Я медленно поднялся на свой этаж. Пешком. В душе скребли кошки, задевая когтями остатки совести. Да, я не чувствовал вины, что так поступил. Мне все равно, чем закончится воплощение в жизнь этой идеи. Завтра будет завтра. Голова раскалывалась. В желудке было пусто и больно. Кто же все-таки этот Кирилл? Может, я его знаю? Ничего, потом прикинусь смертью и загляну ему в глаза. Пусть увидит маленькие глазки своего ужаса. Вот урод! Не видя его, тем не мене я его уже ненавидел. Просто и потому, что мне в этой жизни не хватало именно этого. Преступления! Я хочу убить этого Кирилла. Такие не имеют права жить. Девчонки с ним не справятся. У них даже руки не поднимутся убить. Хорошо, что я узнал, а не кто-нибудь другой.

Я открыл свою дверь и тут же разозлился: из кухни доносился незнакомый мужской голос. Очередной мамин ухажер. Я прошел по коридору и остановился в дверях кухни, нагло уставившись на целующуюся парочку. Мать сидела на коленях у какого-то мужика, и, заметив меня, отлепилась.

- Привет, Толя! – пьяно заулыбалась она. – Это Антон.

Мужик заскалился во весь рот. Перед ними на серой изрезанной столешнице стояли две бутылки водки, одна пустая, другая на две трети полная, рядом два потускневших стакана. На тарелке ловко нарезанная ломтиками вареная колбаса, которую я так ненавижу. Тут же два помидора и посоленная половинка огурца. В вазочке лежало горкой квадратное печенье.

Наша кухня была не новой. Старая мебель, старый холодильник. Мать содержала все в чистоте, пока раз в месяц не уходила в запой с новым женихом. Иногда она подрабатывала продавщицей или уборщицей, но все равно мы жили нормально, не голодали, по крайней мере. Видно, каждый новый мужик, появляющийся в её жизни, приносил ощутимую денежную поддержку. Этот Антон не задержится тут надолго. А через неделю мама не вспомнит даже его лица, а через месяц будет какой-нибудь Вася. Когда мама не пила и не курила, она хоть как-то была похожа на нормальную мать. Но все равно я её не любил, я её ненавидел. Она родила меня наверно из-за того, что было уже поздно, а Лешу, моего младшего брата, потому что от человека, который не позволил ей сделать аборт. Его звали Илья. Он жил в другом конце города, где именно я не знаю. Но он такая же сволочь, как и моя мать. Илья сидел за воровство. Он всегда приезжает неожиданно. Иногда бьет мать. Сначала, когда я был маленький, я пытался защищать маму, но потом понял, что Илья за дело бьет. Я давно к этому равнодушен. Они оба меня бесят. Илья однажды «любя» толкнул Лешу так, что тот потерял сознание, ударившись головой. Его бы тоже не мешало порешить. Но у него дружки, такие же, как и он уголовнички, они с меня все шкуры сдерут за этого бандюгу. Ох, как я ненавидел мать и Илью. Другие мужики просто побеждали мою ненависть своим количеством. Я привык к неожиданным гостям, к песням до утра, с последующим раскаяньем полупьяной матери и обещанием, больше так не делать. Иногда мне это так надоедает, что я ухожу. Неделю могу перекантоваться у кого угодно, лишь не домой, но потом возвращаюсь. Мать как-будто не замечает моего отсутствия, а в доме следующий ублюдок хлыщет вместе с ней водку на кухне. Дольше чем на пол года они не задерживаются, кобели эти. А потом приезжает Илья, бьет мать, и месяц она нормальная. Когда появляется Илья, я начинаю появляться в школе. Меня там здорово не любят, потому что, когда я прихожу, что-то случается. Бывает, я напиваюсь, но не водкой, меня от неё воротит, а пивом, выпиваю много пива. Я заявляюсь через день под утро и вваливаюсь в спальню. Я нахальничаю, ругаюсь и матерюсь, по-другому я не могу выразить, как я их всех «люблю». И так с семи лет, когда я понял, что моя мать не святая, что эти мужики не двоюродные дяди, что Илья не добрый дядя. Тогда кончилось детство, самое паршивое, что может быть у человека, тогда разрушились какие-то мечты, что все будет хорошо и что мама обязательно исправится. Тогда началась паршивая юность. Все разрушилось в один день, когда приехал Илья, снова избил мать, а потом практически изнасиловал. Тогда я забился между батареей и шкафом. Потом мама пронзительно закричала, и мне стало страшно. Но я её сын, я должен был ей помочь. На ватных ногах я добрался до спальни. На её окровавленном лице глаза были расширены от ужаса и боли. Илья, увидев меня, задрал голову вверх и рассмеялся. Потом насмешка в его глазах сменилась яростью. Не отрываясь от дела, он захлопнул дверь, перед этим крикнув:

- Пошел вон, сукин сын!

