Дочь ушла, оставив в прихожей сумку с продуктами и скромный букет из сирени и тюльпанов. Анна Михайловна заперла за ней дверь и устало присела на тумбочку для обуви. Глядя на слегка привядшие цветы, женщина ощущала внутри зияющую пустоту, которую ей, к сожалению, нечем было заполнить.

Когда-то она была молодой и беспечной, жизнь лежала перед ней, как на ладони и все вокруг выглядело радужным и исполненным смысла. У Анны Михайловны родилась дочь от любимого мужа, и она решила, что полностью счастлива, и тогда думалось, что счастье будет вечным. Молодой женщине казалось, что старости для нее вообще не будет. Будет только ЖИЗНЬ, наполненная светом и любовью близких.

Сейчас же, когда старость все же наступила, подавив своей неизбежностью, Анна Михайловна оказалась в пучине одиночества. Любимый муж, с которым она прожила душа в душу и рука об руку 50 лет, умер, оставив ее жить с болью в сердце. Дочь давно уже сама вышла замуж, нарожала внуков и ушла. Конечно, совсем мать она не бросила, но визиты ее были редкими и все больше походили на работу социальной службы: принести продукты, убрать в квартире, кое-что отремонтировать и постирать. Беглый поцелуй в щеку в знак приветствия и такой же быстротечный на прощание не приносили ни радости, ни надежды. Анна Михайловна все больше начинала проникаться чувством обиды на дочь. И все чаще приходило осознание, что единственным по-настоящему близким человеком для нее был муж. Он и теперь, после смерти, часто приходил к ней во снах, чтобы поддержать и обнадежить. Поэтому Анна Михайловна спала очень много. Дочь даже поначалу немного забеспокоилась по этому поводу, покричала, что нужно обратиться к врачу, но Анна Михайловна категорически не хотела. Так что дочери пришлось сдаться. И скоро ее беспокойство сменилось обычным полуравнодушным участием к безнадежно состарившейся матери.

До чего же равнодушны становятся дети, когда начинают жить собственными семейными жизнями! Анна Михайловна часто плакала в подушку, вспоминая прошлое, те времена, когда дочка была еще совсем ребенком, наивным и простодушным, по всякому вопросу бегущим к матери. Они с мужем души не чаяли в ней, баловали, как могли, в лепешку расшибались, чтобы девочка ни в чем не нуждалась, всегда была хорошо одета, накормлена и обласкана. Вот и забаловали… На похоронах престарелого отца горько плакали все, только глаза дочери оставались сухими и отрешенными. Анна Михайловна, орошая слезами ее плечо, порою представляла, что плачет, уткнувшись лицом в гранитную глыбу.

Сегодня, накануне 9 мая, дочь принесла матери обычный набор продуктов и букет по случаю наступающего праздника.

- Извини, мама, но мы сегодня вечером уезжаем на дачу с Новиковыми. – Бросила она с порога. – Вернемся не раньше, чем через два дня. Так что поздравляю тебя, дорогая моя! Долгих тебе лет и крепкого здоровья.

Дочь сунула букет Анне Михайловне в руки и так же стремительно, как и пришла, выскользнула за дверь.

Анна Михайловна вновь была одна. Она уже почти привыкла к этому состоянию. Почти смирилась с тем, что никому больше не нужна. Единственное, с чем она не могла примириться – была смерть ее дорогого Николая. Они вместе состарились, но Господь решил прибрать его к себе намного раньше, чем ее. Анна Михайловна все время представляла, что он по-прежнему с ней, что вовсе не умирал. Когда никого не было рядом, то есть практически постоянно, Анна Михайловна разговаривала с мужем, делилась своими обидами и переживаниями, а он неизменно отвечал ей. И на душе становилось легче. Не намного, но легче. Равнодушие с таким трудом выращенного ребенка и любимых внуков не могли не отзываться болью в израненной стариковской душе.

