Литературный Клуб, Читать: «Смерть наносит визиты»

За кухонным столом сидел серьёзнолицый юноша, лет 20ть как пребывающий в этом мире. Имя ему было Кузьма. В крови его содержался цинизм, и не то чтобы ядовитый - ироничной токсичности. Скажем, был он забавным скептиком и агностиком. Нормально. В обозначенных обстоятельствах - см. нач. абзаца - его вдумчивый взгляд пытался проникнуть в глубь понимания. И получил Кузьма маринованным томатом в лоб. Это прошло мимо его возмущения, и он спросил:

-- Ты меня больше не любишь?

За другим концом стола находилась хмельная половозрелая девушка, с детским и одновременно шлюховатым лицом. Имя её покрыто плёнкой неважности, но просвечивается, допустим: Алевтина.

Далее, как по лесенке, спускался такой вот диалог в гладкой тональности, без надрыва. Она ответила:

-- Иди ты, моя мама сказала: ты скоро умрёшь.

-- Я и не знал, что она гадалка.

-- Я доверяю ей. И она ближе к звёздам, чем ты думаешь

-- Ах да, она крановщица, я помню.

-- Не сомневайся в её способностях. Она чувствует: потягивает от тебя могилкой. Ты растратил своё время на ерунду. Скоро ты самоликвидируешься. Ты сам и тот, кто будет с тобой - вы все умрёте.

-- Может, нам пожениться?

-- Иди ты, лучше моменто мори.

На этой ступени Кузьма ещё раз оценил баллистику маринованных томатов. Алевтина била метко.

Кузьма попытался отремонтировать разговор:

-- Промокашка, ты просто пьяненькая, вот и…

-- Алевтина! – возразила девушка, - Ты жил у нас, где повсюду – терпение, ты прожил в этом доме чёртову дюжину - и я говорила: «Меня зовут Алевтина», - ты ел нашу еду, я говорила: «Меня зовут Алевтина», - ты одалживал деньги, я говорила: «Меня зовут Алевтина», - а ты всё: «Спасибо, Промокашка», - я поправляла, а ты снова: «Спасибо, Промокашка». Ты издевался! И всё это терпелось, потому что ты вытащил меня из реки.

-- Пьяненькую.

-- Да ты и не сильно-то торопился.

-- Так ведь дождь был, я устал, только добрался до Минска.

-- Напомни, откуда ты?

-- Может, нам просто не видеться некоторое время.

-- Езжай-ка ты проститься с родными.

-- Тогда можно, я возьму твои украшения.

-- Ну хотя бы тостер?

Матушка Алевтины, с работы пришедшая, поддержала дочь:

-- Давай-ка ты уходи.

-- У меня совсем нет денег, - сказал Кузьма, но слова его утащило глухое болото. Близкие родственницы зажонглировали вдвоём:

-- Мама, ты купила специи? Я буду готовить рыбу.

-- Купила, а ты не забыла её разморозить.

-- Не забыла, мама.

-- И хватит пить, у нас ещё гости сегодня: папе доцента присвоили.

-- Вот и хорошо, а пью потому, что мои работы – приняли на выставку.

-- Поздравляю.

-- Звонила тётя: на выходных новоселье в дачу.

-- А у папы - ресторан на выходных.

-- У, как сложно…

-- Разберёмся.

Кузьма, оглядывая пространство, не находил поручней, за которые можно было ещё ухватиться. Казался ему бред такой: что он – борода, и предлагает себя глянцевой коже лица.

-- Ну… а я… пойду я, пожалуй… - сказал он.

-- Ага, давай. Мама, я сообщила ему о предсказании.

У мамы стали шире карие очи, уста её молвили:

-- И помни: тебе не много осталось. Сделай хоть что-нибудь для мировой истории.

-- Я запомню ваши слова.

-- Помни о смерти, придурок, - Слова Алевтины по неприятности напомнили меткие томаты.

И Кузьма удалился прочь.

2. Кузьме позавидуешь

Некоторое счастье Кузьмы составляло: наличие лета, настойка боярышника и семь сигарет синего «ЛМ».