Я упал на пол и долго смотрел на закрытую дверь, не шевелясь и слыша, как мать кричит, как глухим ударом Ильи она смолкает. У меня темнело в глазах, но я кое-как дополз до своего укрытия. Там я просидел несколько дней, иногда впадая в дрему, когда мне мерещились монстры с головами Ильи и били мою мать, и меня. Ночью я выходил в туалет и пил воду из крана. Я ничего не ел. Никто не заходил в мою комнату. Все это время я боялся, дрожал от каждого звука и думал. Я много думал. Может, это был не дядя Илья? Может они играли? Почему они меня с собой не взяли? Через три дня я понял, что они гады, а через четыре набрался смелости и вышел из своего укрытия. На кухне стояла мать. Она наливала дымящийся суп. Ильи не было. Мать оглянулась.

- Вышел, затворник. – Она слегка улыбнулась.

Я несмело сел за стол. Она поставила передо мной тарелку с супом. Сама села напротив. Я неловко начал есть. Суп был очень горячим, а я был сильно голодным. Я начал давится, на глазах выступили слезы. Мама подошла, похлопала по спине. Потом села рядом и обняла меня. Это был первый и последний раз, который я помню, чтоб она меня обняла.

- Это жизнь, Толя, - или тебя имеют или ты имеешь. – Грустно сказала она, поцеловав меня в русые волосы. Это единственное умное, что я от неё слышал.

Мне показалось, что она меня любит, что теперь будет обнимать и целовать каждый день, что теперь все будет еще лучше, что Илья больше не появится. Мы будем жить вдвоем. Мама меня будет кормить каждый день вкусным горячим супом. Но я посмотрел на неё и понял, мне показалось. Её лицо с разбитой бровью, губой и лиловой щекой впервые стало мне чужим и ненавистным. Тогда я откинул эту показавшуюся мне ужасной мысль, ведь она моя мама, но постепенно эта мысль стала возвращаться, все чаще и чаще, пока не засела у меня в голове окончательно. Я даже стал жалеть её. Но со временем жалость уступила ненависти, тихой, спрятанной в глубине моей детской души, но ясной и сильной.

Через положенное время появился Леша. Только потом через несколько лет я понял, что он был следствием той ужасной ночи. Сначала я не обращал внимание на кричащее существо, но когда ему стукнуло два года, я стал его ненавидеть, потому что, увидев Илью, он сказал «папа». Я тогда первый раз сбежал, провел ночь на скамейке во дворе. Тогда я понял, что друзья нужны, что у них ночевать. Легче найти друзей, чем отвечать за шалости...

Когда мне «вдруг» исполнилось 8, мама повела меня в школу. Глянув на меня, какая-то тетка недоверчиво спросила:

- Вашему сыну уже есть хотя бы шесть?

Больше у моей мамы ничего спрашивали, глядя на её маленького восьмилетнего сына, которому с большой натяжкой давали 6. Но прошло время, и я подрос.

Лешка рос лучше, чем я. Потому что за его воспитанием лично следил Илья. Потом я понял, почем меня так воротило, когда Илья брал на руки сына и приговаривал:

- Сынишка ты мой, нахлебничек новый!

Не оттого, что Илья обижал Лешу. Я понимал, что у такого выродка родился сын, который вырастет и станет таким же чмом.

Не сводя глаз с Антона, я сел на табуретку напротив.

- Здравствуй, сынок. – Сказал Антон, обнимая мать.

Свернуть бы тебе сейчас тут же твою шею вонючую!

- Да пошел ты!

Лицо напротив посерьезнело.

- Ты что себе позволяешь, кретин?

- Ты тут в гостях, понял, мразь? – мстительно, улыбаясь, сказал я.

Он мне ничего не сделает. Илья в минуты пьяной заботы научил меня паре приемчиков. Даже если этот урод меня покалечит, на мне все заживет, как на собаке.

- Толик, ну, ты чего? – захлопала ресницами мать.

Я не ответил. Вместо этого я взял початую бутылку водки. Прямо из горла сделал несколько глотков. Омерзительная горькая жидкость обожгла горло, но это на меня не действовало. Я встал и остальное вылили в раковину. Сзади ко мне подскочила мать, но не успела.

- Ты что творишь? – закричала она.

