Упал последний лист… Видно, примятая трава на лужайке показалась ему чем-то более удобным, нежели верхушка дерева. Здесь тихо, спокойно, уютно, пахнет соломой, а главное – тепло. Приятно находиться среди братьев – таких же, как и он, кленовых листьев. Там же, наверху, где он оставался совсем один, дул ветер, в его порывах было столько ненависти и злости, к которым он не привык, находясь в окружении других, под их защитой. Конечно, временами ветер стихал, и тогда, ему на смену, приходил покой. Вставало солнце, оно грело ему бока, будто лаская, приговаривая нежные слова, от которых появлялось то самое ощущение, какое бывает у младенца, минуту назад кричавшего, но теперь взятого на руки и укаченного. Уходило всякое волнение, на сердце становилось легко. Такие моменты в его жизни наступали настолько редко, что он научился ценить их в полной мере, вбирая в себя каждый лучик, храня его тепло. Единственное, что он не в силах был понять, это то, почему именно он был последним, почему дерево не сбросило его вместе с остальными, почему тот солнечный свет не иссушил его настолько, чтобы он сам смог упасть, почему тот ураган, после которого на дереве никого не осталось, не сбил с ног его… Он не был большим листом, наоборот, его никогда не замечали пролетавшие мимо бабочки и пчелки, на которых он смотрел с восхищением, желая послужить им хоть как-нибудь. «Не обязательно нравиться, главное – быть полезным»,- считал он. Он не был красивым листом, каковые обычно срывают мальчишки и девчонки для пополнения коллекций и гербариев. О Боже, как бы ему хотелось быть там, в стеклянном шкафу, на листке бумаги, хотя бы у самого краешка! Он не был ярким, видно, потому, что всю жизнь находился под другими, теми огромными, прекрасными, идеальными, как он считал, листьями. Радость переполняла его при одной только мысли о том, что его братья будут кем-то сорваны и поставлены в вазу… Чьей-то умелой рукой из них будет составлена икебана… Как же это прелестно – служить другому, радовать его… Он не понимал, что именно он был создан для немалой цели – у него было свое призвание, которое намного полезней, нежели простаивание на тумбочке возле кровати, какое было у его безупречных братьев. Незадолго до падения он мучил себя сомнениями, и не мог взять в толк причину своего существования и смысл его, хоть и короткой, но жизни. Прошло около недели с тех пор, как он остался совсем один, время тянулось так медленно и размеренно, что он уже начал отчаиваться, думая, что вся его сущность была просто на просто карой… Наказанием… Возмездием…. Но за что, понять, было уже не в его силах. В это самое мгновение мимо пролетала муха, обыкновенная, ничем не приметная, но его внимание привлекло то, что она была ужасно измученна. То ли это было следствие долгого полета без остановок, то ли причиной этому послужил тот самый агрессивный осенний ветер, либо они вместе постарались так истерзать ее…. Она присела на край листа и тут же упала, перевернулась на спину и уснула. Сон ее был крепким, тяжелым и таким же мучительным, как и она сама. Листик всеми силами старался прикрыть ее от назойливых ударов ветра и глаз пролетающих мимо птиц. Последнее было сделать несложно, потому, как никто с давних пор не обращал на него внимания, и не старался разглядеть на нем что-либо живое и, уж тем более, не ожидал, что это живое окажется съедобным. По прошествии некоторого времени муха проснулась и, наполненная новыми силами, предалась потоку воздуха, который помогал выбрать дальнейший путь следования, подав руку помощи недавно изнеможенному насекомому. Листок провисел на своей ветке еще не более пяти минут к тому времени, когда налетел ветер и отнес его к братьям, таким же уставшим от жизни, как и он. Лист летел медленно, будто танцуя и ликуя, от осознания своего счастья, сбывшейся долгожданной мечты. Он приземлялся неспешно, но верно. Единственное, что он так и не смог вразумить, так это то, почему же именно он был последним, но, несмотря на это, теперь только счастье и покой были его спутниками. Он так и не понял, что всё его существование было наполнено смыслом, что он совершил то необходимое благое дело, для которого родился и вырос, для которого был призван, что другая, кому-то нужная, жизнь была спасена. |