«ЛМ» красный, на вкус - гарь улиц, белый – такой, что его не курить, им дышать можно, а вот синий - это как пища полубогов. На вино Кузьме не хватило бы, от пива коэффициент опьянения ничтожный, - деньговложение в «боярышник» было разумным. Температура воздуха на приветливой улице не наносила удара здоровью.

Не все, конечно, но, возможно, кто-нибудь - мог бы позавидовать положению Кузьмы.

3. Глуховатый сын космоса

Кузьма бродил до ярких звёзд, пока каким-то усталым образом, не приютился в трамвай. Там настиг его бесперспективный сон, в котором фигурировали снежные горы и фигуры прекрасных женщин. К этому времени зеркала трамвая царапали уже тёмные стены глубокой ночи.

На конечной остановке водитель прошёл в салон: будить паренька с волосами торчащими, во все концы света.

-- Эй, парень, конечная.

Кузьма туманно осмотрелся. Спросил, что за конечная. Узнал. Толку от этого было мало. Вообще никакого.

-- И я уже в депо. Какая тебе остановка-то нужна?

Кузьма пожал плечами.

-- Сигареты мне нужны.

-- Могу по пути в депо подвезти.

Красно-жёлтым жеребцом поскакал трамвай, нетрезво качаясь из стороны в сторону. Свет был лишь в кабине. И совершалось там, необходимое Кузьме, ощупывание мыслями того, что привело его в освещенную кабину трамвая, скакавшего пьяным жеребцом, жёлто-красным.

Произошёл Кузьма из городка, названий которому много, но все они звучат с тоскливой интонацией затхлости. Можно добавить, что в этом городке промышлялось скверное винокурение. (Да, в этой истории будет много алкоголя, думаю, если её выжать – хватит, чтобы напоить огромного грузчика, на худой конец - студента). Отец Кузьмы плохо зарабатывал, хорошо пил и нормально умер. А мать к этому времени сожительствовала с другим, в относительном благополучии. Армия, ВУЗ, КГБ, НЛО – эти слова были не про Кузьму. Но была у него такая штуковина: хоть и плохая, но связь с космосом. Языка он не понимал, видения ложились на него нервным грузом: они вступали в конфликт с видимым. Он тяготился этим. Сигналы пытался глушить.

И как-то вот не так давно, Кузьма с приятелем Василием попивали под занавес ночи. Взошло красно солнышко, и приятель заметив: «Импрессион, Кузя», - получил такое предложение: «Поехали в Питер, по пивку пропустим, у меня там бабушка». С утра поехали. И вот что: в попутках выспались, вышли в Минске, прогулялись, с кем-то познакомились. В ту ночь Василия машина сбила. Кузьма где-то ночевал. Утром он вытянул девушку из воды, в смысле – спас. А дождь был, а одежда одна у него была. «И зачем, - думал, - дура ты дура, в водицу-то полезла?» Дурой оказалась Алевтина. Семейство её, в благодарность, приютило Кузьму: он сказал, что из далёкого далёка, и, что несчастнее его нет на свете.

В описываемый вечер благодарность иссякла. Благодарность, она тоже пылью покрывается. Если б Алевтина раз в неделю тонула… Да и Кузьма, признаться, вёл себя непонятно, странно. Так-то вот.

Водитель выслушал чёрный перец попутчика и, зевнув, услышал вопрос:

-- А у вас точно переночевать нельзя?

Водитель был добр, но находился в неподходящих обстоятельствах:

-- Извини, парень, сам у родственников.

-- А денег не одолжите?

-- Немного могу, и сигареты забирай.

-- Остановите здесь… Это река там?

-- Да.

-- Может… и мост там имеется?

4. Подозрительные любители мостов

Кузьма сидел на перилах небольшого моста. Он курил и внимал течению воды, где луна крутилась по часовой стрелке, и как точило для ножей, прыскала оранжевыми искрами. По реке проплывали чей-то дырявый валенок, венок, скажем, из васильков, жёлтая строительная каска, завязанный презерватив и детский умело сделанный кораблик из пенопласта, древесины и куска материи. Течение стремилось к циркулирующей луне, где сила её вращения отправляла спиралью воду в фиолетовую плоть небес, а подожжённые искрами вышепротекающие предметы, сгорая, превращались в малюсенькие маячки спектральной расцветки.

