Hello, is it me…

Нервы нА люди, содрана кожа.

Звуки музыки, уши минуя

Сердце рвут и, ежонком бушуя

Из души моей рвутся наружу

Эта боль ни на что не похожа…

Эта боль постоянно тревожит…

Эта музыка рвется, как птица

И душой моей, хочет напиться

Hello, is it me…

Помнишь? Ты пел эту песню. В тот вечер. Я вошла во двор. Костер стремился к темному небу. К звездам. Ты пел для всех. Я слышала голос. И мурашки разбежались по спине. Почему?

Hello, is it me…

Ты поднял глаза. И стал петь для меня. Тогда впервые возникла во мне эта музыка. А когда смолкла – мы поняли, что сидим у потухшего костра одни. И впервые это были МЫ. Боже, как давно! Как давно это случилось. Господи, верни меня обратно! Забери к небесному костру, чтобы вновь услышать тот голос!...

* * *

Нет, моя подруга вполне адекватна! Была. Вплоть до того дня. Ничего странного я не замечала. Да, прошел год. И, поверьте, это был ОБЫКНОВЕННЫЙ год. Нет, истеричкой ее назвать трудно. Скорее заторможенной слегка. Оно и понятно, после случившегося. Нет, никого из новых знакомых в последнее время рядом с ней не было. Ни в каких компаниях она не бывала. Дом, работа, обычная жизнь. Что за нелепые вопросы? Какие наркотики? Она бокал вина цедила весь вечер на девичниках. Не знаю, что случилось. Понятия не имею. Да, позвоню. Да, сообщу, если вспомню. Спасибо, у меня есть Ваш телефон.

* * *

Дневник: Добавить запись

Мое время остановилось. Оно не долгое, как в детстве. Не милое, как в зрелом возрасте. И даже не быстрое, как в конце жизни. Его просто нет.

И еще, я слышу музыку. Всегда. Можно подумать, будто она приснилась и не может никак отвязаться. Какое мерзкое слово «отвязаться». Я не хочу, чтобы она «отвязалась». Просто на душе постоянно сумеречно и тревожно. Вязко. Топко. Я знаю, это от музыки. Надо просто сделать так, чтобы она смолкла, и все будет хорошо. Светло и ясно. Но что-то пока не получается…

И еще, по ночам кажется, что в моей квартире кто-то есть. Я чувствую. Слышу приглушенные шаги. Скрип половиц. Движение воздуха.

Мой любимый подарил часы. Знаю, знаю, что этого делать нельзя, плохая примета и все такое. Мы были на ярмарке. Слонялись, держась за руки. И вдруг наткнулись на целую стену часов. Настенных, напольных наручных и вообще всевозможных «на…». Они тикали в унисон и вразнобой, шумя, как стая растревоженных птиц.

Я почувствовала на себе взгляд. Оглянулась. Никого. Поняла. Со стены. Два кошачьих глаза. Медленно, в такт времени, двигались. Туда-сюда. Туда-сюда. Странные зрачки, темные, бездонные, следили за мной. На мгновенье обдало стужей. И снова стало весело и светло. Ладошку согревала рука Олега. Он заметил мой интерес к кошачьим ходикам. Дома обнаружила их в красивом пакете с бантиком.

* * *

Я проснулась от ощущения, что ты на меня смотришь. Нет. Это было потом. Сначала я почувствовала твое прикосновение. Счастье. Негу. Томление.

Это был ты. Знакомый запах. Родные руки («Лапищи», - говорила я).

- Привет! Это я!

- Вот так сюрприз! Ты что-то задержался…

- Ну все, все, не плачь…

- И не думаю… А это … правда ты?

- Вот глупенькая, конечно. Всё, всё, с тобой…

Знакомые интонации, шелестящий шепот.

- А что у тебя с голосом?

- Да так…. Простыл немного. Там, где я …

- Тебя долго не было. Очень долго.

- Да.

- Но почему? Почему ты бросил меня, ничего не объяснив?

- Я тебя не бросал. Я вернулся за тобой. Пойдешь?

- Конечно!

- Вот и хорошо. Только не сегодня. Сейчас я уйду. Меня ждут.

- Ты вернешься ко мне?

- Да.

- Навсегда?

- Навечно.

Твои губы на моих. Слезы на щеках. Скрип пола. Взмах занавески, робкий лучик еще сонного солнца. Ходики на стене, отсчитывали мгновенья. Ускоряли свой бег. В сером утреннем воздухе – тени.

Время летело. Ты. Здесь. Со мной. Счастье. Восторг. Прелесть!

Ты погиб год назад в автомобильной катастрофе.