Анна Михайловна взяла цветы и, с трудом поднявшись, шаркающей походкой пошла на кухню. На стареньком холодильнике стояла металлическая ваза с красивой гравировкой, когда-то подаренная все тем же Николаем. Анна Михайловна налила в эту вазу холодной воды и машинально сунула туда цветы. Глядя на букет она не испытывала радости, напротив, по ее изборожденным морщинами щекам катились слезы. Они не капали на грудь, а мгновенно поглощались изголодавшейся по влаге дряблой кожей.

Ваза с цветами заняла почетное место на столе у окна. Анна Михайловна заботливо опустила ее на накрахмаленную салфетку, служившую скатертью.

«Завтра праздник, - вдруг мелькнуло в голове у старушки. – Праздник моего любимого Коленьки. Он всю войну прошел, а до этого дня не дожил»

Воспоминания нахлынули с новой силой, горячие слезы вновь щедро смочили тонкую полупрозрачную кожу на усталом лице, а где-то у сердца предательски закололо, словно игла вонзилась в грудь изнутри. Анна Ивановна закрыла глаза и попыталась успокоиться. Только сердечного приступа ей сейчас не хватало. Умрет вот так ненароком, и несколько дней будет лежать в квартире холодным трупом, пока дети не вернутся из праздничной поездки.

Боль была не сильной, и вскоре отпустила, осталось только неприятное тянущее ощущение в левом плече, но и оно вскоре прошло. Анна Михайловна еще немного посидела с закрытыми глазами, слушая тишину и пытаясь ни о чем не думать. В тишине квартиры было слышно лишь ее хрипловатое дыхание да громыхание старого холодильника на кухне.

«Надо чем-то заняться, - решила женщина. – А то я совсем беспомощной стану. Пойду посуду перемою, что ли».

Кухня встретила ее почти безукоризненной чистотой. Посуду она любовно перетирала примерно раз в неделю, бережно возвращая каждую чашечку и тарелочку на строго отведенное для нее место. И очень злилась, если дочка, желая помочь по хозяйству, начинала что-нибудь переставлять. Мыть чистую и без того посуду было конечно неразумно, но надо же было хоть чем-то себя отвлечь. А то не долго и с ума сойти от обуревавших ее темных мыслей.

Анна Михайловна налила в красный пластиковый тазик горячей воды, добавила пару капель моющего средства и принялась вынимать и шкафчика чайные чашки и блюдца от любимого сервиза – небесно голубые с золотой каймой по краям. Когда большая часть сервиза была уже перемыта и выставлена на столе для просушки, в комнате раздался требовательный звук телефонного звонка. Анна Михайловна вздрогнула и едва не уронила очередную чашку.

Кто бы это мог быть? Дочь только что ушла. А кроме нее практически никто и не звонил. Старушка опустила недомытую чашку в тазик и пошла к телефону, на ходу вытирая мокрые и покрытые хлопьями пены руки о старенький передник.

Ей казалось, что телефон звонит уже целую вечность, и ей ни за что не успеть поднять трубку, пока человек на том конце провода не устанет ждать ответа. Но тем не менее она успела. Телефон стоял на тумбочке у кровати. Анна Михайловна подняла трубку старенького грязно-желтого аппарата и, преодолевая боль в коленных суставах, тяжело опустилась на кровать.

- Я слушаю! – произнесла она, чувствуя, что короткая дорога из кухни в комнату сорвала ее дыхание. Еще одно спасибо возрасту!

- Добрый день! – раздался в трубке молодой женский голос. – Я могу поговорить с Николаем Викторовичем?

Этот простой вопрос прозвучал для Анны Михайловны словно раскат грома. Она схватилась за спинку кровати, чтобы не упасть.

- А…А кто его спрашивает? – запинаясь проговорила старушка.

- Я звоню по поручению завуча 22-й школы, – бодро затараторила в ответ девушка. – Наши ученики планируют поздравлять ветеранов войны с Днем Победы. А меня просили узнать, проживают ли они еще по адресам, хранящимся в базе данных школы или нет.

