зубами в свое колено и зарыдала. Все шло прахом, уже много лет все разваливалось, все было лишено смысла и радости. Лариса часто думала, что жизнь ее хуже всякой каторги (хоть и не знала, что такое каторга), и каждый раз, думая об этом, она пыталась найти хоть одну причину, по которой стоит продолжать жить. Причин не было. Но почему-то оставалась надежда на что-то. Бессовестная, подлая, безнадежная, нескончаемая, пустая, отвратительная, пошлая надежда. Как сильно порою Лариса ненавидела эту надежду!

Прорыдавшись, она вылезла из под стола, и села на табуретку. Посмотрела на часы. Дотянулась до телефона и набрала номер.

– Алло, – сказала трубка.

– Я... – просипела Лариса. Потом голос ее окреп, хоть и остался бесцветным, потусторонним. Она закончила:

– Я убила своего мужа.

Положив трубку, она встала. За окном начинался вечер. Гробовая тишина квартиры давила со всех сторон. Гулкая, опустевшая кухня, на которой остались только печка, стол и одна табуретка, цеплялась за каждый шорох, усиливая его, делая ощутимей.

– Я свободна, – пробуя слова на вкус, произнесла Лариса. Дойдя до комнаты, она обнаружила, что Марк действительно уже мертв. Предсказанной лужи рвоты около него почему-то не было. А еще Лариса заметила, что в квартире стало холодно. Она понимала, что это – не тот холод, который идет снаружи; ее знобило. Подойдя к Марку, она присела на корточки и нежно погладила его по волосам. Когда-то давно (как же это давно было...), она очень любила проснуться раньше мужа, и смотреть, как он спит. Тогда она обожествляла его. Считала лучшим человеком на свете. Так и было. Тогда – так и было. Это было абсолютное счастье.

У Ларисы оставалось еще немного времени. Она кинула взгляд в дальний угол комнаты, где лежала надорванная картонная коробка. Все, что надо, было в ней.