"...Як і ў дзень Перамогі, перад вялізнай шматтысячнай калонай БНФ, якая ішла ўскладаць кветкі да абеліску Перамогі, паўстала сьцяна міліцыянтаў. Тую сьцяну калона прарвала, амаль не спыняючыся. Тады вырасла шарэнга АМАПу. І тую мы прарвалі. Спыніліся толькі перад узмоцненай, шматраднай шарэнгай АМАПу ля самай плошчы.
Стаялі доўга. Гарачыня, цеснавата. Нада мной, каб засьцерагчы ад сонца, увесь час хлопцы трымалі бел-чырвона-белы сьцяг, і ў тым мне ўбачыўся вялізны Боскі сімвал. З такім сімвалам дай Бог і загінуць. І з такімі людзьмі побач." (В.Быкаў Парадоксы жыцьця. Запісы розных гадоў)

Он ушел от нас 22 июня. И опять было воскресенье, как тогда, в 1941-м.

Последние дни Василя Быкова. (Сергей Шапран)

“Вы напомнілі мне маё здаровае мінулае”

9 июня Быков лег в НИИ онкологии и медицинской радиологии. 11 июня стало известно: Василь Владимирович чувствует себя день ото дня хуже. Врачи не могут ручаться, что он доживет до дня рождения…

16 июня. Думая, как бы хоть немного поддержать Быкова, решил позвонить российским писателям, преимущественно его старым друзьям. Дозвонился до Лазаря Лазарева, Валентина Оскоцкого, Григория Бакланова, Фазиля Искандера. С кем-то поговорил, кто-то, попросив перезвонить, чуть позже надиктовал свои поздравления-пожелания Быкову.

17 июня. Вместе с Бородулиным и Буравкиным поехали в Боровляны… Василь Владимирович лежал в палате один. Очень тепло поздоровались. Бородулин и Буравкин передали приветы ото всех родных и близких. Затем Геннадий Николаевич рассказал, что ездил по родным местам — народ всюду беднеет… Позже и Василь Владимирович неожиданно вспомнил (из-за бородулинского кота Мирона), что у них тоже был кот — “Здаравенны кацяра!” — уточнил Быков. Как только стает снег, уходил. Возвращался только перед морозами. Однажды принес зайца, но тот оказался таким большим, что кот не смог затянуть его на чердак… Потом Василь Владимирович вдруг вспомнил: а была еще кура… через паузу — “Раба! Несла самыя лепшыя ў свеце яйкi…» Но мы их не ели, рассказывал Василь Владимирович, отец носил продавать, за 5 рублей. За вырученные деньги многое можно было купить. Но потом Рябу унес коршун…

На замечание Буравкина, что хорошо в такую погоду в больнице лежать, Быков ответил, что и не знает, какая погода, потому как не встает. Однако ни на что он ни тогда, ни позже не жаловался. Лишь однажды, еще в самом начале нашего разговора, признался:

— Думаў, што сканаю…

Быков обладал удивительной, прямо-таки суровой выдержкой. Одному Богу известно, чего на самом деле это ему стоило.

Буравкин принес газеты. Василь Владимирович тут, в больнице, по-прежнему читал… Затем я попросил об автографе для Натальи Александровны Адамович. Быков написал: “Мілай Наташы Адамовіч ад хворага Быкава з пажаданьнем не хварэць!”…

Когда примерно через час думали уходить, Василь Владимирович неожиданно сказал: “А вы, Сережа, наверное, хотите сфотографировать?” — и затем грустно пошутил: “Фотография на смертном одре”. (Позже Буравкин заметил: “Васіль — мудры чалавек, ён разумеў, што сыходзіць, таму і прапанаваў зрабіць гэтыя здымкі”.)

Уже на прощание Василь Владимирович сказал:

— Вы напомнiлi мне маё здаровае мiнулае.

