«Мы ходим на двойные свидания в кино, а они ездят в двойные путешествия по экзотическим местам. На Гавайские остова. В Австралию. В Африку! Я ничего не забыл? Ах да, на Канары! Мямля и фифочка. Из них выйдет отличная пара!»

Макс стоял напротив оправдывающегося отца. Тот объяснял, делая длинные паузы между предложениями, что он и Элизабет, и Шелли, и еще кто-то там, имя в который раз выскальзывало у Макса из сознания, еду вчетвером отдыхать. А сынку, то есть ему Максу, нужно остаться в Москве, учеба как-никак. Точка. И все по новой. Ему очень жаль, но кто-то должен присмотреть за мальчиками, а эти двое милых детей от тебя без ума…

Отец водил большим пальцем правой руки по ровному ребру стены, словно проверяя его на остроту. Вверх, вниз. Вверх, вниз. Иногда останавливался и ноготком карябал несуществующую выбоину. Они оба смотрели на этот широкий палец с коротко обрезанным ногтем, под который забилось немного грязи.

Вверх…Макс пытался отвести от него взгляд, что-то ответить, но не получалось. Вниз… отец никогда с ним не ездил в путешествия. Вверх…на дни рождения дарил деньги. Вниз… он почти никогда не прикасался к сыну, даже руку не жал и по спине не похлопывал. Вверх… «Максим, я сегодня познакомился с очаровательной женщиной. У нее такой талантливый, замечательный малыш!» Вниз… отец никогда не хвалил его. Рассудок корчился и кричал изнутри, что сменит пользователя, если это немедленно не прекратиться, но Макс ничего не мог с собой поделать. Это все равно, что уставиться на что-то больное, изуродованное, тошнотворное – мерзко, но взгляд не оторвать. Вверх, вниз. Вверх, вниз…

Все было не так, как Макс себе представлял.

Пойти в ресторан, где он раньше работал, в шикарном костюме и с классной девчонкой. Посмотреть на краснеющее, а потом идущее белыми пятнами, лицо своего бывшего директора, вынужденного пред ним раскланиваться. Этот потный шарик, перетянутый ремнем посередине, так и не смог выдавить улыбки. Левый краешек губ нервно напрягался в такт дергающейся вверх брови. Он был жалок и портил аппетит.

Девушка Макса то и дело оглядывалась по сторонам, ловила чей-нибудь восхищенный взгляд и удовлетворенная поворачивалась к своему кавалеру с чувством превосходства в густо накрашенных глазах.

Шел одиннадцатый день богатой и легкой жизни, о которой Максим раньше грезил наяву. Две мартышки были заперты дома с няней, а Макс веселился, тратил, покупал, напивался, по утру еще раз тратил, гулял, угощал всех, потом все угощались за его счет, не оставляя ему взамен ничего, кроме пустого банковского счета. Их трудно было винить. Он сам был таким.

Сегодня, проснувшись на утро после своего Дня Рождения, он обнаружил на прикроватном столике аспирин, Алкозельцер, два стакана: полный и пустой.

Отец так и не позвонил.

-А сколько времени детей кормят грудью?

-Что, прости,- девушка откашлялась, - мне показалось, ты за превосходным ужином с шикарной женщиной спросил, сколько детей кормят грудью?

– Нет, - его голос звучал отстраненно, взгляд еще не вырвался из воспоминаний, - я спросил, сколько времени детей кормят грудью.

Он знал, какая за этим последует реакция. Бурная, оскорбленная, безудержная, не логичная, женская. Заранее начала болеть голова. Девушка набрала грудь, полную воздуха, и открыла рот. Он остановил ее взмахом руки:

-Постой, детка, ты меня слышишь? Хорошо слышишь? Отлично. ДА ПОШЛА ТЫ, - встал, насладился выражением ее перекошенного личика и вышел не расплатившись. На улице в первую попавшуюся урну выкинул сотовый и взял курс вниз по Тверской, где-то там должен был находиться его дом.

Одним вечером няня ушла, аккуратно прикрыв за собой дверь, чтобы больше никогда не открыть ее снова. Макс бы не удивился, если бы по возвращению из турне Элизабет недосчиталась парой побрякушек. Парень взъерошил волосы и обзвонил всю прислугу, трагичным голосом сообщая, что Элизабет и квартира сгорели. Полный расчет пришлем. Похороны таково-то. Быть в белом, ведь она так любила этот цвет.

Не отстававшие от единственного живого существа в квартире, мальчишки дружно смеялись и прыгали на диване после каждой реплики. Макс прикрыл рукой трубку:

-Харе ржать! Вас как зовут? – гремлин ответил за обоих, Макс возобновил разговор,- К сожалению, Вилл и Алекс... они не выжили.