Кузьму немного закружило от этого. Он качнулся вперёд, но удержался. О самоубийстве не помышляли даже его ветхие кеды. Но проходил мимо пьяный мужик, которому было не всё равно. Которого тоже понять не очень просто. Он закричал:

-- Эээй, парень! Ты это брось, слышь! Давай, давай отсюда! Быстро! Чтоб не видел тебя тут, ну!

Кузьма был равнодушен к крику, а мужик продолжал:

-- Давай, без ерунды этой. Рано ещё, чтоб глупить так. Давай уматывай отсюда.

Он принялся дёргать Кузьму за плечо, заставляя его слезть. И выпала у Кузьмы сигарета, и он огорчился:

-- Да отцепитесь вы!.. Чего тебе?

-- Мой мост, уматывай давай!

-- Да ну вас!.. Придурок.

Кузьма слез. Отходил он не спеша: в этом было мало приятного. И он не видел, как мужик сам залез на перила. Кузьма снова прикурил, и услышал, как позади него что-то бултыхнулось в воду.

Он обернулся и, заметив, что мужика нет, произнёс: «Интересненькое дельце…» Но действовать не спешил. Со стороны речки послышался бешеный плеск воды, после – знакомая пьяность крика:

-- А-а-а! Страшно! Страшно! Помогите! Умирать страшно! Помогите!

Притушив сигарету, Кузьма подбежал к берегу реки. Мужик беспокоил воду и орал жутким чувством. Проклиная «придурка», Кузьма зашёл в реку. Когда он настиг утопающего, вода была - по шею. Он ударил мужика по лицу, но потащил к берегу. Мужик смеялся. Веселее его – не было на реке.

-- Ха-ха! Хо-хо! Хи-хи! Думал, я помереть хочу? Пошутил! Спасибо - спас меня! Хи-хо-ха! Ну чего ты злой такой, а? Что ты здесь делал? Отрава любовь? Топиться? Живёшь далеко? Я - тут недалеко, пойдём обсохнешь.

-- Да ну тебя, придурок…

-- Да – придурок! Пошли, выпьем у меня!

5. Ещё раз по пивку

Дом оказался небедненьким. На пороге их встретил сын неутопшего. Сына звали Игорь. Лет 18ти с половиной. Его вопрос ложился на Кузьму, вопрос был таким:

-- Кто это?

Мужик возмутился:

-- В чём дело! Что ты ктокаешь? Он меня спас. Меня в речку пихнули! Завтра найду гадов - мозги оторву! А этот… спас меня. Как тебя-то?

-- Кузя.

-- Хих, представляешь его Кузей звать. Прости. Виктор, - мужик дал руку, - Сын мой: Игорь. Хих, Кузя, Кузя...

Кузьма вновь оказался за кухонным столом. Мужик, тем временем, полез в холодильник (не целиком, конечно).

-- Игорь, где бутылка? Я знаю, она была на дверце, так нельзя: у нас же гость.

-- Ты справился с ней утром, если позабыл.

-- Ладно, ладно. Дай Кузе одежду какую, ты же видишь: он весь промок.

-- Я не знаю, какую. Ищи сам.

-- Да чего ты злой такой?.. Игорь.

-- Что?

-- Ты чего не спишь – у тебя ж экзамен утром. Ты вообще ел что-нибудь?

-- Да ел я, отстань.

-- И английский учи, слышишь?

Алкоголь был пойман и установлен на стол. Ансамбль составили пара стаканчиков и банка оливок из холодильника (больше там ничего не было). Игорь принёс какой-то спортивный костюм, и вышел.

Виктор, шутник-утопающий, пожелал, чтоб была подана история Кузьмы, ещё тёпленькая, и должна была она содержать несчастье. Кузьма исполнил всё под лучшим любовным соусом, со страстной приправой и щепоткой горькой соли. Мир без этого не крутится.

