В открытой книге каждого окна я мог бы прочитать чужие судьбы, похожие как две стекла зеркальных на, когда распахиваешь их, наскальной фреской сна скользят вдоль рук фрамуга, длань, ее длина как рудимент пещерного орудия. Я принимаю точку зрения зеркал, прозрачных и меня отгородивших от всех, кого я мог бы знать, узнал, в распахнутом окна себя родивших. Распахнут в ночь, в безвидное , в ничто, как форточка, в которую надуло, я понимаю это , как никто, что жизнь была, была не обманула.