Врачи говорили, что опасения, что Быков не доживет до дня рождения, уже практически нет: после курса химиотерапии печень стала резко уменьшаться. Однако проблема в том, что печени-то уже почти не осталось. К тому же началась интоксикация организма. Вдобавок — сердечная недостаточность. Положение спасли тогда кардиологи. Кризис — Быков мог умереть в эти дни — миновал. Предполагалось, что если ему не станет хуже, в конце июня его на две недели выпишут домой. Затем — снова курс лечения. Правда, говорили врачи, поймите, что спасти Быкова мы уже не сможем. Задача-минимум — чтобы он дожил до сентября. Хотя это может произойти в любой день.

“Гордость солдатского братства”

17 июня. Дозвонился Борису Васильеву и Даниилу Гранину, уже в ночь на 19-е получил e-mail от Владимира Войновича — всё с пожеланиями Быкову скорейшего выздоровления.

19 июня. В Боровляны ехали большой делегацией: Рыгор Буравкин, Геннадий Бородулин, Анатолий Вертинский, Сергей Законников, Анатоль Кудравец, Валентин Болтач. Ехали с васильками и тремя розами цвета национального стяга — двумя белыми и красной…

Ирина Михайловна встретила печальным сообщением: Василь всю ночь не спал… Быков лежал на боку, дышать ему было очень тяжело. Это не чувствовалось — это было видно. Обострилась бронхиальная астма. Все наши цветы и те, что уже были в палате, тут же вынесли.

Приехавшие по одному подходили к Василю Владимировичу, пожимали руку и приветствовали его. Бородулин передал рисунок своей внучки Доминички. Быков похвалил: «Добры малюнак!»… Разлили спиртное и, спросив разрешения у именинника, выпили за его здоровье. В знак солидарности и поддержки он поднял обе руки…

Потом я отдал полосу будущего номера «БДГ», в котором с днем рождения Быкова поздравляли и желали ему выстоять Г.Бакланов, Л.Лазарев, В.Оскоцкий, Д.Гранин, Б.Васильев, В.Войнович, Ф.Искандер. Материал назывался «Гордость солдатского братства». Здесь же было и бородулинское «Слово про друга» «Адчуй сябе вольным…». Затем я предложил послушать одно приветствие, записанное на диктофон (хотя первоначально думал поставить все). Услышав баклановский голос, Василь Владимирович тяжело задышал. Буравкин едва не рванулся к диктофону. Однако остановить запись не решились. И, наверное, правильно — через какое-то время Быков лег на спину и закрыл глаза тыльной стороной руки. Выражение лица у него было печальное, особенно, когда Бакланов говорил:

— …Я знаю, что ты болен, я знаю, что 19-го — твой день рождения. И я хочу, чтоб ты встретил его, и чтоб тебе стало полегче, и чтоб ты выздоровел…

Уже окончательно прощаясь с нами, Василь Владимирович опять поднял обе руки… Позже Буравкин вернулся в палату. Ирина Михайловна рассказала, что после сегодняшней ночи Василь думал, что это — все. Он уже мало во что верил. Поэтому она попросила Буравкина, как давнего друга, все напрямую Василю рассказать. Геннадий Николаевич, вернувшись, сказал, что через неделю его выпишут домой на две недели (на это Быков отреагировал: «Аж на два тыдні? А на тры?»), потом — снова в больницу и — новый курс. «Кали ён будзе ўдалым, мы яшчэ доўга будзем бачыцца”, — сказал тогда Буравкин.

