Самое большое озеро в мире – Байкал.

Утро настало теплое и пахучее. Запах леса, не по-осеннему густой и яркий, вливался во все щели маленькой сторожки. Жанна сморгнула ластившийся к ресницам солнечный зайчик и открыла глаза. Она лежала на животе на невысокой лежанке, свесив правую руку на пол и ощущая пальцами надежный приклад винтовки. Рядом на полу, свернувшись калачиком на стареньком тулупе и тихо сопя в кулак, спал белобрысый сержант.

Жанна несколько секунд озадаченно смотрела перед собой, пытаясь сообразить, где находится. Но буквально через мгновение она усмехнулась, сбросила со своей спины Женькины руки и ноги и поднялась с лежанки. Девушка уже собиралась легонько пнуть Данила в бок – «Рота, подъем» - но тут же передумала. На гражданке можно и отоспаться.

За стенами сторожки вовсю распевала всякая пернатая живность. Такой своры птиц, восторгавшихся приходом нового дня, Жанна никогда не слышала. С удовольствием прислушавшись к разноголосому гвалту, девушка невольно улыбнулась и принялась растапливать буржуйку.

Ставя на огонь котелок с водой, и потом, засыпая в кипяток перловку, Жанна размышляла о прошедших днях, невольно подводя итоги. За девять последних лет она приобрела одно омерзительное и страшное умение – быстро смиряться с потерями и проще принимать человеческую смерть. Может быть, эта способность появилась, всего лишь как продолжение жесткости и сухости души. А может быть, просто слишком много смертей было вокруг, слишком многие гибли - знакомые… подчиненные… друзья… И единственным способом не сойти с ума, давать себе самой моральное право жить, когда все ОНИ мертвы, было именно это свойство – принять смерть близкого человека как потерю, а не как трагедию всей жизни; помнить об ушедших, но не рыдать неделями напролет; принимать решения, действовать, жить вопреки всему и ради того, чтобы все эти смерти не стали напрасными.

И вот сейчас, солнечным благоухающим утром, под невероятный птичий щебет и шорох ветра в ветвях деревьев Жанна осознала, что думает о матери спокойно. Она помнила маму улыбающейся, пахнущей тем самым ароматным теплом, который могло быть только у нее одной – тут были и горячие пироги, и ромашковое мыло, и крепкий сладкий чай, и шерстяная пряжа. Голубая и белая. Жанна помнила все самое хорошее. Все доброе и светлое, что когда-то было у них. Но не испытывала больше того жуткого уничтожающего чувства вины, опустошающего сердце и тянущего душу. Не было больше тяжести. Не хотелось, как в первый день, броситься на колени, поднять лицо кверху и выть по-волчьи в тоскливые небеса - долго, протяжно и страшно.

Просто сейчас оказалось, что мама стала одной из невыразимо длинного ряда теней. Ушедших в туман. Навсегда. Пусть будет их дорога светла и легка. Жанна помнила их всех. Помнила, но жила дальше.

И сейчас ей снова было для кого жить. О ком тревожиться, о ком болеть душой. У нее теперь был отец. Мечта шестилетней девочки. Опоздавшая на двадцать лет. Но все же осуществившаяся - Мечта.

* * *

Жанна взглянула на экран телефона - глухо, как в танке. Связи нет. И батарея наполовину села. Волшебный запах перловки с маслом, струящийся из котелка, мог бы поднять даже мертвого. А потому вскоре Данил шмыгнул носом, зевнул и под аккомпанемент гремящей о края котелка ложки окончательно проснулся. Сладко потянувшись, он поднялся и, взяв свою канистру с водой, вышел на крыльцо – умываться. Вернулся сержант через несколько минут, свежий и бодрый. И пока Жанна снимала с буржуйки котелок с кашей и ставила его на стол, Данил коварно подкрался к Женьке и выплеснул на «заезжего актеришку» кружку воды. Женька взвизгнул, завертелся юлой и скатился с лежанки – мокрый, взъерошенный и злой. А бессердечные люди, тут же забыв про него, уже устраивались возле исходящего сладким паром котелка.

