Он хотел всего лишь перевернуть страницу, а перевернул весь мир. Ступая по заснеженным полям, обиженным городам и стынущим трупам, он боялся только одного – оглянувшись назад, ничего не увидеть за спиной.

Не говори лишнего. Умри, умри, мир, беспомощный, как младенец! Свобода и лёгкий дым не одно и то же, каждому своё. Человек, смотрящий на других через перевёрнутую розовую подзорную трубу, не в состоянии понять, почему я столько лет с дрожью ожидаю утра.

У его вселенной четырнадцать стеклянных граней. Больше всего он любит писать стихи, которые сейчас же зачёркивает и выкидывает. Он считает, что несколько секунд – оптимальный срок жизни стихов, ведь своим рождением они уже выполнили свою функцию.

Стихи, стихи… Я мыслю верлибром, объясняюсь в любви сонетами, а в магазине говорю гекзаметром. Чёрное никогда не станет белым, а в белом (в спектре белого цвета) есть намёк на фальшь и черноту. По-моему, это закономерно. Само наше существование – развёрнутая метафора смерти. Смысл бытия искать надо в детских сказках, а не в тысячу раз перевранной Библии.

Он занимается любовью двадцать четыре раза в сутки, но все его дети рождаются мёртвыми. Его ботинки покрыты дорожной пылью; когда-нибудь, проснувшись в канаве с головной болью, он вспомнит слова, которые когда-то говорила… да кто только ни говорил этих слов: «Всё, что ни делается, к лучшему».

Это неправда. Есть принцип «невкусной конфеты», которую кладут в новогодний подарок ничего не подозревающему ребёнку. Кроме этой конфеты в большой коробке лишь вата и канцелярские кнопки. Это готовит малыша к настоящей реальности. А я вообще ненавижу новый год, я не люблю подарки, потому что мне никто никогда их не дарил. Я всё делаю к худшему, стремлюсь к гибели.

Он подходит к дому,

Он ищет воспоминания и открытую дверь,

Смотрит наверх,

И, не видя лица, улыбается окнам пустым…

Угасает закат, замирают подъезды,

Разводят мосты.

Никого не волнует

Быль-небыль его городов…

Сам не зная зачем, он заплачет;

Да хотя бы затем, чтобы где-то внизу,

Далеко-далеко

Подросли лопухи и ромашки,

И дети, не знавшие чувства вины.

Я помню, я всё ещё прекрасно помню, как, накинув халат, она подходила к зеркалу, а я целовал её в шею и, пропустив руки у неё под мышками, сжимал её горячую грудь. Это было ниже, это было раньше. Это была вина, вино, любовь? Истина в вине? Тогда я винюсь, я из-ви-няюсь. Мне очень жаль, что так вышло.

Он пишет книгу своей жизни – список людей, которых когда-то любил. Люди. Игрушки. Думает, что игрушки отличаются от людей только мерой сопротивления, выраженной в силе отталкивания. Есть моменты, когда люди ничем не отличаются от игрушек или домашних питомцев.

Я щенок, измученный людским вниманьем.

Хочу на волю, хочу в изгнанье!

Но тесна клетка и прочны прутья;

Завязали бантик, чтобы лучше смотрелось,

Какая-то женщина с пышной грудью

Подошла и сказала: какая прелесть!

Жизнь отдать за кусок ветчины не по мне.

Я ценю свою клетку и сладость покоя,

Но свободу – вдвойне!

Я не знаю, что это такое.

(Зачёркнуто, выброшено)

Его рюкзак набит ватой и канцелярскими кнопками. Ни в одной гостинице он не задерживается. Он бредёт от одной точки отсчёта к другой, случайно пересекая чьи-то судьбы, сталкиваясь с неведомыми прохожими, руководствуясь теорией вероятности. Женщины приветливы с ним, но чувствуют его яд, а мужчины хотят и не могут стать похожими на него. Одиночество. Отсутствие ответа. Пустота пути.

Это просто-навсего означает, что ты на дороге один. Ты, то есть я. Где же тогда ты? Да вот же, склонился над этими строками! Я несу с собой память о памяти, то есть ощущение возможности воспроизведения любого фрагмента этого мира в своём воображении. Я – бог. Я – червь.

Он один. Он только что нашёл Истину, проделал великий путь до конца. Он оборачивается, чтобы увидеть ликующие лица, но не видит ничего, кроме ровной степи и линии горизонта. Чей-то приятный, проникающий в подсознание голос шепчет ему: «Мой друг, ты хочешь увидеть родных? – они забыли о тебе. Ты желаешь вернуться на родину? – её давно уже не существует. Ты тоскуешь по дому? – он разрушен ветрами и занесён песком. Ты не знаешь, куда идти? – теперь ты понял Истину».

Выход есть, я уверен. У меня есть стихи в голове и литр воды во фляге. Есть ручка и чистый лист. Я могу сам написать слово «Выход» и принять его как должное по умолчанию. Желание бороться, перевернуть мир!

Эпилог

Он хотел всего лишь перевернуть страницу, а перевернул весь мир. Оглянувшись назад. Преодолел свою боязнь. Наступление утра больше не сулит ему дрожь. Он берёт ручку, бумагу, и, пока глаза не закрыли чьи-то мягкие настойчивые руки, пишет, перечёркивает и выбрасывает свои последние белые стихи.

Легко зачеркнуть слова,

написанные на бумаге.

Легко на ветер бросать слова.

Безответность. Опустошённость.

Поразительно просто не отвечать на телефонные звонки

своих друзей, когда

каждая из четырнадцати стеклянных граней

сулит тебе особое облегчение.

Мои стихи, мои мысли,

Моя жизнь – всего лишь мотив,

соединяющий в себе фантазию с вымыслом.

Легко зачеркнуть слова,

написанные на бумаге.

Легко на ветер бросать слова.