В этот же день в Боровляны приезжали Валентин Тарас, Александр Дракохруст, Михась Тычина и Андрей Дынько. Однако поговорить с Быковым им не удалось. Михась Тычина сегодня вспоминает:

— В приоткрытые двери мы заметили, что Василь Владимирович спит. Вышедшая из палаты Ирина Михайловна сказала, что он утомился, только что были врачи, делавшие переливание крови, уже второе за день… Потом мы по одному заходили — чтобы посмотреть на Василя Владимировича и, может, уловить момент, когда он откроет глаза, чтобы поздороваться. Однако, когда я заглянул в палату, Василь Быков спал на боку как маленький хлопчик — подложив кулачок под щеку…

22-е

На следующий день Василя Владимировича перевели в реанимацию — на выходные лечащие врачи не приходят, остается только дежурный врач. Впрочем, явного ухудшения здоровья еще не было. В субботу, как говорят врачи, Быков чувствовал себя нормально. В Боровляны в тот день приезжал Владимир Колас из Белорусского гуманитарного лицея. И лишь на следующий день, в воскресенье, Василь Владимирович преимущественно спал.

Одним из последних у него был сын Сергей, впоследствии вспоминавший, что отец спрашивал о его работе, о внуке… Потом уже в газетах писали, будто последняя быковская просьба была: «Стамiўся я тут. Адвязiце мяне дадому». Но, как свидетельствует Сергей Васильевич, об этом отец просил несколькими днями раньше…

Клиническая смерть наступила в 20.10. Через сорок минут врачи констатировали, что Василя Быкова больше нет…

…Один из давних быковских товарищей — «известинец» Эдуард Поляновский написал потом:

«Всевышний распорядился так, что бывший лейтенант Василь Быков, почти погибший на войне, но не погибший, всю свою жизнь посвятивший фронтовой прозе — ее еще называли «лейтенантской прозой», — скончался именно 22 июня, вечером. И опять было воскресенье, как тогда, в 1941-м».

(18/06/2004, Сергей Шапран, обозреватель «БДГ» специально для «КП»)

Провожать Василя Владимировича вышло более пятидесяти тысяч его соотечественников, потому что имя Василя Быкова было синонимом понятий чести и совести. Так провожать нам уже больше некого будет…