Но силы хозяина просочились и ушли, как вода. Он носом уткнулся в стол, он храпом взрыхлил воздух. Кузьма от скуки и голода начал употреблять оливки с хлебом. Бутылка хорошенько почалась, но недостаток внимания уже ощутила.

А Игорь тем временем терял связь с отчим домом: он собирал рюкзак. Ну, как собирал – он его нашёл, и подумал, что рюкзак - это хорошо. Но ведь нужен он для чего-то? Ещё была хорошая гитара.

Игорь жил замечательно, но не так, как ему бы хотелось. Как ему бы хотелось – он не знал, но чувствовал, что не так. Это вызывало приступы апатии, чреватые необдуманными поступками. К утру он собирался исчезнуть куда-нибудь. И тут появился Кузьма:

-- В поход?

-- Отвали.

-- Понял. А где туалет?

-- Да где хочешь.

-- Поехали в Питер, по пивку пропустим.

-- Питер?.. Питер – это хорошо, Питер, Питер…. А как и что?

-- Я живу там, у друзей, - Кузьма глянул на гитару, - Они музыканты.

Родилась пауза с орлянкой. Потом Игорь спросил:

-- Он вырубился уже? - Кузьма кивнул, - А долго добираться?

-- Если выедем сейчас, будет меньше.

-- Тут кольцевая недалеко.

-- Знаю. Только одежда моя - мокрая.

-- Найдём чего-нибудь.

Они поднялись в комнату отца. Игорь не говорил тихо и не ходил на цыпочках: сон отца был чуть живее мёртвого, а мать Игоря жила и работала в за рубежом не только этого дома. Игорь извлёк бутылку не важно чего, и ознакомившись с содержимым, произнёс:

-- Не судите строго: сам понимаешь - он мне немного осточертел… Что в шкафу – его. То, что его - твоё. Я пока бар наберу.

Бутылки из бара, как военнопленные, переходили из одного лагеря в другой. В данном случае они переходили в рюкзак. Рюкзак почувствовал себя нужным, и сыто обрадовался.

Из шкафа Кузьма выбрал строгий костюмчик, цвета оливы, а под пиджак на голое тело - джемпер, цвета мякоти батона. Видимо стиль определила недавняя закуска. И ещё - галстук чёрный (ну, просто понравился). Кеды были удобны, а потому – консервативно остались.

Игорь, глянув на метаморфозу, заметил:

-- О, это его огорчит... И - это хорошо.

-- Кузьма, - сказал Кузьма, протянув руку Игорю.

-- Игорь, - сказал Игорь, встретив руку Кузьмы.

-- Теперь ты Угорь: ты ведь гитарист.

-- Не против. По-моему, жизнь – весёлая морда.

-- Как скажешь, но по-моему, не вмажешь – не поедешь.

-- Не против.

6. Состояние «какая разница»

Ночной гель дырявили фары пролетающих автомобилей. Хорошо – не было дождя. Плохо – никто не останавливался. Была кольцевая, были Игорь и Кузьма, были они пьяны и были осточертевши: не было движения. Но тут загудел тормозами грузовик и остановился. Кузьма криво подбежал к кабине.

-- Музыканты?

-- Мы - музыканты, едем в Питер: у нас концерт.

-- Я - в Гомель.

-- А до Езерища можете?

-- Нет, я же в Гомель.

-- Ну хоть до Витебска?

-- Это ж в другую сторону, я в Гомель.

-- Ай, какая разница!.. – И Кузьма пригласительно замахал Игорю.

Когда утро проникло в разум Кузьмы, левым глазом он увидал знак: ГОМЕЛЬ.

-- Это же Гомель, - объявил он водителю.

-- Да.

-- Мы же в Витебск ехали?

-- Нет.

-- А который час?

-- А какая разница?

-- А вы кто вообще?

-- А меня нет.

А водителя и впрямь не было. Вместо него - пустое место. Руль дёргается, грузовик едет - это да, а водителя - нет. Кузьма осмотрелся - Игоря тоже нет. Сам Кузьма был пристёгнут к креслу, руки связаны. И грузовик, в общем-то, ехал по взлётной полосе. Что необычно.