- Кто вам дал моральное право издеваться над человеком? – скроив скорбную физиономию, мальчишка приглаживал встрепанную шевелюру. – Разве я кого трогал? Спал себе, никому не мешал… Я… ЭЙ! Вы мне там хоть немного оставьте!

На этом разговор сам собой затух. Все трое принялись сосредоточенно орудовать ложками.

* * *

Минут через двадцать, едва ли не пинками заставив невыспавшегося Женьку выйти на улицу, в зябкую утреннюю прохладу, Жанна вскинула на плечо изрядно потяжелевшую сумку, взяла ружье и прикрыла за собой дверь сторожки.

Птицы вокруг самозабвенно драли горло. Со всех сторон из травы и кустов на троих путников что-то шуршало, топало и фыркало. Данил едва заметно двинул бровью и пробурчал:

- Чего это птички расчирикались? Вчера такого не слышал, - сержант замолчал и нахмурился каким-то своим мыслям.

- Может, они по утрам все время так поют? Перекличка… – предположила Жанна. Данил пожал плечами.

- Ладно, - девушка решила сразу перейти к делу. День сегодня обещал быть напряженным. Нужно было успеть на автобус в Волгоград, а перед этим занести все отцовские вещи в его дом в поселке. Поэтому искать это дивное озеро, неизвестно как оказавшееся посреди леса, нужно было скорее. – Показывай свой Байкал, разведка.

И Данил повел крошечный отряд через лес. Женька ни за что не хотел отлипать от новых знакомых, отговариваясь тем, что должен проследить, чтобы «моя дорогая Жанночка» добралась до деревни без проблем. Чтобы никто ее не обидел, или не случилось еще какой-нибудь неприятности.

Жанна отлично понимала, что парень просто заблудился, здорово струхнул и надеялся следом за военными добраться хотя бы до деревни. А там уже ориентиры найдутся. Да и в самом деле – не оставлять же было пацана посреди леса одного. Поэтому девушка сделала вид, что поверила саратовскому королю сцены, и Женька, не замолкая ни на минуту, потопал рядом. В конце концов, Данил, у которого уже начало звенеть в ушах от этого бесконечного потока сознания, начал ругаться:

- Слышь, ты, Маугли, человеческий детеныш! Где у тебя кнопка?

- Точно… - фыркнула молчавшая все это время Жанна, - Маугли и есть.

- Да, я Маугли, - быстро согласился Женька, - я человеческий детеныш. И мне нужна любовь, ласка и внимание. А от таких бесчувственных камуфлированных пней, как вы, никакого сочувствия до конца жизни не дождешься.

- Можешь дождаться только в лоб, - пообещал Данил, - если не перестанешь трещать.

- Я и не сомневался… Ай!

- Сатрапы… АЙ!!

- Держиморды… Блин, ну хорош, больно же…

Данил вел их по лесу так уверенно, словно ходил этим путем каждый день. Через некоторое время Жанна поняла причину этой уверенности. То тут, то там на деревьях светлели небольшие зарубки. Парень еще раз доказал, что зеленый берет разведчика получил не за красивые глаза. Но эта мысль заставила Жанну еще больше нахмуриться. Девушка верила словам Данила. Если говорит, что был трезвый и не обкуренный, и при всем этом видел озеро, значит, озеро действительно существует. Но ведь и картам, черт побери, не верить она не могла!

Несколько минут Жанна придавалась мрачным раздумьям. Что-то ворочалось в душе – глухое ощущение тревоги, которое за девять последних лет стало почти полноправным шестым чувством. Умники-психологи нашли этому имя – интуиция. Ребята-сослуживцы называли это предчувствие опасности проще – «дерьмометр зашкаливает». И Жанна была с ними совершенно согласна.

И вот теперь знакомой волной поднималось откуда-то из нутра, подкатывало к желудку и кислинкой отзывалось во рту неясное бесформенное чувство, заставляющее сердце биться быстрее, а глаза внимательнее всматриваться в каждую кочку, в каждую ветку. Потому что там, впереди была опасность. Что-то неясное, таящее угрозу.