Дети прыснули со смеху. Никто так и не спросил, где будут проходить похороны.

Через день Макс зашел в квартиру с большой коробкой. В праздничной упаковке.

-Тебе ведь сегодня шесть,- он протянул одной рукой коробку Алексу, вылетевшему его встретить.

Именинник остановился, на него тут же сзади налетел Вилл, и неуверенно протянул к подарку руки. Коробка была легкая. Он бухнулся на колени, нетерпеливо разрывая цветастую обертку. Наконец, сорвал крышку и заглянул внутрь. Максу в глаза. Внутрь… там ничего не было. Его губы предательски задрожать, а в глазах округлились бусины слез. Макс не выдержал и загоготал, сложившись пополам. Алекс, зажмурившись, беспомощно плакал на полу. В кулачках были зажаты радужные обрывки бумаги. Его никогда еще так открыто не обижали. Особенно в такой день, особенно человек, которого он так… он так… В его щеку ткнулось что-то мокрое:

-Ну, не реви, я не хотел сажать его в коробку, - Алексу глаза в глаза смотрел добродушный щенок. Колли. Алекс вскочил, схватил щенка и по-детски клюнул склонившегося над ним Макса в щеку. Последний принялся яро оттирать зараженное место.

Мохнатое чудо было поставлено на одни условия с Виллом: сделает лужу где-нибудь кроме горшка – закончит свои дни на улице. Щенок понял сразу.

Его назвали Нах – по первым буквам предложенных имен. Ням. А фиг его знает. Ху***с.

-Что?!

-Ты постоянно так кого-то по телефону называешь. Я сам слышал!

А потом Макс притащил красок, целый пакет, и они разукрасили девственные стены в красный, желтый, зеленый, оранжевый – назло наступающим холодам. Брызги красок в художественном беспорядке медленно но верно покрывали прилегающие поверхности: дивны, шторы, персидские ковры, статуэтки, Наха, их самих. Максу грело душу и такое отношение к дорогущим вещам, и грядущий шок, он бы даже сказал, ступор, Элизабет и то, что это все можно будет списать на двух полуразумных существ.

Вилл и Алекс подтащили его к только что законченному рисунку и объявили, что это они трое. Изображенное на нем больше всего походило на три спичечных человечка, расположенных в порядке убывания. У самого большого вместо ног был треугольник. Юбка – догадался Макс.

-А почему эт’я в юбке.

-Ну, мамы же всегда в юбке.

Макс долго на него смотрел. Плотоядный прищур не предвещал ничего хорошего:

-А давай-ка мы тебя покрестим.

-Эт’зачем?

-А я тогда твоим Крестным Отцом стану.

Намека не поняли. Пришлось показать одноименный фильм в размере четырех штук. Дети остались довольны.

Нескладный парень сидел, откинув голову на спинку зеленой деревянной скамейки. Еще год, другой и он навсегда превратиться во взрослого мужчину. Его черные чуть вьющиеся волосы, выпущенные из хвостика, трепал осенний ветер. Приятно холодил лицо с прямыми чертами. В таких же голубых, как и небо, глазах отражались кучерявые облака. Последнее уж очень походило на кошку. К чему бы это?

В его грудь несильно стукнулся маленький аляповатый мячик и откатился. Парень поймал его на попытке бегства со скамейки и поднял взгляд. Вряд ли это было случайностью. Встал и, что было сил, запустил его в убегающего пацанишку лет шести.

-Эй, Алекс, Вилл, Нах! Кому было сказано, поаккуратней?! А то, щас быстро домой пойдете! И не бегать, а то упадете!

На детской площадке с вывеской «Выгул собак воспрещен» были только они четверо. Все пять дней подряд. Собаку должен был выгуливать Алексий, но отпускать его одного… Ну, соответственно, и Вилл Одни Дома не оставался, скорее из предосторожности. Этот фильм, себе на голову, Макс им тоже показал. С хозяйством они справлялись неплохо. В их понимании.

Не сбавляя ходу, Алекс свободной рукой, во второй он держал подобранный мячик, опустил веко и высунул язык. Вилли постарался его собезьянничать, но не справился с управлением: запутался в ногах и плашмя растянулся не земле. И завыл. Ему в унисон затявкал Нах.

-Во блин…- Макс вскочил, поднял хныкающего ребенка и принялся его отряхивать, не зная толком, что надо делать,- Я же сказал не бегать! Чееерт. Как я ненавижу детей!