-- Просыпайся, просыпайся, это же Гомель! – Игорь тряс Кузьму.

-- Знааю уже, знааю…

Водитель попросил Кузьму:

-- Объясни ему, что это не Витебск.

-- Угорь, это не Витебск.

-- Мы немного промахнулись?

-- Пожалуй… - Кузьма глянул на водителя: он был на месте, - Остановите у какой-нибудь еды.

Им остановили, они вышли, и они огляделись. В сознании путешественников, венчающем потревоженные организмы, настойчиво шумел электрический туман. Что обычно.

Кузьма приметил кафе. Игорь зачем-то приметил парк. Кузьма отметил, что для того, чтобы перекусить, необходимы деньги. Игорь улыбнулся, сжав гриф гитары, и отметил хороший момент:

-- Слушай… у меня тут настроение созрело, гитара есть - давай наиграем денег на завтрак.

-- Зато у меня нет, и петь я не умею. У тебя же есть деньги. Если тебе так охото - поиграй, а я буду вон в том кафе.

Протягивая несколько денег, Игорь спросил:

-- А Питер?

-- Сегодня будем на границе: через Могилев, Оршу, Витебск - сегодня будем там.

-- Слушай…

-- А?

-- Здорово. Мне, в общем, - здорово. Низкий поклон вам.

-- И вам.

-- Значит, в том кафе? Я полчаса, не больше.

-- Стой.

-- Что?

-- Бар-то мне оставь. На всякий…

-- Угу.

И Кузьма с сытым рюкзаком отправился в кафе, а Игорь в парк – самовыражаться.

7. Герои, негодяи и прочие

Кузьма сидел за столиком и читал книгу. Читал он в треть внимания: остальной потенциал был занят не то поглощением музыки, не то её созданием. Эту музыку не слышал больше никто: была она у него в голове. Кузьма пытался заткнуть уши – без толку, пытался вспомнить радиохит – не помогало. Мучительно было оттого, что не находила она выхода, остановить её было невозможно, приходилось глушить: Кузьма нагружал внимание книгой, и запивал это дело алкоголем.

И тут как раз вернулся Игорь.

На лице его виднелась некоторая синева, на губе - яркая краснота, волосы были не все и стали очень разной длины. Был он без гитары. Нарочито без.

-- Что читаешь?

-- Киношную книгу мёртвых.

-- И где взял?

-- У тебя в кухне валялась. Любишь кино?

-- Сценарий хочу написать.

-- Угостить тебя едой? Ты, верно, голоден…

-- Есть такое.

На призыв подошла официантка, и Игорь вежливо заказал:

-- Милейшая, мороженое.

-- Мороженое? – удивился Кузьма.

-- Мороженое? – удивилась официантка.

-- Да.

Официантка ушла. Пока она уходила, успела отметить в себе симпатию к Игорю: «Забавный он. Бедняжка. Что это с ним?»

Кузьма поинтересовался, насколько худо обстоят дела:

-- Ну, а деньги - их тоже забрали?

-- Нет.

-- Чудно. А на какой песне всё это?..

Игорь омрачил речитативом:

-- «Думал, мы могли быть люди, а мы оказались козлы».

-- Печально…

-- Они сказали: попозже подойти.

-- Как мило. Значит, ещё можно повременить?

-- Можно забыть.

-- Так… ну… что там у нас в баре?

Игорь заглянул в рюкзак. На столике ракетой выросла бутылка «Кагора», с золотыми луковицами церквей на этикетке.

Тут уже подошла официантка и вручила мороженое в бокале. Игорь приложил его к лицу: к отмеченному кем-то месту.

-- И можно - два стаканчика? – просто и ясно попросил Кузьма.

Официантка глянула на этикетку.

-- Хорошо, только без церковных песнопений, идёт?

-- Как нефиг: мы протестанты.

И время спокойно начало потягиваться вместе с вином и разговорами.

-- Твои друзья, в Питере, музыканты… они записываются? Я могу вот на гитаре… может, им понравится… Записываются?

-- Наверное.

-- Как это?

