Прихожу на берег болота. Говорят, нужно бороться за свою любовь. Кажется, насчет этого мне себя упрекнуть не в чем. Я так и делал. Я боролся. Одно дело, когда борьба имеет смысл. В своей цели или в самой борьбе. Другое, когда понимаешь, что смысла нет.

Можно ли победить, сокрушить болото? Оно податливое, но не уступчивое, мягкое, безвольное, но непреодолимое. Оно гасит любой удар, любое резкое движение без ущерба для себя. Его нельзя задушить, сдавив силовым захватом, оно растечется, обтечет тебя вокруг. Чем больше движений и усилий, тем ничтожнее результат борьбы с ним. Все тщетно и главное бессмысленно. Бессмысленно изначально и по определению.

Я не только боролся за свою любовь в болоте. Оказалось, сама любовь тоже была болотом. Так что я боролся в болоте с болотом. В этой борьбе можно зайти очень далеко. Даже до каких-то изменений себя, ради каких-то целей, ради соблюдения каких-то правил, условий, рамок… Нагромождения, нагромождения… В итоге – болото. И все. И борьба уже не нужна.

Каков же результат? Я не превратился в болото? Но в болото и нельзя превратиться, если не был им. Я не дал болоту себя поглотить? Возможно да. Если так, то даже больше – я не замарался в грязь болота. Но что толку от такого результата борьбы? Ничья? Нет, это все же мой проигрыш. Хотя, нет. И это не верно. Не стоило и начинать борьбу, не имело никакого смысла. Не имело смысла. Впрочем, в борьбе все же был смысл. Смысл попытки. Смыслов много. На разных этапах они разные. Я допустил ошибку, не распознал в болоте болото. Допускал такую возможность, но понадеялся, что это не так. А оно оказалось именно так. Почему? Потому что по-другому не оказывается. Никогда. Никогда? Вообще-то я этого не знаю. Так что не исключены новые попытки. Но то, что смысл при всем этом отсутствует, что до борьбы, что после, это факт.

Прихожу на берег болота. Я живу с ним, с болотом. Возможно, даже живу в нем. На острове или на большой твердой кочке, это, смотря, как и с чем сравнивать, соотносить.

Я научился жить с болотом… Нет, не учился я этому! Просто жил и все. Мы с ним, с болотом существуем параллельно. Иначе справедливо будет и обратное утверждение – болото научилось жить со мной, а это полная чушь. Все банально и прозаично. Насчет борьбы нынче я уже не озадачиваюсь. Раз любовь оказывается болотом, то не нужно за такую любовь бороться. Элементарно. Более того, я подозреваю, что на самом деле за настоящую любовь, которая не болото, и не нужно бороться вовсе. Этого не требуется. В этом и заключается ее отличие от болота. Это смысл настоящей любви.

То, что за любовь якобы нужно бороться выдумали и продолжают внушать эту мысль всем неудачники. Те, которые и не встречали никогда настоящей любви. Меня тешит осознание того, что все эти «глашатаи истины», они угодили в болото. И квакают оттуда о своей бредовой идее. Некоторые даже продолжаю вещать об этом, все поняв, но, дескать, я не смог, но другие смогут. Это уже криводушие или глупое упрямство. Жалкие идиоты-идеалисты. Я мог бы пополнить собой их число. Но к счастью смог распознать в болоте болото. Пусть и после бессмысленной борьбы и впустую потраченного времени. Почему впустую? Да ведь я и раньше знал, что болото – это болото.

Все фикция. Фикция. Фикция. Фикция.

Прихожу на берег болота. Раннее утро. "Я е*учая падаль" - приходит осознание иного рода. Это лирика. Она у меня такая. Моя лирика.

Спрашиваю вслух, дабы удостовериться:

- Я е*учая падаль?

Поскольку здесь нет никого, кто мог бы мне ответить, подтвердить или опровергнуть, приходится также и отвечать вслух самому себе:

- Я е*учая падаль.