очередь на прощание

траурное шествие











Один из тех, кто был с Василем Быковым до последнего – его сын Сергей. Это про него известный литературовед Михась Тычина сказал: “Когда я вижу Сергея, вспоминается тот Василь Быков, у которого все еще впереди – и его радостные годы, и горькие минуты”… Сергей Васильевич встречал отца, когда он в последний раз прилетел из Праги в Минск. Он же был с отцом и в последний его день...
- Сергей Васильевич, когда вы узнали, что ваш отец возвращается в Минск?
- Обычно перед каждым своим приездом он звонил мне и просил, если могу, встретить его. В этот раз я только занес вещи домой – видно было, что дорогу он перенес плохо, поэтому утомлять его я не стал. А несколькими днями позже он пришел в гости. В это время приехал из Гродно мой брат Василий, и мы собрались по-семейному. Правда, посидели только часа полтора, поскольку отец чувствовал себя неважно. Мы, конечно, спрашивали о здоровье. Но отец по своей обычной скромности отвечал: “Все нормально”.
- Говорил ли Василь Владимирович, на какой срок приехал?
- Сказал – пока не окрепну. Он думал вернуться в Прагу… В следующий раз мы увиделись уже в Боровлянах. Я приезжал к нему раз среди недели и еще в выходные дни. Обычно приезжал на часа два-три. Затем эта “вахта” доставалась Ирине Михайловне.
Все, и я в том числе, пытались его подбодрить, хотя, по-видимому, он уже тогда всё понял, поскольку однажды сказал: “Видно, никуда я уже не поеду…” Хотя после курса химиотерапии положение его поначалу было обнадеживающим – так говорили лечащие врачи. Однако когда я приехал в следующий раз, его состояние мне совершенно не понравилось – он просто угас. С кровати вставать уже не мог, да и говорить тоже особенно не хотел. Тем не менее, когда я приходил, всякий раз спрашивал: “Ну, как дела? Что на работе? Как дома? Как внук?” Не думаю, что это были дежурные вопросы. Потому что я, например, мог ответить, что со здоровьем у меня все нормально, но он переспрашивал: “А почему глаза желтые?” Впрочем, затем, даже после короткого разговора, ему хотелось покоя.
- В день рождения вы, конечно, тоже были?
- Поговорили тогда минут пятнадцать. Потом я просто сидел, смотрел на него и думал о своем. Отец же то впадет в сон минут на десять-пятнадцать, то очнется и скажет: “А, ты здесь… Ну ладно”. И снова уйдет в забытье.
- 22 июня вы тоже были?
- Я приехал днем. Мы, как всегда, поздоровались, поцеловались, говорили недолго… Уже под вечер, когда отец в очередной вышел из забытья, он спросил: “Что ты тут сидишь? Скоро Ирина придет, так что иди. Все равно я дремлю”. И когда уснул, я ушел.
- Правда ли, что Василь Владимирович просил отвезти его домой?
- Да, он говорил об этом и мне, и Ирине Михайловне… Все же хотят умереть дома. Но лечащий врач сказал, что делать этого нельзя. Хотя, честно говоря, у меня была мысль отвезти отца домой, но я не знал, как это сделать – он уже не мог ходить.
- В прессе писали, что Василь Быков в последний день вспоминал войну…
- Мне о войне он не рассказывал. Я в последний день пробыл у него примерно с двух часов дня и до половины шестого. Кроме меня и Ирины Михайловны, насколько мне известно, к отцу никто больше не приезжал.
- Вы же с ним говорили всегда по-русски?
- В основном да. Хотя говорить по-белорусски я могу. И читаю без проблем. Однако у меня нет языковой практики… Как-то мой сын заговорил с ним по-белорусски. Отец слушал-слушал, а потом улыбнулся: “Лучше разговаривай по-русски, а то “трасянка” у тебя…”
- Кажется, Василь Владимирович не особо приветствовал тот факт, что вы пошли служить в армию?
- Это отношение к службе в мирное время. Отец, например, рассказывал, что когда, демобилизовавшись после войны, приехал в Гродно и как-то уже устроился, каким-то непонятным приказом министра обороны его неожиданно опять призвали в армию. Обычным приказом. Хотя никакой необходимости в этом не было. Это было очень обидно. Тем более что поначалу они сидели под Гродно, кажется, в Волковыске, и не знали, почему они тут сидят – для чего? А потом его вообще отправили на Дальний Восток. Позже были новые скитания: Владивосток, Сахалин, Осиповичи… Единственное желание было – поскорее уволиться, поскольку по натуре он был человеком не военным.
- Вам тоже доставалось, когда отца ругали за его повести “Мертвым не больно”, “Круглянский мост”, “Атаку с ходу”?
- Уже разваливался Советский Союз, а высшие армейские чины очень негативно высказывались об отце. Но не только о нем. Мол, такие и такие вносят разлад в нашу стройную систему. Обычно это говорилось во время так называемой читки приказов: сначала зачитывали приказы, затем начинались вольные выступления командования. Я просто перестал ходить на эти “пятиминутки”. Когда же компартия рухнула, командование развернулось как тот флюгер, и отца даже пригласили выступить у нас.
- Понимали ли вы отца в том, что касалось его политических и литературных взглядов? Известно же, что не все родственники разделяли его мнение о том, что творится в стране.
- Что касается нас с братом, то мы всегда и во всем поддерживали его. Например, мы с Васей считали, что ничего плохого в национализме нет. Немножко национализма – это даже полезно, это почти патриотизм. А что касается взглядов отца на литературу, так это вообще не обсуждалось. Но многое ему просто приписывалось… К слову, помню, как однажды – это было, кажется, накануне переезда в Германию – он сказал: “Я всю жизнь хотел жить в своей стране, пусть она маленькая (он ее назвал, зеленой или изумрудной? – Прим. С. Б.) и хотел говорить на своем языке, но, видимо, ничего не получится”. Я еще заметил: “Что делать, папа, не повезло родиться в то время и в той стране”. Однако он поправил меня: “В стране – той, но время, может быть, действительно не то”.
- Уже после похорон было много разговоров о том, что Василь Быков был накрыт национальным бело-красно-белым стягом. Утверждают, что это вы накрыли…
- Нет, я только поправил флаг, поскольку он лежал криво… Кажется, отца накрыла какая-то женщина… Но, честно говоря, я плохо помню тот день, особенно то, что происходило в Доме литератора…
(Сергей ШАПРАН Комсомольская правда)