-- Доедешь – сам спросишь, - Кузьма раскрыл книгу. - Обратись-ка в слух: «Смерть эмоционально сильна, если персонаж: или герой, или негодяй». Угорь, ты герой или негодяй?

Игорь прискорбно оценил:

-- Негодяй: я дал забрать у себя гитару.

-- Уу... Здесь ещё: «Герой - тот, кто делает что-то важное, а негодяй - труху». Ну как - делаешь ты что-нибудь важное?

-- Я не думаю об этом - я думаю о гитаре.

-- Точно: ты - негодяй. Просто ужас… - Кузьма встал из-за стола.

-- Куда ты?

-- Схожу-ка я за твоей гитарой.

Игорь приподнялся, но Кузьма остановил его:

-- Нет-нет, ты сторожи наш бар. Я быстро.

Быстро, это да. Медленного там ничего не случилось. Кузьма вернулся физически потревоженным. Без гитары. Совсем без. Но Игорь почему-то улыбнулся. Кузьма не дожидаясь вопроса, объяснил:

-- Сказали: ещё чуть попозже.

-- Уу... Уже вечереет.

-- Время, как вода.

-- Это да.

Попозже поднялся Игорь. Тембр его голоса был уверенной частоты.

-- Моя очередь, - заявил он.

-- Как скажешь.

Игорь возвратился мрачно озадаченным, и тембр был таким же:

-- Я подумал: может, им часы нужны, а гитара – нет… Оказалось, и часы им нужны, и гитара.

-- Да… загадочные они существа, эти подонки.

Секундные стрелки кромсали время, минутные - жменями бросали его в огонь, а часовые - лопатами выгребли прах из котельной.

Кузьма отправился в уборную. Но как-то не совсем в ту и, открыв дверь, он услышал:

-- Куда прёшь!? Это женский.

-- Извините, я дальтоник.

Извинения озадачили девушку, и она осталась такой, когда Кузьма уже попал, куда надо. Там его озадачила взлётная полоса. Ни деревца, ни кустика не было. Что неудобно. Он закрыл дверь. Посоображал. Яснее ему не стало. Кузьма приметил швабру, и пропитался к ней странным мыслью. С этим предметом он вышел на улицу.

Когда он вернулся, Игорь сидел уже с официанткой: они поедали мороженое. Официантка была без униформы. Её собственные формы были ощутимы и убедительны. А Кузьма был с гитарой, но без швабры.

Игорь вот что сказал:

-- Это же не моя гитара.

Официантка вот что спросила:

-- Где, ответь, моя швабра?

Кузьма вот как был недоволен:

-- Ффф, какие ж вы зануды!.. Тому не угодишь, этому…

-- Это Марина, - сказал Игорь.

-- А это – Кузя, - сказал Кузьма.

-- Марина столь любезна, что приглашает меня осмотреть форму её гитары.

-- Я тут рядом живу, - добавила Марина.

Кузьма размял лицо улыбкой:

-- Боже, какой музыкальный город!.. Благословляю. Проваливайте.

-- Дождись, я скоро.

-- Ничего: чувствуй, будто я тебя за смертью послал. Давай.

8. Смерть наносит визит, пьёт вино и мило шутит

К Кузьме подсела женщина. Она была одновременно и молода, и стара. В природе такие - не встречаются. И если бы промышленность выпускала духи марки «Страх и Ужас», то аромат их всецело принадлежал бы этой женщине. Потому что эта женщина – вестник смерти.

-- Привет, Кузьма, привет. Я - смерть, вернее, вестник.

-- Что-то чувствуется. Знаете, холодком пробрало. Чем могу быть полезен?

-- Придётся умереть. – И показала она невиданную хреновину. - Это договор. Ты сам его составил, сам подписал. Так вот: сильно ты от него отклоняешься. Ты запланировал родиться тем, кто ты есть, в той семье и той географии. А договорчик нарушаешь. В голове твоей опилки: «Угораздило ж меня родиться здесь, сейчас, и таким». Не доволен, в смысле.

-- Это так. Всё это меня не радует, и делать с этим ничего не хочется. Ни на что значительное я не годен. Хочу - просто так.