Осознать это, найти причину Жанна пока еще не могла – не хватало фактов или наблюдательности. Опасность ничем не выдавала себя. Но шестое чувство уже сложило все «два и два», вывело результат и вовсю трубило о бдительности и осторожности.

Дерьмометр зашкаливал. Интуиция выла и хрипела, пытаясь сорваться с поводка. Жанна чувствовала, как руки привычно наливаются медленным жаром, лицо словно бы кто-то трогал мягкими пальцами, а губы начало покалывать крошечными иголочками. Она знала, что сейчас резко побледнела – кровь отлила от лица. Так было всегда, когда тело готовилось к бою.

Данил вдруг остановился возле крупного дерева с красиво растроенным стволом и указал куда-то влево:

- Там была моя стоянка. Вот тропинка к реке.

Жанна сделала шаг вперед и действительно увидела неширокую плотно утоптанную тропинку, прятавшуюся в высокой траве.

- Интересно, что это за дерево? – раздался вдруг Женькин голос.

Данил обернулся и рассеянно взглянул на ствол в три обхвата, разлапистые ветки и крупные раздвоенные на концах листья.

- Да черт его знает... Первый раз в жизни вижу. Какая разница?

И тут Жанну словно током ударило. Все это время она стояла, чутко прислушиваясь к лесу, и раз за разом пыталась ухватить за хвост ускользающую мысль. И тут она вздрогнула и, рефлекторно поднимая отцовское ружье, сделала шаг назад. Глаза ее при этом судорожно и цепко обшаривали пространство впереди.

- Есть разница, сержант, - наконец, с чувством произнесла она, - Есть, твою мать, огромная разница!

Мужчины настороженно и немного испуганно молчали, ожидая, что командир скажет дальше. И Жанна, подумав секунду, произнесла:

- Я понятия не имею, что вокруг происходит, но мне это совершенно не нравится.

Сержант коротко кивнул. Он пока не понимал, в чем дело. Но, увидев в руках майора поднятое оружие, подобрался. Лицо стало внимательным и сосредоточенным. Он готов был бежать, ползти или драться – по первому приказу.

А Жанна, помолчав с минуту, медленно выдохнула, опустила ружье и продолжила свою мысль уже намного спокойнее. Она чувствовала, как внутри все скручивается ледяным жгутом, но истерика командира никогда не приводила к хорошим результатам:

- Наш Маугли, - девушка кивнула головой в сторону Женьки, - оказался наблюдательнее нас с тобой, сержант.

Услышав, что говорят о нем, паренек вздрогнул и сжал в руке злополучный лист дерева-великана.

- Посмотри на эти листья, Данил, - Жанна стволом ткнула в зеленое пятно под ногами. – Я таких никогда в жизни не видела. И таких. – Она указала на соседнее дерево с мелкими серебристыми листочками. – И вон таких тоже. Я не ботаник, конечно, но клен от березы отличить сумею. Растительность средней полосы должна быть тебе хорошо известна, сержант. Но что-то я в этом лесу не наблюдаю ни елок, ни сосен, ни вязов с окациями. Ни одного, бл#дь, нормального дерева!

Все, как по команде, завертели головами, оглядываясь и выискивая хоть что-нибудь знакомое. Но Жанна оказалась права – вокруг не нашлось ничего сколько-нибудь похожего на родные березы и елки. Данил перестал озираться и угрюмо буркнул:

- Еще птички эти, черт бы их побрал…

- И птицы тоже, - согласилась Жанна, - Уверена, что таких заливистых тварей в наших родных палестинах сроду не водилось.

- Где? – пискнул было Женька, но получил такой красноречивый взгляд сержанта, что предпочел «не связываться».

- И как все это здесь оказалось? Деревья эти, птицы? Заповедник что ли?

- Сомневаюсь… Отец мне ничего про заповедные зоны не говорил. Лес и лес. Ничего особенного.

- Странно все это, - добавила Жанна после недолгого молчания. – Очень странно. Всем смотреть в оба. Пошли уже дойдем до этого… озера. С него-то все и началось вчера. Я хочу сама во всем убедиться.