* * *

Да, эта девушка приходила сюда несколько раз. Она становилась всегда вот в этом месте, в сторонке, тихо молилась, по-детски шевеля губами. Я несколько раз встречал ее взгляд, казалось, будто она хотела подойти и не решалась. Потухшие такие глаза, тоскливые. Свечку ставила за упокой. Я заговорил с ней, стал спрашивать, и она сказала, что любимый ее погиб в автокатастрофе, год уж прошел…

А в последний раз веселая такая пришла. Сияет, свечку в руках теребит и к иконке Нечаянная Радость ставит, за здравие, получается. Я подивился, да порадовался, что сложилось у нее, слова Богу…

* * *

Меня разбудило солнце. И птицы, как раньше я их не слышала! Все во мне пело. Словно после большого горя - очищение. Я подняла глаза на ходики, водившие глазами туда-сюда, и вспомнила: «Олег вернулся!»

О Л Е Г В Е Р Н У Л С Я!!! Я всегда знала, что скоро это случится. Это помогло тогда, год назад, выжить.

Помчалась в прихожую: его тапочки, прежде аккуратно сложенные на обувной полке, небрежно прикорнули у порога. Мужской халат в ванной еще влажный.

И тут за окном грянул колокольный звон, Поплыл над крышами. Да, да! Это же знак, надо отметить возвращение! И поставить самую толстую свечу. За здравие, конечно!

* * *

Как же, Вас забудешь. Помню, конечно. И номер телефона на видном месте. Почему не звоню? Нет необходимости. Так что Вас интересует? Когда я в последний день видела Вику? Да в последний день перед той ночью. Вот на этот раз она была странной. Мы встретились в обед в кафешке. Смотрю – а подруга сама не своя: глаза горят. Румянец на щеках. Говорит, с улыбкой такой блаженной: «Наконец-то, Олег вернулся! За мной. Сказал навечно!» Мороз пробрал. А она все свое: «Говорит, что не мог раньше. Год не мог. А сейчас пришел. И меня с собой зовет!». Смотрю я на нее и не знаю, что думать, то ли шутит, то ли помощь нужна…. А та пощебетала и упорхнула. Больше я ее не видела…

* * *

«Новикова Виктория Сергеевна неврологическими заболеваниями не болела. На учете в психоневрологическом диспансере не стояла»

Справка дана по месту требования.

* * *

Они были красивой парой. Олег и Вика. Он высокий, плотный, с огромными ручищами. А она – худенькая, вся из острых уголков. Белесые реснички, несколько веснушек, близорукие глаза. Машенька и медведь. Когда он брал ее за руку, хотелось остеречь: «Осторожно, сломаешь!» И ладили так хорошо! Она сияла и фонтанировала. А он молча грелся рядом, улыбался и вздыхал. Да, такое несчастье…

* * *

Дневник: Добавить запись

Мне снились бабочки. Удивительные, золотые, с черной траурной окантовкой. Это сочетание света и тьмы пугало. Сначала одна из них, очень большая, села мне на лицо. Я почувствовала ее на своих губах. Старинный китайский веер…. Хотела смахнуть, но руки не слушались. Закричать – голос звучал где-то во мне. Перекошенное гримасой лицо (мое лицо) я видела как бы со стороны, вроде немого кино. Появлялись новые насекомые. Казалось, бабочки заполняли всю комнату. Глаза настенных ходиков сновали взад вперед очень быстро. Это летело время моей жизни. Оно мчалось стремительно. Сколько останется мгновений до конца, если не остановить сумасшедший бег?… Кошачьи зрачки мелькали. Воздух наполняло траурное золото, создавая ледяные потоки своими крыльями. Пространство изменялось, открывая новые грани, меняя углы и преломляя плоскости. Вращаясь, проплывали лица: мамы, Олега, подруги Таньки. Батюшки из соседней церкви. Его губы шелестели: «Прелесть… Ах, какая прелесть! Береги-и-и-сь…»

Вращение прекратилось, я увидела окно, маленькую девочку и бабочку, улетавшую в ночное небо. Золотую, в траурном обрамлении. Она уменьшалась в размерах и постепенно превратилась в звездочку, одну из многих…

Я проснулась. Зубы стучали. На лбу испарина. Взгляд на стену – ходики лениво отсчитывают: раз – два, туда – сюда…

Сегодня особенный день. Вернулся Олег. Побежала готовиться к встрече!

* * *

Ты говорил, что не встречался ни с одной девушкой дольше двух недель. «Давай заключим договор: мы вместе до 31 августа и никаких обязательств! Ко мне очень быстро привыкают (привязываются, влюбляются)» - смеялась я. Две недели оказались бесконечными.

Ты был единственным, кто спросил разрешения на то, чтобы поцеловать меня. А когда, наконец, решился, между лицами вдруг оказался твой песик и начал лизать нас по очереди в замерзшие носы.

* * *

Осмотр квартиры Виктории Новиковой ничего не дал. Нет никаких оснований считать, что в тот вечер там был кто-то посторонний. Все находящиеся в помещении предметы принадлежат хозяйке. Квартира прибрана. Недавно приготовленный ужин не тронут. По словам матери и подруги, ценные вещи находятся на своих местах.