Когда она пьяная, она не способна быть злой. Сейчас она только удивленно таращилась на меня. Я толкнул её. Она упала обратно на колени к Антону. Они опять прилипли друг к другу.

Черт! Что ж они такие спокойные? Даже на то, что я вылили водку, не среагировали. А мне хотелось драться, хотелось заехать этому мерзавцу по челюсти. А они сидят и лижутся. Противно смотреть. Я облокотился о раковину и яростно смотрел на эту парочку. Илье что ли позвонить, испортить им сиесту. Илья может за это лаве дать, только после мордобоя. Тут в комнату вошел сонный Леша, потирая кулакам глаз. Мать и Антон его не заметили.

- О, Толик, ты вернулся?

Я посмотрел на своего любимого братика. Он был поразительно похож на Илью. Тот же длинный узкий нос, тускло-зеленые поросячьи глазки и густые темные волосы. От матери ему достался дурацкий характер безразличия. Леша как-будто не замечал, что я ругаюсь на него всегда, когда он ко мне обращается. Леша страдал заторможенной реакцией. Меня это бесило. Его присутствие дразнило меня, даже если он молчал. Его спокойное равнодушие и полное непонимание очевидных вещей выводило меня, порой мне хотелось придушить его. Я не раз бил его. Он доставал меня своей тупостью. Над ним я измывался, как мог. Он единственный отвечал, за жесткость Ильи, за безразличие матери. За это я его бил. Он молчал, не издавая ни единого звука, он все это сносил. Потому как били его с детства, с пеленок. Я и Илья. Но Илья не знал, что я тоже чешу об него кулаки. Леша был слишком слабохарактерным, чтобы сказать что-то матери или отцу. Впрочем, он ничего не боялся, потому что не понимал. Он все также обращался ко мне, как будто никаких побоев не было. И это драконило.

- Проснулся, урод?

- Да. – Сладко потягиваясь, ответил Леша. Он всегда пропускал мимо ушей мои оскорбления. Он был слабоумным по происхождению.

Год назад Илья отвез его в школу-интернат, для таких же как и он. Через месяц мать закатила истерику, два дня пила и рыдала. Я не обращал на это внимание. Но потом это мне надоело, и я позвонил Илье. Оказалось, мать скучала по Леше. Наверно в своем тупом отпрыске она нашла родственную безразличную душу. Лешу вернули обратно.

...Братец заметил мать. Он наверно не понял, что она делает. Поэтому вытаращился на неё так же, как на меня недавно смотрела мать, когда я выливал водку.

- Мама? – промямлили Леша. – Что ты делаешь?

- Ну, ты, мать, даешь! – ехидно ухмыльнулся я. – Ты даже не рассказала своему сыну, как дети делаются?! – я повернулся к Леше. – А даже видел, как тебя делали, дебил.

Тут мать заметила Лешу и заулыбалась, разведя руки в стороны.

- Лешенька, иди сюда. К мамочке. Иди сюда, малыш.

Надо же, «малыш»! Ко мне она так никогда не обращалась. Леша тоже тупо заулыбался и пошел к маме. Я со злости дал ему хорошего пня. Он полетел прямо на маму. Та пьяно рассмеялась. А я окончательно разозлился. Антон с матерью поднялись. Леша прижимался к боку матери с идиотским выражением радости на лице. Антон целовал мать.

Меня чуть не стошнило, как я глянул на эту троицу. Прямо счастливая американская семья, если бы не было видно как супруги вдрызг пьяные, а сын – даун. Антон и мать, не отлипая друг от друга, направились в спальню. Леша, блаженно улыбаясь, поплелся за ними. Мне стало противно, я протянул его к себе.

- Оставь их, Леша. Придурок. – Я усадил его за стол, а сам сел напротив.

Леша погрустнел, но тут же заинтересовался пустой бутылкой водки. Этой этикетки он еще не видел. Я глянул на него. И зачем он только на свет появился? Чтоб вот так существовать в четырех стенах? Все-таки, какая моя мать – тварь. Ей было все равно до меня, но ведь Леше нужно больше, чем мне. Он больной. А мать? Какая же из неё мать? Я её ненавижу. Когда же она отравится водкой. Тогда Илья заберет Лешу, и я буду жить один. Один.

Сзади Леши на подоконнике я увидел чайник. Я гадливо улыбнулся от идеи, которая у меня возникла. Я подошел и взял чайник. Тяжелый, значит полный.

В дверь позвонили.

- Леша, открой.

