…Вновь по серому камню Скользит осторожная тень Нас ловили руками Но все они были не те Хоть снимали с нас кожу И свет нам носили в горсти И казалось возможным Любить и отдать и уйти… Отгоревшие звезды Кусочки зеркальной золы Дымом пахнущий воздух И ночи длинны и светлы И беспомощный голос Не тычется больше в висок Только длинные волны Взбегают на нежный песок И какая-то птица Плывет в потемневшую даль… Та, что больше не снится Уходит, уже навсегда… (А. Мазин. из книги «Инквизитор»)
|
Тишина. Тишина везде. Она окутывает, тонкими потоками заливается в уши, нос и даже кажется, через поры в кожу просачивается и те-ечет. Медленно так. Будто издевается над Ее одиночеством. И хочется заплакать от этого крика тишины, но никак. Слезы застряли и не текут. Нет. Нельзя плакать. Нельзя… А хочется… Она сидит в темной комнате, в левом углу, между диваном и старым комодом. Просто Ей всегда так было легче. Старые часы по-тикали, по-тикали, да перестали. Батарейка совсем сдохла. Опять стало тихо. Ей хотелось разнести все в этой квартире. В квартире, где все напоминало о Нем. И казалось, что еще вчера в балконную дверь лилось красивое, желтое солнце севера. Оно было не горячим, как на юге, а таким теплым и ласкающим как, наверное, руки у мамы. У Нее не было мамы. Она жила в приемной семье. И почти всегда, наверное, эта жизнь была для нее обязанностью. До той поры пока она не встретила Его.
Он. Он, Он, Он… Это все, что у Нее было. Или нет, не все… У Нее была еще Гордость. Она сука, это все она. А теперь… Ведь он ходил за ней, дарил цветы, любил, как умел, правда, но ведь любил же… ЛЮ-У-БИЛ!!!
Теперь Она и Гордость сидят в темном углу между комодом и диваном. Она убрала давно не мытые сосульки волос с лица и выпрямила спину.
- Ну что, поговорим с тобой, а? - Что ж, поговорим, если хочешь?! – отвечала Гордость - Ну и зачем? Зачем тебе я? Зачем тебе нужен был Он? - А ты забыла? Вспомни, как ты жила раньше. Драка значит драка. Ведь Он первый нанес тебе удар. И ты решила вдруг подставить вторую щеку. - Да что ты понимаешь, я ведь его люблю. Я ведь знаю, что он тоже меня любил…
Ее вдруг осенило. - А ведь, правда… Он меня любил. Понимаешь, Гордость, именно ЛЮБИЛ-Л. - Дошло… - усмехнулась Гордость и скрылась где-то в глубине души.
Она встала. Ноги затекли до невозможности. Тихо шатаясь, пошла, включила воду в ванной, залезла по самый подбородок, в теплую, бесконечно живую воду. Добавила пол тюбика ароматической пены для ванны. Тщательно, с остервенением мыла волосы и, наконец, плакала. Это были слезы очищения от всего. Она знала, что еще долго будет по Нему скучать, но это будет уже не дикая обида, а просто сожаление. И возврата к прошлому уже не будет. Она одела мягкую, теплую одежду. Самую лучшую, что была у Нее, сменила батарейку в старых часах, и вдруг увидела, что в балконное окно снова пробиваются теплые «мамины руки»…
Postscriptum:После работы шла, и вдруг накатило...
|