Какие могут быть слова? На это не наберешься никаких слов. Предки пытались. Что из того вышло? Как только к чему пришьешь слово, так о творении можно забыть. Ох, и тоскливо ж, однако, было жить в мире, который никак не зависел от тебя, а, напротив, заставлял приспосабливаться и покоряться. Везло тому, кто попадал в зону деятельности творца с богатой фантазией, а то встречались такие зануды, что люди толпами бежали из их ареалов.

Шурик осторожно раздвинул плиты потолка и выглянул наружу. Подтянувшись на руках, он осмотрел окрестности. Время было раннее. Вечер только начинался, и соседи, плотно поужинав, предавались отдыху в своих квадратах. Шурик отпустил руки и рухнул на широкую кровать, которую он любовно называл полигоном. В запасе оставалось ещё часа два-три.

Вся сложность задуманного предприятия заключалась в том, что об этом не должна была знать ни одна живая душа. Что грозило в противном случае, Шурик прекрасно знал: Параллелепипед. Голый, с гладкими стенами ровного белого цвета. Когда-то стены были чёрными, но, по мнению экспертов, искажалась сама идея параллелепипеда. Его грани исчезали в черноте и он, как бы не существовал, оставаясь за порогом восприятия. Теперь стены были белыми, и соединение граней воспринималось отчетливо. Весь доступный мир оставался здесь, внутри, ограниченный шестью безукоризненно белыми поверхностями.

Поговаривают, что когда-то давным-давно в подобные параллелепипеды помещали тех, кто начинал приобщаться к идее творения, стремясь выбить из них эту блажь. Направление было верное. Идея состояла в том, чтобы удалить из сферы восприятия все, что могло вызвать какие бы то не было ассоциации. В те времена это сыграло обратную роль, так как мозг, не отвлекаясь на внешние раздражители, обращался в себя и, если заключенный действительно потенциально обладал способностями творца, он получал уникальную возможность погрузиться в процесс самосозерцания и беспрепятственно развивать свои способности. Случайные плоды творения находились рядом,

стирая сомнения, позволяя вносить необходимые корректировки в процесс.

То, о чем мечтал Шурик, было достаточно безобидно, но последствия могли быть самые серьёзные. Предусмотренная мера ответственности была призвана защитить святая святых: неприкосновенность квадрата. Никто не в праве без санкции соответствующих органов вторгнуться в чужую зону творения. Наказанием служил параллелепипед сроком на один год. Он создавался тут же, на твоем собственном квадрате. Белый, невинный, как чистый лист бумаги. Весь его ужас заключался в том, что он оставался чистым всегда, и никакими силами нельзя было хоть чем-то его заполнить. Черная бездна выглядела меньшим злом. Наказуемый мог надеяться, что плоды его творения находятся где-то рядом, стоит лишь протянуть руку. Бездна была ничто, рождающим все. Белые стены параллелепипеда напрочь лишали всякой надежды. Зачастую параллелепипед становился концом творца как такового. Оставалась скучная серая жизнь обыкновенного человека, вынужденного существовать в обстановке чужой фантазии.

Время приблизилось к заветной отметке. Проклятая перенаселенность. Шурик осторожно стер зеленую дымку, висящую над соседним квадратом, за ней открылись нагромождения стальных конструкций, над которыми пришлось потрудиться несколько секунд. Путаница труб и профилей была столь сложна, что приходилось опасаться падения каких-нибудь элементов, при этом все это хитросплетение необходимо было удержать в памяти. Разогнать багровые тучи над квадратом слева не составило никакого труда по сравнению с отвесными

стенами Большого каньона и горой Фудзиямой. Шурик не переставал удивляться, как все же бедна фантазия большинства людей, одаренных высоким даром творения. Куда не бросишь взгляд, всюду перепевы или просто копии древних изделий, чаще, впрочем, попадались компиляции стилей и форм, призванных символизировать новизну.

Нежные пёрышки серебристых облаков над квадратом бабки Натальи Шурик оставил, но с особым удовольствием снес половину небоскреба, представляющего собой жалкую пародию на Вавилонскую башню. Встречались, правда, творения вызывающие уважение. К таким Шурик относился с особой осторожностью, но после получаса напряженной работы понял тщетность своей надежды остаться безнаказанным. Сохранить в памяти все разнообразие плодов созидания, которые он подверг полной или частичной дематериализации, было не подвластно никому. Отступать, с полной очевидностью, стало некуда. Осознав, что второго акта не будет, Шурик стал продвигаться быстрей. В результате его титанической деятельности образовалась гигантская воронка, упирающаяся своей вершиной в квадрат, где он находился.

Наконец можно было остановиться. Шурик мечтательно улыбнулся, потянулся всем телом, прикрыл глаза, и откинулся на спину. Успокоив дыхание, он медленно-медленно приоткрыл веки. Свет далекой звезды на мгновение запутался в ресницах, брызнул острыми осколками. Глубокое темно-синее небо раскинулось от горизонта до горизонта. Степенно светили звезды, образуя узоры, виденные когда-то на старинных картах звездного неба. Шурик узнал ковши обеих Медведиц, отыскал маленького Дельфина, проследил взглядом изгибы Дракона. Блуждающий взгляд остановился на россыпи Млечного пути. Небо дышало невыразимым величием. Светящиеся облачка бабки Натальи придавали лиричный оттенок всей развернувшейся картине, служа связующим мостком между беспредельным космосом и маленьким домашним мирком. В какую-то минуту Шурику показалось, что небо разверзлось, и голубой луч поразил его в грудь. Огромное Нечто захватило, закружило, парализовав сознание.

Из отрешенного состояния Шурика вывело тревожное завывание сирены патрульной машины.

- Творцы фиговы, - чертыхнулся Шурик и закрыл глаза. Он знал, что увидит, когда сможет открыть их: белые стены параллепипеда. Это, впрочем, было уже безразлично. Увиденное затаилось в груди, чуть правее середины, свернулось в клубок, манило, обещало миры и пространства.