Неважно, что было до этого, теперь, всё равно, всё было иначе. Она сидела одна на берегу быстро текущей реки и всматривалась в воду, кажущуюся ей чужой и таинственной. Вода, должно быть, тёплая и мягкая, ведь она так сладко журчит, будто поёт и убаюкивает, погружая в сон, в грёзы, в мечты. А ветер почему-то холодный. Каждый его порыв снова на шаг возвращает в реальность, и на оголённых руках появляются мурашки. Неужели мурашки появляются от сознания реальности? Ветер с каждым порывом становится сильнее и сильнее, и, наконец, с лёгкостью начинает гнуть деревья и безжалостно срывать с них листья. А она сидит. Её голубое, лёгкое, шёлковое платье развивается на ветру, оголяя босые ноги. Какой-то момент она пытается безуспешно с ним бороться, по-детски девственно и смущённо ловя на ветру юбку платья, как будто ветер-развратник играет и флиртует только с ней одной. Суетливая неловкость движений, искреннее удивленнее происходящему и совершенная углублённость в себя мешают её вообще на чём-либо сосредоточиться. Уже начинается дождь. Сначала колкий и редкий, но потом всё сменяется крупными, тяжёлыми каплями, обидно бьющими по телу, по голове, и как бы напоминающими: «Не сиди здесь, разиня, домой иди, сейчас гроза начнётся!» Она резко вскакивает и юркой белочкой несётся к дому, не замечая собственной скорости. Ей кажется, она летит, как бабочка, легко и плавно, а земля под ней крутится как заводная, и всё, что она видит, смешивается в один вихрь вокруг неё. И пока она бежит, не замечая даже противно мокрой и скользкой травы под ногами, она продолжает думать, думать о нём. Её мысли перемешиваются, бурля и вскипая в сосудах, гонимые быстрым потоком крови, просачиваются сквозь сердце, кружатся в голове, мелькают перед глазами и вырвавшись, наконец, на свободу, рассыпаются разноцветными бусинами и растворяются в воздухе. Она тщётно пытается собрать волшебное ожерелье; размахивает руками, а при каждом взмахе всё выше и выше поднимается над землёй. На её глаза наворачиваются слёзы, а из груди вырывается звонкий смех. Она счастлива, Боже мой, почему?

Она училась с ним все восемь лет, в упор его не замечая, а сегодня, когда он игриво вытянул у неё из волос голубую ленточку, а она настойчиво пыталась вернуть её себе. И в тот момент, когда один конец был в руках у него, а другой держала она, между ними что-то произошло, что-то странное, будто её ударило током прямо в сердце, будто по ленте пронёсся электрический разряд, и лента, как голубая молния в небе, ослепила её. Теперь ей хотелось поколотить его изо всех сил, но когда она дотрагивалась до него, то глупо хихикала и по-дурацки улыбалась, а её уши и щёки горели огнём. И она мысленно ненавидела себя за это, но ещё сильнее она ненавидела его. Ну почему она весь день сегодня думает о нём? И вот сейчас она бежит, и тоже думает, даже не думает, а уже чувствует его в воздухе, внутри себя. Его запах, его образ преследует её всюду… Она вихрем влетает в дом, громко хлопает дверью, чем вызывает требующий ласки лай горячо любимой ею собаки, и ничего не замечая, пробегает к окну своей комнаты. Усевшись на холодный подоконник, она прижимает пылающую щёку к стеклу серого от неба окна, и только лишь громко стучащие капли могут сравниться с тем, как бьётся сейчас её сердце. Почему сегодня какая-то странная гроза? Почему нет молнии? Только заставляющий вздрагивать гром и тихий шёпот бабушкиной молитвы выдаёт это природное кипение за грозу.