У моего приятеля Миши был питбультерьер - звали его Крюгер. Настоящая бойцовая собака: на ринге - собака страшная, но не в семье. Мишины домочадцы в Крюгере души не чаяли: то был добрейший, преданный пес, готовый разорвать любого, кто обидит хозяев. Я удивлялась, как в собаке уживаются такие противоречия, как агрессивность и дружелюбие, независимость и преданность, легкая возбудимость и хладнокровие?.. Столь ласкового и одновременно жестокого пса я больше не встречала. Мне не приходилось видеть собачьи схватки, но Миша любил прихвастнуть тем, какой Крюгер безжалостный и неутомимый боец. А о том, как прошлой зимой пес чуть не загрыз грабителя, напавшего на Мишину жену, знала вся округа. И как этот милый пес может быть таким злобным? – я спрашивала себя. Как-то поделилась мыслями с Мишей. Он усмехнулся, закурил и рассказал историю питбуля, которая потрясла меня.
Питбули были выведены на юге Америки в начале ХХ века. Назывались они белыми псами. Белыми, потому что предназначались для охраны белых и уничтожения темнокожих людей. Десятилетиями кинологи культивировали в питбулях жестокость, растили чудовищ, психопатов, способных на неистовую любовь к ближнему и лютую ненависть ко всем остальным. Существовала целая наука о том, как из безобидного щенка воспитать монстра, рожденного убивать. Хозяин покупал собаку и на несколько недель запирал ее в кромешной тьме. Начинались пытки. Пытка светом, шумом, голодом, лишением сна... В темноте щенок не понимал, что происходит. И медленно сходил с ума. Больше всего собаку мучила жажда: сутками ей не давали пить. А после к истощенному питбулю входил темнокожий слуга и избивал его до полусмерти. Бойня заканчивалась, лишь в комнате появлялся хозяин. Он останавливал слугу, ласкал собаку, и та была ему благодарна. Не понимая разницы меж белым и черным человеком, по запаху она остро ее чуяла. Полуживого пса подтаскивали к миске с водой. Вода была розовой - от добавления крови. Крови чернокожего. К этому запаху и вкусу питбуль привыкал быстро, ему хотелось еще. Долгожданная свобода – питбуль впервые на улице. Завидев темнокожего человека, пес вспоминал мучителя, и инстинктивно нападал первым. Хозяин доволен: все получилось. Отныне он под надежной защитой собаки-убийцы. Сегодня в штатах требуют разрешение на содержание питбультерьера – теперь он зовется оружием…
Крюгер стал отцом, и Мише, как водится, отдали лучшего из помета, голубоглазого щенка. Крюгер невзлюбил новенького – слишком ласковы с ним были хозяева. Ревновал. Но вскоре оттаял и сам привязался к малышу. Чувствовал родство? Вряд ли. Но когда Файтеру - так назвали щенка - исполнилось три месяца, собаки уже были неразлучны. Маленький Файт не церемонился: ел из отцовой миски, отпихивая того в сторону, хватал за хвост и засыпал на его законной подстилке. Крюгер воспринимал проказы наглеца с олимпийским спокойствием, лишь изредка позволяя себе рыкнуть, словно выговаривая: «Пер-рестань шалить!». Дни шли, и дружба меж собаками крепла. Щенок тосковал по старшему другу, когда того увозили на бой. Но Крюгер возвращался домой – без сил, с переломанными ребрами и рваными ранами - и малыш Файт зализывал их и был рядом, пока отец не шел на поправку. Файту исполнилось полгода, и его купили. Миша жаловался мне на то, что уж не надеялся продать Файтера: собака породистая, дорогая, да и характер сложный. Ни каждый решится завести такую... Крюгер загрустил. Миша тоже сник: новый хозяин Файта обещал заходить, да вот пропал. Среди любителей-собаководов поговаривали, хозяин увез перспективного щенка заграницу. Все реже я заглядывала к Мише - было много работы, а потом вышла замуж и переехала в другой город. С мужем мы завели собаку, о которой давно мечтали – таксу Матильду. И только через три года выбралась в родной город. Разумеется, зашла к Мише. Его семья встретила меня с радостью. Встречал меня и пес. То был уже не бравый Крюгер, которого я знала раньше. Морда поседела, изменилась осанка, да и шрамов на шкуре прибавилось. Он узнал меня: приветливо постучал хвостом и вновь улегся на старенькую подстилку. Мы долго сидели на кухне, смеялись, вспоминали прошлое. Когда засобиралась уходить, Миша пригласил меня на последний бой старины Крюгера. Я согласилась.
