Какое-то солнце падало за край пустыни мертвым голубем, разливающим кровь по всему небу. Тело же его было на пути в неведомое место, где его ждали с момента появления на свет яйца. И так же как птица, солнце не хотело покидать юдоль отчаяния и страдания, коей является мир реальный.

Так представал закат перед глазами юного романтика, искателя приключений и авантюриста. Брел он уже не первый день по этой пустыне. Не имея ни карты, ни компаса, ни элементарной цели, он шел вперед, пытаясь доказать себе свою силу. Для своего возраста он мыслил настолько широко, что даже родственники не понимали его, называя свою узколобость модным словом консерватизм. Собственно, поэтому, он и ушел. Они не могли дать ему свободы в том виде, в котором он желал ее иметь. Еще в раннем детстве он считал, что способен лучше, красивее, оригинальнее складывать отдельные слова в связный текст, который не вызывал отвращения у читателей. В сумке у него лежал блокнот. Почти новый. Там были записаны его размышления, описания местностей, которые ему довелось покорить, мысли, что посещали его в эти моменты. А рядом с блокнотом лежали другие, исписанные от корки до корки. Эти записки представляли для него наибольшую ценность. В стремлении создать нечто непревзойденное, он совершал то, чего никто не ожидал от разумного человека, каким его считали до определенного времени.

Спустя час после рассвета, он дошел до крохотного городка и первым делом зашел в бар. Там он, по давно отработанной схеме, познакомился с тремя девушками, которые были ему ничуть не симпатичны. Он делал это для подтверждения некой теории, что уже месяц не давала ему покоя и требовала доказательства.

Приведя их в отель, где снял комнату только что, налил в четыре бокала вино, включил музыку. Веселье не было его целью – он наблюдал. В нужный момент подливал в бокалы бордовую жидкость и все время что-то записывал в блокнот. Все его предположения подтверждались с пугающей точностью. Осознание правоты привело его в ужас. Дикий. Животный.

Неожиданно он вытащил из сумки стеклянный пузырек, напоминающий ампулу и, откупорив, залпом выпил содержимое. После чего выгнал девушек, которые утверждали, будто он бормотал что-то про их здоровье и сохранность жизни.

Случившийся этой ночью пожар не могли погасить очень долго. Никто так и не смог объяснить, в чем причина промедления. На пепелище отеля нашли лишь одно тело, опознать которое не смог никто из местных. Рядом с ним лежала чудом сохранившаяся записная книжка, не испытавшая на себе ужасов пожара. Пламя, казалось, старательно обходило ее стороной. Она была почти новой. Лишь одна запись там была.

“Когда все ушли я, наконец, остался один. Выключил музыку. Тишина разлилась по комнате, услаждая мой слух. Порой так приятно не слышать ничего кроме своих мыслей, особенно если их не так много. В тишине их слышно отчетливее, начинаешь чувствовать их значимость. Иногда даже кажется, будто становишься гением, осознавая, что способен мыслить без чьей-либо подачи.

Найдя в закромах старую свечу, поставил ее в центр комнаты. Просто так, без подсвечника, на дорогой ковер. Зажег. Решил, что электрический свет теперь лишний и выключил лампу, резко нырнув в полумрак. Это было похоже на купание в теплом, словно парное молоко, море ночью. Тьма заливала комнату будто вода. Я на мгновение почувствовал привкус соли во рту. Такой же вкус у крови. Спустя секунду я понял, что это не галлюцинация. Тонкая струйка потекла по подбородку, шее, на белую праздничную рубашку, оставляя след алого тона. Началось.

Забившись в самый темный угол, я обхватил голову руками и попытался прислушаться к своим ощущениям. Где-то в затылке начал зарождаться и медленно становился все громче, расползаясь по всему мозгу гул, схожий со звуком проносящегося болида “Формула 1”. Тут же раскаленные железные щипцы схватили мое сердце и начали вытаскивать его наружу, ломая ребра, разрывая артерии, выворачивая легкие. Не в силах больше сидеть, я сполз по стене, глотая воздух с запахом гари, словно рыба, выброшенная на берег старым рыбаком. Сотни крошечных иголок разом впились мне в ноги, доставляя адскую боль. Это продолжалось секунд десять, которые показались мне вечностью, отделяющей меня от жизни. Прежней жизни. Боль оборвалась резко, забрав с собой чувствительность, способность управлять своим телом. Гул в голове начал утихать, утихала и жизнь. Лежа в липкой луже я увидел, теряющим силу взором, как свеча упала на ковер, и очищающее пламя приступило к поглощению комнаты: штор, мебели, меня, теряющего последние капли разума; так и не понявшего, что происходит.”