Анна Михайловна молчала. Она ощутила, как к горлу подкатил предательский комок. Она готова была вот-вот расплакаться. И, утихшая было, боль в груди снова дала о себе знать.

- Алло! Вы меня слышите?

- Да… Я слышу… - с трудом смогла вымолвить Анна Михайловна.

- Ну так могу я поговорить с Николаем Викторовичем?

- Он умер…- выдохнула старушка и разрыдалась. Трубка выпала из ослабевших пальцев и плюхнулась в зазор между тумбочкой и кроватью. Анна Михайловна услышала как девушка рассыпалась в извинениях, прежде чем повесить трубку, но ей уже было не до того. Рыдания сотрясали ее, отдаваясь режущей болью в горле.

Старушка внезапно поняла, что только сейчас, когда бодрый, до странности «живой», голос произнес имя горячо любимого ею человека, пришло полное осознание того, что Николай мертв. Что он действительно умер, а не уехал, приболел, или заработался на даче, как она любила себя убеждать раньше. Его нет! И не будет больше никогда.

Боль в груди разлилась, как расплавленный свинец. Дышать стало тяжело. Но Анна Михайловна не обратила на это никакого внимания. Она продолжала рыдать, даже не утирая слез. Просто опустилась на кровать, обняла морщинистой рукой подушку и лежала не шевелясь. Сердце в груди трепыхалось, словно попавшая в силки птица. Оно стучалось в иссохшую грудную клетку изнутри, предупреждая и побуждая.

«У меня сердечный приступ», - подумала старушка, удивившись тому, как спокойно это восприняла. Не было ни страха, ни желания позвать на помощь. Ничего. Скорее она радовалась тому, что может умереть, ибо жить ей теперь было и впрямь не для кого.

Когда перед глазами расстелилась мутная пелена, мешающая видеть окружающие предметы, Анна Михайловна отчетливо увидела у окна, на балконе, силуэт Николая. Он стоял там, где обычно всегда любил проводить время с сигаретой в зубах, но не курил, а пристально смотрел на нее сквозь стекло. Анна Михайловна хотела закричать ему, чтобы он помог ей подняться, но голоса не было. Она уже не дышала, а лишь раскрывала рот в бесплодных попытках урвать глоток воздуха.

«Умираю», - пронеслось в засыпающем сознании, - «Господи, прости!» Старушка закрыла глаза. Фигура покойного мужа, словно отпечаталась на тыльной стороне век, и воспоминание о нем было последним ее воспоминанием. Женщина умерла, с мыслями отнюдь не о своих отпрысках, а о том человеке, который был ей по-настоящему дорог, и любовью к которому была согрета вся ее жизнь.

Женщина открыла дверь своим ключом. Телефон был все время занят, а на звонок в дверь никто не откликнулся. Предчувствие прикоснулось к сердцу холодными пальцами.

Прихожая встретила ее привычным полумраком. На полу все еще стояла не распакованная сумка с продуктами, которую она принесла сюда два дня назад. Увидев это, женщина уже знала, что ее мать мертва. Она не стала разуваться, а сразу прошла в спальню, по дороге бегло заглянув в кухню, и окинув равнодушным взглядом расставленные на столе любимые материны чашки.

Мать полулежала на кровати. На мертвенно бледных губах застыла полуулыбка. Если бы не проступившие на посиневшей коже трупные пятна, можно было бы решить, что она спит.

Женщина достала из кармана мобильный телефон и, бегло набрав номер, бесцветным тоном произнесла тому, кто ответил на ее звонок: «Она умерла! Приезжай».

А на столе у окна роняли пожухшие лепестки цветы, которые знали правду, но по счастью, не могли ее никому поведать. Ибо, если бы люди узнали эту самую правду, жизнь на Земле могла бы остановиться. Разрушение иллюзий грозит миру крахом. И об этом знали только роняющие засохшие лепестки тюльпаны.