В день боя шел дождь. Мы ехали по проселочной дороге: собачьи турниры - вне закона, их проведение не афишировалось, дважды в одном месте любители кровавого зрелища не собирались. От напряжения Крюгера трясло. Машина буксовала в грязи, приходилось останавливаться, а пес дрожал все сильнее. Миша подзадоривал его, но мне казалось, трясется пес не от предвкушения схватки - от страха. К моему удивлению мы заехали во двор подмосковного пансионата. Там уже стояло десятка два машин с московскими, ростовскими и украинскими номерами. Вокруг ринга - квадрата из металлических щитов размером, примерно, три на три метра - толпились болельщики, все больше мужчины. Спорили до хрипоты, возбужденно делали ставки, выкрикивая имена любимцев, матерились, курили, и надо всем этим разгоряченным, потным людским месивом, над заплаканным лесом и умытым дожем полем, завис скорбный собачий вой. Схватка между «кавказцем» и бультерьером подходила к концу. Я поднялась на цыпочки и меж плечами и шапками увидела ринг: какие-то клочья, кровавые лоскутки… А в самом центре – неистовый клубок оскаленных зубов и разодранных мышц. Я закрыла глаза. На мгновение захотелось ослепнуть, оглохнуть, пропасть, чтобы только не слышать, не видеть этой бойни. Но пришла очередь Крюгера, Миша, распихивая толпу, подтолкнул меня к самому рингу, и я уже не могла отвести взгляда. Меня словно парализовало. Крюгер стоял в углу. Я не узнала собаку: злоба, ненависть, ожесточение обезобразили питбуля. Мышцы – натянутая струна, комок пены у рта, а в глазах жажда расправы, убийства - тренер еле сдерживал пса. В противоположном углу стоял питбуль колоссального роста. Он был гораздо мощнее, да и моложе Крюгера, и в отличие от соперника он был хладнокровен. Пес не сводил с врага спокойного взгляда голубых глаз. И все вдруг стихло: болельщики с их уродливыми лицами, алчущие наживы хозяева, искалеченные псы, трупы побежденных – все отступило, смазалось, точно в расфокусе. - На ринге многократный чемпион собачьих боев без правил, питбультерьер Крюгер, город Белгород! Рев толпы, приветствующей любимца. - Его соперник - питбуль Файтер, город Дюссельдорф, Германия. Бой начался - собаки сцепились. Болельщики потели, суетились, мелко, отвратно, науськивали дерущихся, стонали, захлебываясь азартом. А собаки, отец и сын, сомкнув тяжелые, словно механические прессы, челюсти, стояли намертво и лишь тяжело дышали. Я не стала ждать исхода поединка. Стемнело. Раскрыв зонт, я шла к автобусной остановке и думала о своем дедушке. В 1944 году мой дед попал в плен и был вывезен на территорию Германии, где стал узником Дахау. Во время Второй Мировой Дахау приобрел зловещую славу самого зверского концлагеря, в котором ставились эксперименты с живыми людьми. Он стал первым опытным полигоном, где отрабатывалась система наказаний и других форм физических и психологических издевательств над заключенными. Дед многое рассказывал о жизни в лагере. Сильнее всего врезалось в память то, как начальство концлагеря для увеселения высокопоставленных нацистов, устраивало между заключенными бои без правил. Особая жестокость этой «забавы» состояла в том, что на ринг выводили родственников: отца против сына, дочь против матери. Бои велись на смерть. В случае отказа, расстреливали обоих. Ради спасения детей, родители жертвовали собой... Я ехала в автобусе, душа саднила тягостью. А еще необъяснимой тревогой. Тогда, в сорок четвертом, была война. Фашизм калечил рассудок, судьбы и жизни людей, одних делая жестокими, других – несчастными. Сегодня мир, но люди продолжают «убивать» друг друга. Не важно, происходит ли это на баррикадах бархатной революции, спортивном ринге, в горячей точке или во время собачьего боя.
Миша позвонил на следующий день и сказал, что Крюгера больше нет. Я не нашла, что ответить - просто положила трубку. Вечером я купила билет, села в поезд и уехала домой. |
Администрация // Объявления