Я пошел в спальню вместе с чайником. Леша послушно последовал за мной до двери. Я вошел в спальню. Они сидели в кресле и целовались. Я подошел, и целиком вылили на них воду из чайника. Они отскочили друг от друга. У Антона было такое дурацкое выражение лица, что мне стало смешно.

- Молодец, сынок. – Услышал я сзади спокойный довольный голос. Я обернулся. В дверях спальни стоял Илья. Сощурившись, он пристально смотрел на Антона, тот ошарашено смотрел на него. Позади Ильи, вцепившись ему в рукав, стоял Леша, с открытым ртом смотря на Антона и мать.

Илья медленно сделал два шага в комнату. Мама переводила испуганный взгляд с Ильи на Антона.

Сейчас что-то будет, довольно улыбаясь, подумал я.

- Толя, уведи Лешу в другую комнату. Сейчас я буду с вашим гостем разговаривать, – не спуская с Антона глаз, сказал Илья.

Эх, жалко уходить. Хотелось посмотреть, как Илья будет метелить очередного материного хахаля. У Антона шансов не было. Илья побеждал вне зависимости от комплекции и веса соперника. У него был большой опыт в драках. Ведь за участие в заварушках и драках он сидел. Правда, не только за это.

Я смылся, прихватив с собой братца. Могло зацепить и меня. Я завел Лешу в комнату, дал ему в руки первое, что попалось и, прикрыв дверь, ушел.

Проходя мимо закрытой двери в спальню, я услышал крики и плач матери, глухие удары, звон бьющегося стекла.

Я вышел из квартиры. Весело прыгая вниз по ступенькам, я наткнулся на соседку снизу.

- Опять твои буянят. – Укоризненно качая головой, сказала она.

- Отвянь, старая. – Сказал я ей.

Я проскочил мимо неё и вышел из подъезда.

Я шел никуда, точнее, куда глаза глядят. Мне было весело. Я глянул на окна Жени, её не было. А ведь она меня любит. Эта дурочка меня любит! Меня это, мягко говоря, поражало. Про сестру, я, конечно, соврал. Никакой сестры у меня в помине не было, только тупоголовый братец. Просто там, в зарослях, было два бревна, где однажды я пил с друзьями. Один раз я видел там Женя с подругами, и решил почаще туда наведываться. То, что я услышал в первый раз, повергло меня в шок. Оказывается, Женя любит меня и уже давно. Да, я с ней гулял и не раз, но она постоянно смеялась и улыбалась, я еще подумал, может она больная. А она оказывается, меня любит. Тогда нафига она клеилась к моему другу? Хотя после сегодняшнего разговора, у меня осталось что-то приятное в душе. Все-таки она мне немного нравится, она хорошенькая. Правда, она в старшем классе, а мне 16, столько же должно быть и ей. Все-таки прикольно, я охмурил старшую девчонку. Молодец, Толян. Ах, да, убийство. Я пообещал помочь. План мне нравился. О чем-то таком я давно мечтал. Тут такой случай подвернулся, просто благородство в чистом виде. Убью хоть одного, кого ненавижу. Ну, девчонки дают. Задумать убийство – это ж надо было. Хотя я сомневаюсь, что кто-нибудь из них сможет убить. Это сделаю я. Ножом сложно, мороки много, нужен пистолет. У Ильи надо взять. У него есть. Можно попросить, но он не даст. Тогда нужно очень попросить, потому нужен не простой, который он носит с собой, а с глушителем. У Иры, кажется, частный дом, но все-таки не надо лишнего шума. Они все продумали, но без моей помощи им никак не справится. Девчонки слабые, как они смогут тело порубить? Нет, нужна сила, все-таки Женька хорошенькая, и я ей нравлюсь. Можно будет поразвлекаться. Все женщины одинаковые. Наверно, моя мать в таком возрасте тоже нормальной была. Все они потом такими становятся, либо злыми, либо безразличными. Ничего, сдавать девчонок я не буду. Я потом Женю как-нибудь по-другому сделаю. Она еще пожалеет, что влюбилась в меня. Нечего об этом на каждом углу кричать. Как же она меня любит, если женщины не способны любит, кроме самих себя? Женя тоже эгоистка, как и моя мать. Думала, что пойду провожать, признаюсь ей в вечной любви и верности. Глупышка самовлюбленная. Наверно, сейчас радуется, что я подслушал. В этом она скорей всего видела путь к сближению. Ничего, скоро она получит по заслугам, как и моя мать получает. Все они лживые потаскушки. Поголовно, я уверен.

Через полчаса я со своими закадычными дружками пил пиво из горлышка и гоготал над дурацкими шутками. Правильно, нет ничего лучше, чем пиво. Нету.