-- Просто так – можно, но тебе - нет. У тебя, милый мой, договорчик: ты дар получил. Получил? Получил.

-- Не знаю. Назовите, какой?

-- Персональный. С инвентарным номером. А ты ему - даже имя не открыл. Держишь в кармане, как фигу, и посмеиваешься над другими. Которые, между прочим, пытаются создать его сами. А ты что делаешь?

-- Ну и что же я делаю?

-- Глушишь… Придётся принимать санкции – для профилактики: народишься ты ленивцем. Или хочешь обезьянкой?

-- Ленивцем – самый раз.

-- И ещё: Игорька отстранил бы от себя: опасен ты для него. Поговори, чтобы он домой воротился. Так надо. Ясненько?

-- Ясно. Без осадков.

-- Можно глоток?

-- Будьте любезны. – Кузьма предложил вино, - А можно вопрос… Взлётная полоса… ну, та, что мерещится мне… это меня что - самолёт собьёт?

-- Хе-хе… Это метафора у нас такая для тебя, знамение: пора, мол, тю-тю. Понимаешь?

-- Улетать?

-- Ну. Недавно сценарист один спился да помер, надо было ему работёнку дать, до следующего воплощения. Вот метафорками и занимается. Если честно, по мне, так - лучше напрямик.

-- Уу… А можно печальный вопрос?

-- Ай, да не надо. Ответ скоро узнаешь. Ты у нас как – мосты любишь?.. Ну, спасибо за вино. До скорых встреч.

-- Пока, - и в этом слове «п» и «к» были цвета сажи. Кузьма ощутил, как в его тёплое тело сквозь одежду проникают тонкие червячки влажного холода.

9. Компас крутит фиги

Игорь пришёл один. Игорь пришёл другим. Игорь пришёл удовлетворённым, смелым, и тормоза его были повреждены. Он взял гитару, наиграл что-то, и сразу презрел инструмент.

-- Болото, а не гитара. Можем переночевать у Марины. А утром - рванём. Она тут за мостом живёт. Ты чего такой зелёный?

-- У меня видения, Угорь… Я не пойду.

-- Почему?

-- Мост.

-- Что?

-- Тут заходила вестник смерти… Короче, думал, не страшно это. А теперь - очень страшно.

-- Ты что?.. Нет. Мы ж только алкоголь. Да и денег у тебя нет.

-- Мосье, я без дурманных средств.

-- Так, в чём дело? Чего ты мутишь-то?

-- Спокойно. Дело в том, что тебе домой надо.

-- Ты что?! ты… А на кой ты меня взял с собой?.. Я не понимаю – Марина?

-- Мост.

-- Слушай, я понял: только вот мой отец не пойдёт в милицию, и я всё беру на себя, ясно?

-- Без осадков. Только я к Марине не пойду. И тебя я предупредил: езжай домой.

-- Ладно, ладно, не знаю, что у тебя там в голове, но мы или выпьем, или протрезвеем, или побольше выпьем, но всё будет порядком, и утром поедем. Пошли отсюда.

-- Ты какой-то бешеный стал.

-- Бешеный?.. Да.

-- Папашу своего напоминаешь.

-- А ты мне – зануду!

Их разлила вода. Но влажность её не была высока, и, наконец, высохла она от унисонного «извини». В конце концов, молодым людям не было чуждо благородное электричество.

10. Будет, что рассказать чувакам

Они ушли, захватив рюкзак. Они ушли, не захватив гитару.

Было слышно, как время расплачивалось звоном секунд.

Кто-нибудь, сидя в кафе, скажем за чашечкой чаю, зелёного с жасмином, мог наблюдать: во-первых, гитару, что у окна, и во-вторых, кусок заоконного пространства. Кто-нибудь, находясь на улице, скажем, выгуливая собачонку, размером с башмак, мог наблюдать: во-первых, опечаленного волосатого подростка, и, во-вторых, швабру в его правой руке. Эти оба Кто-Нибудь, каждый занимаясь своим делом, могли равнодушно наблюдать: во-первых, изумлённого подростка, остановившегося у окна, во-вторых, его проникновение внутрь кафе, в-третьих, прихватывание им гитары, и, наконец, в-четвёртых, как мило он уматывает.