Желание майора сбылось очень скоро. Отряд не прошел по тропинке и трех сотен метров, как впереди радостно и ярко засверкала бликами вода, и послышался шелест легких волн, выкатывающихся на песок. Еще через несколько шагов деревья и кусты окончательно расступились, выпуская людей на берег огромного озера. В том, что это было именно озеро, сомнений не возникло даже у Маугли.

Невероятных размеров, с белым, ребристым от волн песчаным дном и удивительно прозрачной чистой водой, оно было похоже на круглое зеркало, забытое в траве рассеянной девчонкой.

- Можно искупаться? – робко спросил Женька.

- Не стоит, - Жанна покачала головой, все еще настороженно оглядываясь вокруг.

- Да ладно, я ведь купался вчера, - вступился за Маугли Данил. – И ничего.

- Дуракам везет, - невпопад вякнул Женька, но тут же неуклюже вывернулся, - Как все знают, я круглый дурак. Значит, все будет отлично. Я пошел?

- Да черт с вами, купайтесь, - сдалась Жанна.

И все время, пока мужская часть отряда фыркала и плескалась, девушка сидела в тени на берегу, жуя травинку и не забывая поглядывать по сторонам. Солнце жарило совсем уж как-то не по-октябрьски. Жанне начало казаться, что снова вернулся июль. Градусник, будь он здесь, запечатлел бы цифру «тридцать», никак не меньше. Девушка с удовольствием скинула с себя бушлат. А через пару минут за ним последовал и китель. Жанна осталась в одних ботинках, форменных штанах и тонкой черной майке. На шее у нее висел солдатский жетон и длинный волчий клык на кожаном шнурке. На левом бицепсе нахально белел пятачком незагорелой кожи круглый шрам. Точно такой же был на противоположной, внутренней стороне руки – когда-то давно здесь навылет прошла пуля. Жанна вытащила пачку сигарет и зажигалку. Природа вокруг успокаивала и умиротворяла. Ласковый шорох волн, нежный шепот листвы над головой, пронзительный дурманный запах невзрачных лесных цветов; ароматный, незагаженный выхлопами цивилизации воздух. И тревога, до этого отчаянно бросавшаяся от сердца к желудку и обратно, начала потихоньку утихать, убаюканная окружающим покоем.

От созерцания природных красот девушку отвлек голос Данила:

- Жанна, не хочешь окунуться? Вода теплая, совсем летняя.

- Извини, я не при купальнике, - не оборачиваясь, ответила девушка. Вокруг все было тихо и спокойно, но расслабляться все же не стоило. Слишком много странного было вокруг. Она и купаться-то «личному составу» разрешила только для того, чтобы снять напряжение и дать людям возможность успокоиться. Но Данил, похоже, решил, что она и вправду стесняется.

- Да ладно, купайся так, - простодушно предложил он, - мы посторожим.

Хотя Жанна - особенно сейчас, в одной лишь майке, без бушлата и кителя - выглядела более чем привлекательно и уже много лет не страдала от дефицита мужского внимания, у сержанта, видимо, и в мыслях не было воспринимать ее иначе, как старшего по званию и временного командира. Обстановка как-то не располагала… Но Маугли оказался тут как тут:

- Да, знаем мы тебя, охальника! Только дай прекрасной девушке раздеться…

- ЧЕГО? – возмущенно вскинулся Данил. До него дошло. – Я тебе сейчас в голову дам, понял?

- Вот-вот, - продолжал паясничать Маугли, изо всех сил отгребая подальше от сержанта, - Правда, она всегда обиднее всего.

Видимо, месть была сладкой, потому что мальчишка весь просто лучился счастливой улыбкой. Теперь и он сам, Женька, и его табуретка, и белая береза – все были справедливо отомщены.

Данил стоял по пояс в воде, злой, как пантера. Гоняться за пацаном было бы мелочно, а не обращать внимания на подколки не позволяла гордость. «Ну, Маугли, человеческий детеныш! – так и читалось большими печатными буквами на лбу сержанта, - Ну, погоди!».

В конце концов, Данил плюнул на «мелкого гада» и, пробурчав что-то вроде «Таких в младенчестве в колыбельках душить надо», выбрался на берег и стал одеваться.