Нашариваю нервными руками вокруг клюкву, бруснику. Не знаю даже, как именно они называются эти ягоды, но как-то так или похоже. Для меня это не важно, это знание. Оно для меня излишне. От знания названия, которое абсолютно условно, ничего не измениться по существу. В эти мгновения зрение не служит мне, и я нашариваю ягоды наугад. Точнее не наугад, просто на ощупь, ведь я знаю, что они тут есть, повсюду, их не может не быть. И я нахожу их, мои пальцы срывают ягоды, отправляю их в рот, холодные, мокрые по причине таящего под действием тепла моих рук инея, инея, который их покрывает.

У меня с собой котелок. Это металлический предмет. В начале это был не котелок, это была каска немецкого солдата. Скорее всего, он нашел здесь свой конец в наших краях во вторую мировую войну. Теперь, и уже давно, этот предмет стал котелком. Его название определяется его назначением.

Прихожу на берег болота. Болото это необычная часть природы. Не суша и не вода. Идти по нему не получиться, а плыть тоже нельзя. Значит, болото это компромисс между противоположностями. Но то, что суша и вода противоположности, тоже выдумали идиоты-идеалисты. Идиоты-идеалисты хитры и изворотливы умом. Они понимают, что не правы насчет противоположностей, поэтому придумали тут же вслед за этим слова о единстве противоположностей. А не проще ли просто не выдумывать слов о ненастоящем с самого начала? Ведь все это, как с борьбой за ненастоящую любовь. От идиотов-идеалистов один только вред. При этом и врунами их не назовешь, и в злых намерениях не заподозришь, они ведь идиоты. Вред от идей идиотов.

Все фикция. Фикция. Фикция. Фикция.

Прихожу на берег болота. Раннее утро. Поев ягод, раскапываю неглубокую ямку. Там, в разрыхленном торфе, лоснятся тела червей. Крупные дождевые черви, красные. Черви переползают, стремятся укрыться, зарыться глубже в почву, потревоженные. Я вижу это, мое зрение задействовано в эти мгновения. Я не пользуюсь зрением, справляясь с растениями, но пользуюсь им, вступая в контакт с животным миром.

Червей назвали дождевыми, они в дождь выползают на поверхность. Глупые дети ошибочно полагают, что им это нравиться. На самом деле черви захлебываются в почве напитанной водой, им не хватает воздуха, и они выходят на поверхность, чтобы иметь возможность дышать.

Я собираю червей в каску-котелок. Зачерпываю в него воды из болота. Развожу костер, ставлю котелок на огонь. Варится моя уха из дождевых червей. Никогда ничем не помешиваю, это не нужно.

По крайней мере, я не называю это рыбалкой, хотя и мог бы. В этом моя безграничная вежливость и проявление терпимости и обходительности. К сожалению, здесь, в этот час, это некому оценить.

Когда уха готова, я начинаю есть ее. Ртом. Дую, что есть силы на обжигающую жидкость. Стараюсь выпить как можно больше. Уха из дождевых червей редкостная гадость скажу я вам. Поэтому тот час же у меня начинается обратный процесс. Мой желудок решительно отторгает отвратительное варево. В тех случаях, когда он делает это не достаточно решительно, я помогаю своему организму, засовывая два пальца глубоко в горло.

Я вызываю у себя рвоту. Выблевываю уху назад в каску-котелок, со съеденными перед этим болотными ягодами, с желудочной желчью. Блевота плюхается в немецкую каску с бульканьем, с разлетающимися брызгами. Обычно мне удается вызвать несколько приступов обильной рвоты. Это мой катарсис. Сознание становится необычайно чистым и прояснившимся всякий раз после этой процедуры на берегу болота.

С отвращением выплескиваю в болото из котелка смесь блевоты с остатками ухи из дождевых червей. Ухожу с берега болота.