* * *

Тебя все не было, и я задремала.

Пробудилась оттого, что на меня кто-то смотрел. Я была в этом уверена так, как в том, что нахожусь в своей квартире, а за окном глубокая ночь. Комната выглядела необычно. Темнота неоднородна. Сгустки чего-то (тумана, пара, облака?) неуловимо двигались, меняя очертание и цвет от серо-голубого до тепло-золотистого. Как на акварели с размытыми границами. Лунный свет в оконной раме тоже был разных оттенков. Стены меняли очертания и становились то волнообразными, то сферически выпуклыми. Потолок исчезал в необъятной бездне, и, казалось, что его нет, что у дома вообще крыши нет.

Звучала музыка. Сначала тихо, нарастая волнообразно и колышась, как все вокруг.

Скрипнул пол. Промелькнуло нечто. Бабочка. Огромная, золотая с черным. Опустилась на подоконник. И тут же в причудливо изогнутых углах ожили сотни ее подобий. Насекомые заполняли комнату, еще усиливая сходство с акварелью.

Дребезжащий стон поплыл из окна. Простуженный, скрипящий, силившийся что-то сообщить. Предупредить. Предостеречь. Проскальзывали знакомые нотки, срываясь на фальцет. Да это же колокол! Звон треснувшего колокола …

Подул ветер. В комнату кто-то вошел. Я пыталась разглядеть, всматривалась в серый силуэт.

Hello, is it me…

Эта музыка рвется, как птица

И душой моей, хочет напиться

Ты вышел из тени.

- Привет!

- Это ты?

- Мое любимое платье..

- Я ждала.

- Знаю.

- Я готова.

- Знаю.

- Мы будем вместе. Навечно.

Стук. Это ходики набирают скорость. Туда - сюда. Раз – два. Быстрее. Еще быстрее. Очень быстро. Стремительно. Кошачьи глаза мерцают фосфорной зловещей зеленью.

Резкий звук по барабанным перепонкам. Знакомый. Пронзительный. Оглушающий в ночном покое. Сигнализация. На твоей машине сработала сигнализация. (На той машине, на которой ты разбился).

Мы кинулись к окну. Твоя красавица сияла фарами и будила окружающих. (Весь передок был всмятку. Машина стояла посреди дороги. Вокруг собралась толпа. Взмокший гаишник в рупор в сотый раз просил всех разойтись. Движение перекрыли, пустили в объезд. На блестящей мокрой дороге, освещенная фонарями ночной улицы и витринами магазинов стояла твоя машина, смятая в гармошку. Ты был в ней. Приехали скорые. Целых три. Врачи бежали к месту аварии. И медленно возвращались.

А позже прибыл серый уазик с надписью МЧС на дверях. Из него не спеша, вышли люди в униформе. И размеренно, привычно стали разгружать оборудование. Они делали свою работу. При помощи автогена, или как там это называется. Выкатили каталку. Для тебя. Охрипший гаишник все призывал разойтись. Толпа по-прежнему наблюдала, как в свете мигалок спецмашин на каталку частями складывали то, что было тобой…)

- Пойду, отключу, - ты направился к двери.

Я представила, что больше никогда тебя не увижу. (Пластиковый черный мешок на каталке, завязанный наглухо. Сейчас он скроется в недрах серого уазика, и я больше никогда тебя не увижу. Стук закрывающейся двери. Шум мотора. Мигалки потушены, машины разъехались, толпа поредела. Покореженная груда металла осталась до утра на дороге).

Вдруг я больше тебя не увижу?

Я метнулась к окну. Рванула створки.

Ты стоял на мокром асфальте. Освещенный мигалками (откуда они?). Смотрел на меня, запрокинув голову. Губы дрогнули. Я услышала:

- Пойдем. Ты обещала. Я жду.

Я посмотрела вниз. Всего пятнадцать этажей разделяло нас. Каких-то пятнадцать этажей. (Вдруг я больше тебя не увижу?). И мы будем вместе. Навечно.

- Иди ко мне!

- Иду!

Маленькая девочка в темном оконном проеме наблюдала за бабочкой. Золотой, в траурном обрамлении, которая становилась все меньше и меньше, пока не исчезла совсем, растворившись в прелестной бездне…

Навечно.

* * *

«Прельстился ум твой: вкусил плод, воспрещенный Богом. Прекрасным показался плод при любопытном, неосторожном взгляде на него; прекрасным показался плод неведению, неопытности, невинности; совет злонамеренный и лукавый убеждал ко вкушению; вкушение плода поразило вкусившего смертию. Горечь ядовитой снеди еще пенится на устах твоих;…»

(Лук. VI, 62. Плач Иер. 1).

«Демоны, имея доступ к душам нашим во время бодрствования нашего, имеют его и во время сна. И во время сна они искушают нас грехом, примешивая к нашему мечтанию свое мечтание»

Епископ ИГНАТИЙ (Брянчанинов)