18 июня 2004 года в деревне Бычки Ушачского района состоялось открытие Музея Василя Быкова. На месте прежнего дома, где и прошли детские годы народного писателя Беларуси

Могила Писателя:


Надгробием на могиле Быкова стал финский валун
Камень подарила мэрия города Хельсинки, где Быков провел свои первые годы на чужбине. Юка Малинен и Владимир Некляев лично выбирали этот валун и доставили его в Беларусь.
Именно такова была последняя воля писателя. Юка — вице-президент финского ПЕН-центра, человек, который помогал Быкову освоиться в Финляндии. Мы сидим на балконе у Некляева, где остановился Юка, и беседуем. Интересуюсь: как это было?
— Ездили специально в Вуасаары. Выбирали самый красивый… — вспоминает Юка.
Некляев добавляет:
— Этот валун помнит Быкова. Я просто положил на него руку и понял: тот.
— Быков жил в Финляндии два года, — продолжает Малинен. – Его квартира в хельсинкском районе Вуасаары была в ста метрах от моря. Быков говорил мне, что нигде больше не работал так спокойно и плодовито, как в Хельсинки. Каждый вечер Василь Владимирович ходил гулять к морю. Там есть такая безлюдная коса — это было его излюбленным местом. Думаю, Быкову было у нас хорошо…
Юка много помогал чете Быковых в Финляндии. Ему запомнилось, как Василя Владимировича в финской деревушке приняли за своего. "Никто не верил, что он — не финн. Такой старик-блондин, сдержанный, молчаливый…" — добавляет Юка.
Сейчас по программе финского ПЕН-центра в Финляндии живет белорусский поэт Владимир Некляев. Одно время Владимир Прокопович даже жил в «быковской» квартире. Юка улыбается: «У нас никто ни за кем не гоняется. Мы будто «импортируем» ваших писателей, как диковинку». Юка уверен, что помогать писателям, у которых есть определенные проблемы, — это благородный поступок. «Самое главное — дать творцам возможность спокойно жить и работать», — говорит господин Малинен.
Юка также признается, что был очевидцем почти всех рисунков Быкова из книги «Лісты ў Хельсінкі», где Бородулин с Быковым переписывались: поэт — стихами, прозаик — рисунками. «Обратите внимание, — говорит Малинен, — Быков не однажды рисовал финские валуны. Они поразили его своим тайным могуществом».
Юка вспоминает, что на стене финской квартиры Василя Быкова висела большая карта Западной Европы. «И в самом центре — Беларусь. Белорусы и финны похожи: мы тоже большие бульбоеды и любители самогонки! Белорусы по своей натуре хуторяне. Василь Быков Был великим белорусом…» — анализирует Юка Малинен.
Владимир НЕКЛЯЕВ:
— Исполнить последнюю волю Василя Быкова было совсем непросто. И я взялся за это только потому, что знал: в Финляндии есть такие люди, как Юка Малинен, которые прекрасно осознавали, какая величина — белорусский писатель Василь Быков. Помню нашу последнюю встречу с Быковым. Мы оба понимали, что видимся в последний раз. И тут Быков говорит мне про валун! И я думаю: вот это человек, вот это махина! Этот валун — одно из лучших произведений Быкова. Это целый роман, с колоссальными быковскими метафорами. Так все продумать мог только великий человек сильной воли…