Уматывая, он снова любил людей, страну и судьбу.

11. Компас спятил с оси

Кузьма и Игорь прогуливались по городу. Они осматривали его, но ничего не видели. Они плохо смотрели. Что варилось у них в котле, называемом головой, – никому не было известно. На улице уже темнел воздух, на который жирными мазками ложились пятна иллюминации.

Игорь, он не знал, как быть. Тишина была ему не приятна. Он сказал:

-- Сейчас возьмём трубу и пойдём за моей гитарой.

-- Их там уже нет.

-- Значит, поедем без гитары.

-- Не едь.

Игорь, он не знал, как быть. Он влез на фонарный столб. Игорь начал выть. Беседа с милиционером не стала в очередь, она поторопилась:

-- Чего ты воешь?

-- Эх, гитары неет!..

-- Слезай, я «гитару» тебе устрою.

-- Простите моего друга, - вмешался Кузьма, - Юбилей. Двадцать лет на белом свете. И мы уже домой направляемся.

-- Вот и направляй своего друга - по горизонтали.

Милиционер отпустил их.

Когда они проходили возле ЦУМа, Игорь предложил купить новую. Но, войдя, заметил надпись: «Кафе. 2й этаж». Они зашли в кафе, Игорь курил в кафе - их выгнали.

Проходя мимо ковровой секции, Игорь, он и там не знал, как быть. Он положил скрученный коврик на голову, и так он вышел из ЦУМа. Так Игоря увёл охранник. И так Кузьма остался один.

12. Так надо

Среди ночи в доме неутопшего горе шутника Виктора тревожно заявил о себе телефон. Хозяин, а он был изумительно трезв, снял трубку и услышал:

-- Па?

-- Где ты, заехать?

-- В милиции.

-- Отделение? Сейчас приеду.

-- Это в Гомеле.

-- Улицу… улицу, номер отделения? Два часа - я приеду.

Координаты были получены.

Милиционер глядел в паспорт Игоря и зевал.

-- Игорь Викторович, зачем вам ковёр-то понадобился?

-- Так ведь музыкант я, в Питер ехал: записываться.

-- Играешь на ковре?

-- Бывает.

-- Бывает… Лучше б ты кодекс почитывал.

-- Хорошее чтиво. А вот Довлатов говорит: если в юности нелепо оступился, потом чаще всего порядочные люди получаются. Это как прививка.

-- Для гражданского иммунитета? Да, бывает. Но, по опыту, скажу: редко.

-- Обещаю перейти на витамины.

-- Посмотрим. Клептоманией не страдаешь? Наркоманией?

-- Только немотивированными поведениями.

-- Это излечимо. Может, Довлатов твой и прав насчёт прививки. Только вот: на долго ли?

13. Смерть наносит визиты, вина не пьёт и шутит не мило

Кузьма бродил до глубокого поздно, избегая даже декоративных мостиков.

Оказавшись у реки, он забрался в лодку, где, накрывшись брезентом, уснул, как в люльке.

Проснувшись утром, он сильно удивился, услышав, как работает мотор лодки, и увидев, как лодка плывёт в сторону моста.

У мотора сидела старуха. Ум её работал в пол силы, остальное здоровье – в треть. Обуза - это было её слово, и она это хорошо знала. Ночью что-то постучалось в её голову и, войдя, шёпотом наказала, что делать и как быть: утро, лодка, мост. Она повиновалась.

За рулём грузовика ЗИЛ «Молоко» находился несчастливый человек. Он был мрачен, глаза его кололи спокойным - и потому особенно пугающим - злом. Он ждал от жизни большего, но ему не давали. А ему очень хотелось. Он убил 12ть человек - и чёртова дюжина ждала внизу. В аварийной ситуации на мосту угнанный ЗИЛ «Молоко» повёл себя странно: вопреки курсу руля, он ушёл вправо и, пробив перила, полетел вниз.

Кузьма узрел, как ЗИЛом летит смерть.

Он выпрыгнул из лодки, заработал руками и ногами, - что, в общем-то, нормально и полезно.